Раскидывая от бортов буруны, к месту происшествия от горизонта неслись по воде морские охотники, высоко под солнцем начинался воздушный бой… И, наконец, становилось тихо: вражеские самолеты улетали. Кто из знакомых, кто из друзей погиб или ранен там, на озере, водники еще не знали: об этом расскажут люди первого вернувшегося в порт уцелевшего парохода…
А команда «Батурина» все грузит и грузит уголь. И опять налет, и опять все то же…
Но вот бункеровка угля кончается. Остается разгрузить последнюю вагонетку. Бежит с приказом от диспетчера оператор. Он уже раз десять прибегал узнать, когда же кончится бункеровка, и торопил, и ворчал, и ругался. В приказе сказано: забуксировать от четвертого пирса баржу, подвести ее к первому. Часть команды убирает палубу, другая готовит буксир, и пароход направляется к барже.
На пароходе команда работала подряд две восьмичасовых смены и еще восемь часов грузила уголь, а теперь надо снова отстоять вахту - восемь часов. Ничего не поделаешь: война! Ровно сутки, без сна, капитан и механик не покидали свои посты. Сюда, в рубку, Дуся приносила капитану обед… Конечно, при другой технике и при другой организации дела уголь можно было бы грузить не шесть - восемь часов, а какие-нибудь полчаса. Но в эту навигацию руководители порта Кареджи были не в силах как надо наладить дело.
Пароход «Батурин» подводит к пирсу баржи. И вдруг опять воздушный налет. Пока капитан развернет свой пароход и буксируемую им баржу, пока отведет ее на рейд, он не успеет увернуться от самолетов. Приходится рисковать. Капитан подводит баржу к пирсу, с которого непрерывно трещат пулеметы. Трещит и пулемет, установленный на барже. Вокруг - взрывы. Низко над головой пролетает вражеский самолет, но баржа цела. Тревога кончилась… Кажется, команде можно и пообедать? Но оператор вручает капитану новый приказ: «Немедленно, с двумя баржами, следовать на тот берег!»
Через десять минут пароход - в рейсе. Свободные от вахты спят. Вахтенные зорко следят за небом и за горизонтом. Как щепку швыряют волны маленький пароход, две большие баржи неуклюже переваливаются за ним. Вторые сутки не спит капитан за штурвалом в рубке, рядом с вахтенным помощником. Красными от бессонных ночей глазами всматриваются оба в даль, оглушенные близкими взрывами, напряженно вслушиваются, нет ли рокота авиамоторов? Уже середина озера, все спокойно. Кочегар в машине старается не спускать пар, - уголь попался плохой. Черные от угольной пыли, мокрые от пота, предельно усталые, изнывая от жары у котла, подкидывают они уголь, выгребают шлак. На минуту - не больше, чем на одну только минуту, - выскакивают они на трап глотнуть чуток свежего воздуха, глянуть на небо и - опять вниз.
Пароходик тащит тысячу тонн продуктов для Ленинграда. Нервы у всех напряжены до крайности. Малейший стук заставляет всех вздрагивать, сонных выскакивать на палубу. Это кок Дуся уронила ведро!
Все опять спокойно. «А может, проскочим?» Капитан сел на лавку, задремал. Что снится ему? Мирный день в своей городской квартире? Ласковая, приветливая жена?
- Капитан! Летят самолеты! - тревожный голос помощника.
- Где самолеты? - вскакивает капитан. - А ну покажи!
С юга движется шестерка бомбардировщиков, по ним с берега открыли огонь. Капитан берет штурвал в свои руки, кричит в рупор в машину:
- Летят немцы! Давай самый полный ход! Нагнать пар до марки, однако, не удается - плох уголь. Капитан оглядывается на баржи: все ли пулеметчики на местах? Да, все, оба пулемета устремлены в небо. Вся команда парохода, кроме механика и кочегаров, уже молча стоит па палубе Капитан озирается: есть ли какая-нибудь помощь на озере? Километрах в пяти от парохода идет морской охотник. Впереди тральщик сопровождает вооруженный одной пушкой и одним пулеметом пассажирский пароход. «Четыре пушки и семь пулеметов! - считает в уме капитан. - Защита есть!» И немножечко успокаивается Кричит помощнику:
- Спускайте скорее окна в рубке, а то стекла опять вылетят от бомбежки!
Самолеты снижаются. Все семь пулеметов открыли огонь. От берега приближаются еще два морских охотника.
Бомбежка началась!
Но серия бомб ушла под воду. Преследуемый советскими самолетами, враг уходит.
«Батурин» свой рейс заканчивает благополучно. Рейдовый пароход берет у него баржи, подводит к месту выгрузки, где стоят бойцы, дожидаясь начала выгрузки. Бежит оператор с приказом, на бегу спрашивает: «Все благополучно?» - «Да, обошлось, если не считать сквозных дыр от осколков в подводной части!»
- Плавать можете?
- Можем! Уже заделали. Только нам нужно двадцать минут - выкупить продукты.
- Нет, десять минут! Вот уже вам приказ!
- Идемте в рейс, ребята, - сердито говорит капитан, - за десять минут ничего не сделаешь. Продукты возьмем в Кареджи!
И «Батурин» уходит в рейс. Наступает ночь. Команда теперь спокойнее. Немцы еще ни разу не бомбили ночью. Но ветер усиливается. Маленький пароходик борется с волнами, пыхтит, таща две баржи с ценным оборудованием для эвакуированных заводов. На вахте - капитан. Он искусно лавирует между волнами, стараясь рассечь крупную волну строго поперек, чтобы она не обрушилась на борт, не захлестнула машину, не попала в кубрики. Паровой насос непрерывно выкачивает из трюмов накапливающуюся там воду. Команда спит, цепко ухватясь за койки.
В темном небе, по носу парохода зажглась ракета, освещая все внизу. Это немецкий самолет обыскивает трассу. Проклятая ракета висит в воздухе долго. Вот ближе - еще три ракеты, одна повисла над головой, две другие - дальше. Теперь вся трасса освещена как днем. Если самолет спикирует, то его даже не увидишь, - как увернуться от бомбы? Долгие, томительные минуты проходят, пока ракеты замирают, гаснут. Облегченно вздохнув, капитан все свое внимание обращает теперь на усиливающиеся волны. Далеко впереди показались огни пирсов Кареджи. Волны начинают затихать. Пароход с баржами зашел за косу, защищающую бухту Кареджи от наката волн.
Напряжение команды спадает, огни на берегу увеличиваются. Входя на рейд, пароход дает протяжные гудки, вызывая рейдовый пароход: к какому пирсу поставить баржи для выгрузки? Проходит час, проходит два часа. Пароход работает тихим ходом, придерживая баржи. Если остановить машину, ветер погонит баржи на берег. Капитан беспрерывно оглашает воздух своими гудками, - кажется, он то просит, то сердится, то умоляет. Шкиперы не отдают якоря, ибо якорей у них нет. Маленьких бочек, чтобы поставить к ним баржи, в темноте не увидишь, да и уж, наверное, к тем, что есть, прицепилось по две, по три другие баржи. Поставить к ним новые опасно: может лопнуть трос первой, закрепившейся у бочки баржи, и тогда весь караван вынесет на берег. Капитан, проклиная все на свете, блуждает по рейду, неумолкаемо требуя, вымаливая себе рейдовый пароход.
Наконец вдали - гудки. «Батурин» отвечает. Суда затемнены, в темноте не видят друг друга. Из мрака вырастают контуры парохода. Капитан рейда в рупор кричит с него:
- Первую баржу ставьте к восьмому пирсу! Вторую возьмем мы!
- Почему так долго задержали на рейде? Рупор доносит ответ:
- Вы ж сами знаете, - нет пароходов. А мы были заняты перестановкой барж!
Едва «Батурин» подходит к пирсу, оператор вручает капитану новый приказ следовать в рейс на тот 6epeг.
… Так изо дня в день, из месяца в месяц работают для обороны Ленинграда водники Ладоги Они никогда не задерживаются у пирсов. Маленькие канальные пароходы выполняют свой скромный воинский долг.
… Лунная ночь. Озеро поблескивает. Сегодня оно спокойно Притемненные сверху, красные, белые, зеленые огоньки, бледные в эту ночь, тянутся строгой линией. Силуэты других судов бесконечного каравана истаивают в яси пространств. Тишина. Только постукивает машина «Батурина» да с северо-западной стороны легкий ветерок доносит погромыхивание орудий. Это немцы из Шлиссельбурга в упор обстреливают крепость Орешек, а маленький гарнизон крепости им отвечает. Артиллерийские дуэли там - круглосуточны. Уже почти год держится эта удивительная неприступная крепость, охраняющая ладожскую трассу и исток Невы Где-то вдалеке под луной чуть слышится гудение самолетов Лишь бы не прилетели сюда!
На палубе «Батурина» и на барже за ним сегодня - красноармейцы и командиры. Под брезентами на барже - их новенькие орудия и пулеметы. Сердце радуется: все больше свежих войск тянется в Ленинград. Сколько их уже перевезено… Ленинградский фронт наливается силами!..
В такую ночь тесная палуба «Батурина» похожа па клуб: бойцы и команда вполголоса обмениваются новостями.
Северная сторона горизонта озаряется легкими вспышками. Где-то там, неподалеку отсюда, за Невой, в направлении Синявина, затеялись бои… Волховский фронт начал наступление…
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
НАВСТРЕЧУ СМЕРТЕЛЬНОЙ ОПАСНОСТИ
ЗЛОВЕЩИЙ АВГУСТ. ЛЕТНИЕ ОПЕРАЦИИ
ГОРОД ГОТОВИТСЯ
БРОНЕКАТЕРА В УСТЬЕ ТОСНО
ИВАНОВСКИЙ ПЛАЦДАРМ СОЗДАН
8-я АРМИЯ НАСТУПАЕТ…
(Ленинград, Устъ-Тосно, 8-я армия,
Невская Дубровка.
Aвгycm - напало сентября 1942 года)
Крупнейшее с начала блокады сражение, происходившее осенью 1942 года, обычно называемое «синявинскими боями», до сих пор, к сожалению, почти не освещено в печати. Военные корреспонденции, опубликованные в 1942 году газетами (я, в частности, давал обзор этих боев в «Правде»), по условиям времени сводились к беглому изложению личных подвигов отдельных воинов и никак не давали общего представления ни о масштабе, ни о значении происходивших в районе Мги и Синявина событий. Даже в изданной до сих пор специальной военной литературе я не нашел почти ничего, кроме мелких и кратких упоминаний об этих боях.
Между тем осенние синявинские бои 1942 года, которые едва не привели к прорыву блокады, и которыми был сорван намеченный немцами штурм Ленинграда, заслуживают самого пристального внимания.

Зловещий август
4 августа. Ленинград
А все-таки рано я выписался из госпиталя. Новый приступ «болотной лихорадки» - малярии скрутил меня. Но сегодня я опять в рабочем состоянии, могу двигаться, интересоваться всем меня окружающим.
Какая тяжелая обстановка на южных фронтах! С тех пор как я сделал в дневнике моем запись о падении Севастополя, случились события, угрожающие самому существованию нашей страны, отнявшие у некоторых веру в победу, повергнувшие народ в тревогу, Немцами взяты половина Воронежа, Ростов-на-Дону. Немцы прорвались в Сальские степи, перерезали последнюю железную дорогу, соединяющую страну с Кавказом, забирают Кубань, подбираются к Кавказу, к Волге. Дальнейшее их продвижение вперед ужасно себе представить.
Верховным командованием приняты все самые решительные, подчас суровые меры к тому, чтоб наша Красная Армия остановила немцев. Меры эти необходимы; я считаю, что к ним нужно было прибегнуть еще полгода назад, и тогда мы могли бы не оказаться перед лицом столь крайней опасности.
… Учреждены и объявлены в газетах ордена Суворова, Кутузова, Александра Невского, и если вчитаться, за что они даются, то выходит, что рассчитаны они прежде всего на отражение наступления неприятеля, на всякие подвиги командиров, сдержавших напор врага.
Сдержать врага! Во что бы то ни стало сдержать! Это - основная и единственная задача, невыполнение которой грозит стране гибелью, полным поражением, крушением России…
Надежда на Второй фронт у большинства пенно рушится, ибо, хотя никто не сомневаемся, что Второй фронт откроется, все понимают, что англичане и американцы откроют его не сейчас, когда это необходимо нам, а тогда, когда сочтут это своевременным и выгодным для самих себя, то есть только для того, чтобы после общей победы «таскать из огня каштаны». В позавчерашней «Правде» - сообщения о митингах профсоюзов в Англии и Америке, требующих немедленного открытия Второго фронта. Самые эти митинги - доказательство того, что правительства Англии и США сознательно, преднамеренно оттягивают время открытия Второго фронта.
И - скрывать нечего: настроение у многих пониженное.
Хорошо, что такого настроения нет в Красной Армии, во всяком случае здесь, на Ленинградском, на Волховском фронтах, мне хорошо известных. Армия крепка и едина духом. Армия верит в победу. Армия сильно укреплена за последние месяцы и в отношении вооружения. Бойцы и командиры передовой линии горят ненавистью к врагу, хотят его разить и уничтожать, полны патриотизма и желания наступать. Армия наша монолитна и крепка - и это, пожалуй, самое главное из всего, что дает не только надежду, но и уверенность в окончательной победе. Ведь, конечно, разница между состоянием нашей армии сейчас и летом или осенью прошлого года - огромна. Сражения сейчас происходят чрезвычайно жестокие и упорные. Но наши войска дерутся с огромным мужеством. И если отступают, то только, как правило, шаг за шагом, отстаивая каждую пядь земли, проявляя и индивидуальный и массовый героизм. И это дает основание верить: даже без Второго фронта мы к моменту прихода глубокой осени слишком далеко не отступим, мы додержимся до зимы, - а зима будет нашей зимой, зима - наша союзница, а не Германии…
Многого мы не знаем. И может быть, сейчас, в наиболее критические дни войны, в дни, когда коекто видит страшное лицо гибели нашей Родины, - Родина наша ближе чем когда бы то ни было к победе, ибо перенапряженная Германия, вкладывающая в наносимый нам удар свое последнее дыхание, может лопнуть разом, как лопнула в 1918 году, и орды ее покатятся вспять так стремительно, как тогда…
11 августа
Вот прошла и еще неделя… На Ладогу, на дома и улицы Ленинграда, на все позиции вокруг города с небес - то голубых, то темных - низвергаются снаряды вражеской артиллерии. Кровь ленинградцев вопиет о мщении!.. Эвакуация продолжается, а каждый остающийся работает за двоих, за троих… Авиация врага в эти дни исступленно бомбит Сталинград…
В моих тетрадях все прибавляются записи - пока беспорядочные, беглые, несистематизированные…
А размышления у меня - тяжелые…
События на юге происходят трагические и нарастают с катастрофической быстротой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87