Как назло, и сертификат чистопородности у него имелся, но пригласили, конечно же, не его, а этого дамского любимчика Нижегородского.
– Сломаешь! Потеряешь!
– Ни в жись!
– Забирай, но без очков даже не думай возвращаться. Понял? В этом случае твоего мопса я вышлю на адрес фон Летцендорфа, там его и заберешь.
– Да нет проблем. Только, Саввушка, подбери мне по этому Либенфельсу что-нибудь из твоего архивчика. Ну чтобы я знал, чего ждать от их компании.
– Что тебя интересует? – спросил, смягчаясь, Каратаев.
– Ну… как, к примеру, они, эти современные монахи, относятся к дамам? Тебе не кажется странным, что на свои слеты они приглашают молодых симпатичных вдовушек?
Каратаев собрался с мыслями.
– Начнем с того, что никакие это не монахи. Это обыкновенная масонская ложа, только не тайная, а открыто пропагандирующая и себя и свои идеи. Настоящие рыцари Храма, как и все остальные монашествующие воины прошлого, не подпускали к себе женщин, за исключением разве что старых сиделок при больных и раненых. Устав строжайше запрещал им целовать даже родную мать.
– За что же такая суровость? – поразился Нижегородский.
– Как это за что? В те времена, чтоб ты знал, женщина в христианском мире считалась нечистым и даже опасным существом, виновным в предательстве, совершенном Евой. Совратив Адама, она лишила людей Благодати. Правда, были отдельные случаи, когда пожилые вдовы умерших рыцарей обращались с прошением о приеме их в орден, где они хотели бы дожить остаток лет. Взамен они отписывали братьям все свое имущество, а таким, как Тереза Португальская или Матильда Английская, было что отписать. Возможно, что просьбы некоторых удовлетворялись, однако жить в пределах орденской прецептории им вряд ли позволялось. Еще вопросы?.. Все? Ну конечно, тебя и тут интересовали только женщины.


* * *

В полдень десятого апреля Нижегородский стоял на площади Хоэр Маркт перед изумрудно-зеленой аркой часов страховой компании «Анкер». Здесь он понял, как неудачно они с Вини выбрали место, а главное, время встречи, ведь как раз к полудню, когда часы Анкерур начинают свое представление, перед ними собирается большая толпа приезжих и уличных зевак, отыскать в которой нужного человека не так просто.
Зазвучала музыка. Гид одной из экскурсионных групп принялся громко называть имена исторических персонажей, чьи несколько гротескные фигуры одна за другой стали появляться в специальном окне. Шествие открыл римский император Марк Аврелий, а завершить его должен был композитор Йоганн Гайдн. К моменту появления Евгения Савойского Нижегородского легонько тронули за плечо.
– Господин Пикарт.
– Фрау фон Вирт.
Они отправились гулять по улицам весеннего города. Потом долго бродили по старинному Аугартену, музыкальным аллеям которого мог бы позавидовать иной оперный театр. Обедать решили на Альбертинаплац в ресторане гостиницы «Захер», где снял номер Нижегородский. На десерт он заказал фирменный шоколадный торт.
– Вам «Захер» настоящий или от Демеля? – спросил официант.
– Несите оба, а уж мы решим, какой из них лучше.
Официанты произвели торжественный вынос под музыку. Впереди в высоком колпаке шествовал оберкондитер, затем его помощники, а замыкали шествие два подростка-поваренка с блюдцами и специальными лопатками. На «Захере» настоящем стояла круглая шоколадная печать, на которой так и было оттиснуто: «Настоящий торт Захер». Конкурирующая фирма Демеля, с которой кафе Захера вело когда-то «Семилетнюю сладкую войну» Судебная тяжба между Анной Захер и Анной Демель.

за права на изобретение их основателя, украшала свои изделия треугольной печатью со словами: «Захер от Демеля».
Мнения разделились. Вини отдала предпочтение кондитерам Демеля – поставщикам двора его императорского величества, Нижегородский, который вообще-то не ел сладкого, долго философствовал, пытаясь угадать ингредиенты, окончательно все запутал и выбрал «Захер настоящий».
– Боже мой, Вацлав, а куда девать все остальное?
– Попросим упаковать и отправить к вам в номер.
Простились поздно вечером. Утром Нижегородский обещал заехать за Вини в гостиницу. По дороге в Верфенштайн их ожидало романтическое путешествие по Дунаю.

Круизный пароход «Ахиллес» отчалил от пристани около одиннадцати часов утра. Установились теплые солнечные дни, и почти все пассажиры, разнеся свои вещи по каютам, собрались на открытых палубах. Патефон, усиленный репродуктором, заиграл «На прекрасном голубом Дунае», и пейзажи проплывающего по левому борту Венского леса как нельзя лучше вписывались в музыкальные такты вальса. От тонкой высокой трубы над речной гладью тянулся шлейф черного дыма. Высокое солнце, протяжные гудки, трепещущие на вольном ветру пестрые флаги, которыми была украшена верхняя прогулочная палуба, все это и, конечно же, музыка Штрауса сразу создало праздничное настроение.
Пароход был зафрахтован устроителем фестиваля и вез ту часть его гостей, которая проживала в столице и окрестностях. До Бург Верфенштайна – так официально назывался замок Ланца фон Либенфельса – предстояло проплыть вверх по Дунаю около 220 километров. Учитывая остановки, по времени это должно было занять чуть более суток.
– Как вы устроились, Вини? – спросил Нижегородский, когда они встретились наверху возле шлюпок.
– Сносно. Моя соседка – тихая старушка, имя которой я уже позабыла. Она называет себя консорорессой ордена, что означает, если я правильно поняла, по аналогии с собратом – сосестра. А вы?
– Мой сосед – отставной майор Франц Магуль. Он донат – человек, принявший обет послушания приору, но еще не ставший полноправным братом-рыцарем. Узнав, что я немец, он сразу начал допытываться, не был ли кто из моих родственников в деле при Садовой Решающее сражение Прусско-Австрийской войны 1866 года.

.
– Смотрите, смотрите, – зашептала Вини, – вон Гуго Тауренци. Помните, я вам о нем говорила?.. Да не там, куда вы смотрите? Боже, он идет сюда…
С сигарой в руке к ним подошел человек лет тридцати. Он был худ, имел выпуклые, как при базедовой болезни, глаза, и, судя по всему, чувствовал себя здесь совершенно в своей тарелке. Его лицо – щеку, подбородок и нос – украшали три шрама, которые он носил гордо, как носят боевые награды.
– Баронесса! – воскликнул Тауренци, не обратив на Вадима ни малейшего внимания. – Почему вас не было в прошлом году? Я ждал. Между прочим, – перешел он на доверительный тон, – в салоне накрывают к обеду. Если сядете рядом, я познакомлю вас с моим приятелем. Вы ведь все еще не замужем?
Нижегородский на всякий случай загодя навел биографическую справку об этом человеке и сейчас с любопытством, хотя и украдкой разглядывал его. В легитимной истории оберштурмбаннфюрер СС Тауренци должен был оставить хоть и не очень заметный, но кровавый след. Сухие строки биографии этого человека свидетельствовали, что во время Второй мировой войны он должен стать военным преступником. В 1948 году его дело будет рассматриваться на суде двенадцатого международного трибунала под условным названием «Флорианский шахматист». Несколько лет Тауренци, который так и не станет чемпионом не только мира, но и Австрии, будет руководить одним из сорока девяти филиалов Маутхаузена близ Маркт-Санкт-Флориана. Здесь он преуспеет во многом, особенно в организации шахматных турниров среди узников. Всеми правдами и неправдами он станет переводить в свое отделение хороших игроков из других лагерей и даже попытается сфабриковать несколько обвинений против живущих на свободе австрийских, чешских и венгерских шахматистов, чтобы заполучить их к себе…

