– У меня там знакомый живет, в общежитии завода ДСП.
– А зачем он там живет?
– Ну, во-первых, больше негде. А во-вторых, там ему удобно: он три комнаты соединил, получилась квартира. Правда, горячей воды нет и канализация забивается. Зато, прикинь, недавно хвалился, что платит за все про всё 45 рублей! Со светом, прикинь? Он там, кажется, единственный нормальный человек. Остальные нигде не работают. Бутылки собирают, металл воруют. И незаконных там много. И русские мигранты, и молдаване, и чеченцы. Прикинь, только цыган нет. Пьянь страшная. Половина общаги разбавленным спиртом торгует. Этот мой друг – он художником, вообще-то, работает, – рассказывал: на выборы у них любят ходить. Ну, которые с пропиской. Выборы у них там – праздник, ну, они и наряжаются, как на праздник. И вот, говорит, вышла одна баба, у ней мужик пьяница, колотит её постоянно, – так вот, пошла на выборы: вся принаряженная, в допотопном платье, бигудями завитая, накрашенная. А под глазом – во-от такой фингал! Прикинь!
Оба засмеялись. Генерал хотел обернуться, недовольство лицом выразить, и не успел.
Прямо перед ним над забором поднялась невообразимая львиная морда. Слегка помятая, вроде, даже добродушная. И пророкотала:
– У-у… Ав!
Звук оказался за пределом возможностей человеческого восприятия. С генерала снесло шапку, а сам он, отскочив, сел в снег.
Смешки сзади затихли. Генерал в ужасе смотрел на морду и беззвучно шевелил губами. Потом стал наливаться красной, синюшной даже, краской. Цапнул себя за кобуру. И вспомнил, что кобура – для вида: набита бумагой. Ему по нынешней его должности пистолет с собой носить не полагалось.
Повернувшись к оторопевшей свите, рявкнул почти молодецки:
– Ствол!
Кто-то подбежал, услужливо подал ему АКС. Генерал, сидя, выхватил у него из рук автомат и нажал на крючок.
Отдача, с непривычки, оказалась слишком сильной. Генерал грузной спиной повалился на дорогу, а автомат продолжал прыгать у него в руках, и сверху на генерала падали черные ветки, сухие зазимовавшие листья, хлопья снега, и со свистом летели брызги от расщепленных досок. И шипели, плавя снег, далеко отлетавшие стреляные гильзы.

– Баба!! – чужим, страшным голосом взвизгнула Алёнка, бросаясь к окну. – Баба, что это?
Баба вздрогнула, засеменила к другому окну.
Автоматная очередь стихла.
– Баба, баба! – уже плачущим голосом звала Алёнка.
– Вот ироды! – выговорила, наконец, баба. – