И уже почти доведя ее до инфаркта, потребовал с нее дополнительные десять рупий за то, чтобы донести вещи до квартиры, и пришлось отдать деньги, потому что сама она бы никогда не справилась…
Парвати Нандха прячет от матери печаль, старается изобразить искреннюю дочернюю радость от встречи, просит домработницу занести сумки и чемоданы в комнату для гостей.
– Сейчас я сделаю для тебя чашку чаю, а потом мы поднимемся на крышу.
Госпожа Садурбхай начинает таять от теплого приема дочери, как фигурка из буйволиного масла на семейных праздниках.
Домработница объявляет, что комната готова. Пока мать идет в свою комнату, чтобы осмотреться и распаковать вещи, Парвати суетится на кухне с чайником, убирает, вытирает, приводит все в порядок, пытаясь к тому же скрыть следы недавнего унижения на крикетном матче.
– Тебе не следует этим заниматься, – говорит госпожа Садурбхай, занимая место за плитой рядом с дочерью. – Приготовить чашку чаю не так сложно и повару. А домработница вас обманывает. В высшей степени ленивая девица. Под кроватью я обнаружила горы пыли. Ты должна быть строга с прислугой. Вот. – Она ставит на стол яркий пакетик чая. – Кое-что с настоящим ароматом.
Они усаживаются в полумраке жасминовой беседки. Госпожа Садурбхай оценивает работу, затем окидывает взглядом крыши соседних домов.
– Из некоторых окон тебя могут увидеть, – замечает она, накидывая дупатту на голову. Время вечернего часа пик, сигналы автомобилей заглушают их голоса. С балкона на противоположной стороне улицы раздаются звуки последних хитов, которые передает радио. – Садик будет хорош, когда немного разрастется. Тогда у тебя здесь будет настоящее уединение. Разумеется, совсем не то уединение, которое возможно в пригороде, ведь там настоящие деревья, но здесь будет приятно провести вечер, если ты, конечно, к тому времени не переедешь.
– Мама, – произносит Парвати, – а почему ты приехала?
– По-твоему, мать не может навестить собственную дочь? Или в столице какие-то новые обычаи?
– Но даже в деревне принято предупреждать заранее.
– Предупреждать? Я что, наводнение, стая саранчи или налет вражеских бомбардировщиков? Я приехала, потому что беспокоюсь за тебя в этом городе в нынешней сложной ситуации. Да, конечно, ты мне присылаешь сообщения каждый день, но я же смотрю телевизор и вижу солдат, танки, самолеты, огонь… ужасно… ужасно… И вот я сижу здесь, поднимаю голову и вижу примерно то же самое.
Патрульный самолет скользит по краю муссонного облака на высоте нескольких километров над Варанаси. Они могут там находиться годами, как говорил Кришан, ни разу не касаясь земли, словно христианские ангелы.
– Мама, они там для того, чтобы охранять нас от авадхов.
Пожилая дама пожимает плечами.
– Ах! Они хотят, чтобы ты так думала, но я-то знаю, что именно я вижу.
– Мама, чего ты хочешь?
Госпожа Садурбхай приподнимает паллав сари.
– Я хочу, чтобы ты поехала домой со мной.
Парвати воздевает руки, но госпожа Садурбхай не позволяет ей высказать до конца свое возмущение.
– Парвати, зачем так бессмысленно рисковать? Ты говоришь, что находишься здесь в безопасности. Возможно, так оно и есть. Но что, если все эти великолепные машины дадут сбой, и бомбы начнут падать на твой садик? Парвати, может быть, риск минимальный, с рисовое зернышко, но зачем вообще рисковать, если можно обойтись без риска? Поедем со мной в Котхаи. Солдаты авадхов никогда тебя там не отыщут. И ведь уедешь ты совсем ненадолго, пока не закончится здешний ужас.
Парвати Нандха ставит стакан с чаем. Лучи заходящего солнца светят ей прямо в глаза. Приходится прикрыть их рукой, чтобы получше рассмотреть выражение лица матери.
– В чем дело, мама?
– Не понимаю, о чем ты.
– Я о том, что ты всегда считала, что муж не проявляет ко мне должного уважения.
– О нет, нет, Парвати! У тебя достойный брак, и это самая большая ценность в жизни. Меня просто немного огорчает, когда честолюбивые и наглые женщины – назовем вещи своими именами, беспардонные выскочки, вырвавшиеся за пределы своих низких каст, – так вот когда такие беспардонные выскочки выставляют напоказ богатство, мужей, положение в обществе, на которое они имеют значительно меньше прав, чем ты. Мне очень больно, Парвати…
– Мой муж занимает важное положение, он уважаемый государственный служащий. Я не знаю никого, кто говорил бы о нем хоть чуточку плохо. И мне ничего не нужно. Посмотри, какой очаровательный сад. Мы живем в одной из лучших государственных квартир…
– Да-да, конечно. Но в государственной, Парвати, в государственной!..
– Но я совсем не хочу переезжать в пригород. Меня вполне устраивает жизнь здесь. И я не хочу уезжать с тобой в Котхаи, превратив свой отъезд в повод для того, чтобы заставить мужа сосредоточиться на мне и моих прихотях – только потому, что ты считаешь, будто он уделяет мне недостаточно внимания.
– Парвати, я никогда…
– О, извини.
Женщины замолкают, услышав чужой голос. На нижней ступеньке стоит Кришан в выходном костюме. Он прямо с крикета.
– Мне нужно проверить… э-э… систему капельного орошения.
– Мама, это Кришан, он устраивал мой сад. Все здесь – дело его рук.
Кришан кланяется.
– Замечательная работа, – откликается госпожа Садурбхай с явным неодобрением в голосе.
– Часто самые красивые сады вырастают на самых бедных почвах, – говорит Кришан и отходит, чтобы начать без всякой особой цели возиться с трубами, кранами и регуляторами.
– Мне он не нравится, – шепчет госпожа Садурбхай дочери.
Парвати встречается взглядом с Кришаном как раз в тот момент, когда он зажигает маленькие терракотовые масляные светильники вдоль грядок. День уступает место ночи. Крошечные язычки пламени покачиваются на сильном ветру. На востоке, который уже почти совсем покрыла ночная тьма, слышны раскаты грома.
– Он слишком фамильярен. Бросает такие взгляды… Всегда дурно, когда они так смотрят.
Кришан пришел, чтобы увидеть меня, думает Парвати. Он следовал за мной, чтобы защитить от злобных языков беспардонных выскочек, помочь мне в трудную минуту.
Сад превращается в созвездие светильников. Кришан кланяется хозяйкам дома.
– Я должен пожелать вам спокойной ночи и надеюсь найти вас в добром здравии завтра утром.
– Тебе следовало бы сказать ему, чтобы собрал с пола абрикосовые косточки, – говорит госпожа Садурбхай, глядя в спину Кришану, спускающемуся по лестнице. – Они будут только привлекать обезьян.
33
Вишрам
У Марианны Фуско просто потрясающие соски, думает Вишрам, когда женщина выходит из бассейна и, шлепая босыми ногами по кафельной плитке, подходит к своему шезлонгу. Он видит их сквозь влажную лайкру. Крупные, округлые, зовущие к наслаждениям. Из-за холодной воды они напряглись, сделавшись похожими на пробки от шампанского.
– О боже, как чудесно! – восклицает Марианна Фуско, стряхивая воду с влажных волос и завязывая на поясе шелковую шаль.
Она тяжело опускается в шезлонг рядом с Вишрамом, откидывается на спинку и немного съезжает вниз, чтобы укрыться от солнца. Вишрам жестом приказывает официанту налить кофе.
Он не собирался селиться в том же отеле, где живет его советник по юридическим вопросам, но война вызвала большой спрос на гостиничные номера. Парковки у всех отелей в Варанаси забиты фургонами с оборудованием для спутниковой связи, все бары полны иностранных корреспондентов, ловящих каждое слово, сказанное о нарастающем конфликте, каждую крупицу информации. Вишрам понял, что это тот самый отель, в который он доставил ее после той первой катастрофической поездки на лимузине, только когда увидел, как Марианна спускается в лифте в стеклянный атриум. Он бы узнал покрой ее костюма в любом месте и в любое время.
Номер очень удобен, однако Вишрам не может в нем уснуть. Ему не хватает усыпляющих узоров расписного потолка его спальни. Ему не хватает уюта, который создает эротическая резьба Шанкер-Махала. Ему не хватает секса. Вишрам замечает, как на руке Марианны начинают выступать капельки пота еще до того, как успевает высохнуть вода.
– Виш. – Она никогда раньше так к нему не обращалась. – Я скоро должна буду уехать.
Вишрам с предельной осторожностью опускает чашку на столик, так, чтобы случайным стуком не выдать смятения.
– Из-за войны?
– Мне позвонили из нашего центрального отделения. Министерство иностранных дел советует всем британским гражданам как можно быстрее покинуть страну. Кроме того, в семье очень беспокоятся за мою безопасность, в особенности после погромов…
Ее семья – это скандальная паутина из сложных партнерств и многочисленных повторных браков среди представителей пяти разных национальностей и рас, поселившихся в краснокирпичных домиках южного Лондона.
Верхняя часть купального костюма Марианны уже успела высохнуть на солнце, но ближе к поверхности шезлонга ткань все еще влажная и липнет к телу. Вишраму всегда по чему-то больше нравились закрытые купальники. Они вызывали в нем больше фантазий. А сейчас мокрая ткань подчеркивает мускулистый изгиб бедер и ягодиц Марианны Фус-ко. Вишрам чувствует, как в его шелковых трусах начинает шевелиться член. Как бы ему хотелось овладеть ею прямо здесь, в бассейне, в теплой воде, и пусть оттуда, из-за стены, доносится оглушительный шум утреннего часа пик…
– Я должна тебе признаться, Виш, что очень не хотела сюда ехать. У меня были свои проекты, над которыми я работала.
– Для меня это тоже был не такой уж подарок, – отвечает Вишрам. – У меня была прекрасная карьера эстрадного комика. Я смешил людей. И от подобного нельзя просто так взять и отмахнуться, как от какой-нибудь ерунды. О, Вишрам, какими глупостями ты там занимаешься. Бросай все и приезжай сюда, здесь для тебя найдется настоящая работа… И знаешь, что здесь хуже всего, из-за чего у меня комок подступает к горлу? Мне нравится то, что здесь происходит. Чертовски нравится. Нравится наша корпорация, люди, которые на нее работают, то, что они пытаются сделать, чего уже добились в исследовательском центре. А больше всего раздражает то, что моего треклятого папашу ни в малейшей степени не интересовали мои чувства, но ведь в конечном итоге его решение оказалось правильным. И я буду бороться, чтобы спасти эту компанию, с тобой или без тебя, и если мне суждено продолжать дело в одиночку, если ты бросишь меня, тогда нужно кое-что прояснить. Во-первых, я обожаю вид твоих сосков под мокрым купальником; во-вторых, не было мгновения – на официальных ли встречах, или на брифингах, за столом, во время телефонных переговоров, когда бы я не вспоминал о сексе с тобой в уголке авиалайнера компании «Бхарат эйр»…
Марианна Фуско опускает руки на подлокотники. Она кажется мертвой, из-под больших итальянских солнцезащитных очков не видно ее глаз.
– Господин Рэй. О черт!..
– В таком случае приступайте.
Марианна Фуско – настоящий профессионал и достаточно возбуждена, чтобы еще лепетать что-то по поводу шикарных апартаментов Вишрама, когда они, переполняемые похотью, с трудом проходят в его дверь. Правда, он еще достаточно владеет собой, чтобы раздеваться правильно, по-джентльменски, снизу вверх. Затем Марианна срывает с себя шелковый саронг и идет по комнате, скручивая прозрачную ткань в канат и связывая его в цепочку больших узлов, словно веревку душителя. Ткань купальника растягивается и в отдельных местах рвется. Вишраму нравится чувствовать ее прикосновение к ладоням. Он срывает остатки ткани с Марианны, обнажая вожделенное тело, пытается войти в нее, но она откатывается в сторону, говоря: «Нет, нет, нет! Я не позволю этому войти в меня!» Однако разрешает ему ввести три пальца в оба отверстия и тут же начинает богохульствовать и биться в судорогах на коврике у кровати. Затем помогает Вишраму ввести шелковую ткань узелок за узелком себе в вагину, садится на него, широко расставив ноги. Ее крупные соски рельефно выделяются. Она ласкает его член рукой до тех пор, пока он не кончает: после этого Марианна перекатывается на спину и заставляет Вишрама стимулировать ее клитор с помощью большого пальца ноги. А когда наконец она начинает выкрикивать проклятия и молотить кулаками по ковру, то принимает позу, которую в йоге называют позой «плуга», а он обматывает свободный конец ткани вокруг руки и начинает медленно вытаскивать ее. Каждый извлекаемый узелок сопровождается каким-нибудь очередным богохульством и судорогой, пробегающей по всему телу женщины.
К тому времени, когда к обоим возвращается способность говорить, настенные часы в стиле ретро уже показывают двадцать минут двенадцатого. Марианна и Вишрам лежат рядом на коврике и под звуки приближающейся грозы пьют прямо из бутылки солодовый напиток из мини-бара.
– Теперь я никогда не смогу смотреть на эту ткань так же, как раньше, – замечает Вишрам. – Где ты научилась подобным штучкам?
– А кто тебе сказал, что меня нужно было учить? – Марианна Фуско перекатывается на бок. – Только вам, индийцам, обязательно нужен какой-нибудь гуру.
Комнату освещают яркие вспышки молний. Вишрам вспоминает о фотографии, которую видел на первой странице своего сегодняшнего утреннего новостного сайта. Бледные лица: мужчина с открытым ртом и какой-то инопланетный, бесполый и прекрасный ньют, сжимающий в руках пачку банкнот. Чем они занимаются? – думает Вишрам. Чем в принципе могут заниматься? Да вообще чем бы они ни занимались, разве ради этого можно жертвовать карьерой и семьей? Он всегда воспринимал секс как нечто единое, как некий унифицированный набор действий и реакций, независимо от сексуальной ориентации. Но сегодня, лежа на полу с Марианной Фуско среди обрывков купальника и ткани, скрученной в змейку из множества узелков, которую он так любовно извлекал из нее, Вишрам начинает понимать, что секс – огромный континент, состоящий из множества самых немыслимых способов возбуждения и самых непредсказуемых реакций, столь же многоязыкий и с таким же разнообразием традиций, как и сама Индия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88