В кают-компании всем пассажирам раздали свежий номер «Остары», после чего, разбив триста человек на две равные группы, поочередно накормили вкусным обедом. Многие пассажиры были давно знакомы друг с другом и во время обеда, поделившись на группки, вели обычную салонную болтовню о политике, светских новостях, нарядах и тому подобном. Не забыли промыть кости и царедворцам, при этом больше всех досталось, разумеется, наследнику.
– Друзья? – удивлялся дородный господин слева от Нижегородского. – Где это вы видели друзей у нашего буки? В свое время он даже родного брата сделал своим врагом.
– Фердинанд – патологический убийца, – вторила ему дама справа от Нижегородского. – Говорят, он убил уже триста тысяч животных.
Потом был послеобеденный променад, по окончании которого всех снова пригласили в кают-компанию, но уже на лекцию. Народу на этот раз несколько поубавилось: кое-кто отправился в каюты отдыхать, часть мужчин собралась в курительном салоне. Что касается Нижегородского, то он вынужден был пойти, так как обещал Каратаеву посетить все официальные мероприятия с очками на носу. Они уселись с Вини в заднем ряду и негромко переговаривались, нимало не интересуясь содержанием лекции. Выступал представитель крохотного немецкого отделения ордена.
– …С болью в сердце мы переживаем недуги наших империй. Все, что нам дорого, близко и свято, находится в смертельной опасности. Где и чем заняты наши принцы германской крови в то время, как к власти подбираются смертельные враги этой крови – евреи? Чем грозит эта беспечность нашей германской вере, нашей германской судьбе…
– И все-таки, Вацлав, как вам удалось угадать тот номер в казино? – спрашивала Вини. – У меня сложилось неприятное впечатление, что вы просто знали заранее. Но это же совершенно невозможно.
– Интуиция, – прошептал Нижегородский. – Иногда на меня находит и не такое, но это случается редко. В такие минуты мне самому становится не по себе.
– Что-то со мной ничего подобного вообще никогда не бывает.
– Вы еще молоды.
Тем временем слушателям была предложена небольшая лекция на тему «Рыцарство как носитель гностических традиций», после которой перед собравшимися появился человек в белой мантии. Он стал читать что-то вроде молитвы:
– О, мой Бог! Един твой исток! Един твой Дух! Едино твое измерение! В образе шестиконечной звезды сверкаешь ты сквозь своды времени. Позволь мне объявить о твоих совершенствах, наш старый Бог, наш радостный Бог, Бог, исполненный могущества, Король, Отец с жезлом вселенной, коронованный короной Духа…
Еще минут через десять, решив, что с него достаточно, Нижегородский предложил партнерше покинуть лекторий.
– Хотите немного развлечься? – спросил он Вини. – Вы играете в шахматы? Здесь уютный курительный салон, и там я видел доску с фигурами.
– Что вы задумали?
– Немного подразнить вашего великого и ужасного Тауренци.
– Вацлав, не стоит этого делать. Он способен на любую гнусность.
– Я тоже. Идемте.
Шахматы оказались свободны – вероятно, желающих поиграть в присутствии язвительного и заносчивого чемпиона не находилось.
– Ваши белые, сдавайте, – громко сказал Вадим, закончив расставлять фигуры.
– Учтите, я иногда обыгрываю деда, – предупредила баронесса.
Уже через две минуты к ним подошли, а еще через пять Нижегородский получил мат. Он вздохнул, покачал головой, посетовал на свою невнимательность, вытащил из кармана бумажник и со словами «ваши сто марок, фрау фон Вирт», протянул деньги удивленной женщине.
– Берите, берите, все по-честному. Но я требую сатисфакции, то бишь реванша.
Вини догадалась, что ее партнер ломает комедию, и не стала противиться. Они снова расставили фигуры, и через несколько минут Нижегородский опять полез в свой бумажник. К концу третьей партии появился Тауренци. Он пришел в сопровождении нескольких друзей, чтобы своими собственными глазами убедиться, как кто-то здесь мимоходом зарабатывает за клетчатой доской неплохие деньги. Зрители расступились. Вадим расплатился в третий раз и принялся живо разбирать с кем-то из присутствующих свои ошибки.
– На этот раз я сильно ослабил левый фланг, переведя ладью на g7. Я поспешил, вы согласны? Надо было сначала рокироваться.
На хмыкающего рядом Тауренци он не обращал ни малейшего внимания и даже не смотрел в его сторону.
– Ну-с, фрау фон Вирт, а вы просто молодчина. Я не встречал еще женщину, так ловко орудующую пешками. И тем не менее я не сдаюсь. Не-е-ет, не на того напали! На этот раз я играю белыми и намерен осуществить жесткий прессинг по всей площадке. Е2-е4! Что скажете?
– Да вы, любезнейший, вообще-то играли когда-нибудь по-настоящему? – не вытерпел наконец венский чемпион.
– О-о, милейший, – не отрывая взгляда от доски, пропел Вадим, – с кем я только не играл. У нас в батальоне я твердо держал вторую позицию, и то только потому, что на первой был непревзойденный капитан Лорка… Вам шах, мадам… Так вот, господа, если бы вы видели, как играл наш капитан Лорка, вы были бы свидетелями настоящего искусства интриги, заговора и дикой безжалостной охоты. Особенно он любил погонять вражеского короля по доске, запереть его в каком-нибудь углу и добить эффектным ударом простой пешки. Это была его манера.
– Где же теперь ваш Лорка? – спросил, едва сдерживая досаду, Тауренци. – Что-то я не слыхал о таком шахматисте.
– Теперь он играет с ангелами, господа, поскольку англичане отрезали ему самое ценное в его организме – голову.
– Боже мой, за что? – воскликнула стоявшая рядом дама.
– После того, как наш капитан подал в отставку и уехал в Африку, он встал там на сторону буров и попал в плен к британским сикхам. Вы видали когда-нибудь сикха, одетого в красный мундир и чалму? Это дикари с эполетами на плечах. Так-то вот.
Нижегородский выложил на стол еще одну голубовато-лиловую банкноту, отпечатанную по заказу «Саксише банк цу Дрезден», и незаметно наступил под столом на ногу баронессы.
– Все, господин Пикарт, я устала. Целый час! Я никогда так долго не играла.
– Вот тебе раз! А я только-только разыгрался, – расстроился Нижегородский. – Что ж, не смею настаивать.
– Может быть, сразитесь со мной? – спросил старичок с белой бородкой клинышком. – Позвольте представиться, Густав Кнопик, нотариус из…
– Послушайте, э-э-э… любезный, – перебил старичка Тауренци, обращаясь к Вадиму, – а сколько бы вы дали за игру с настоящим чемпионом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69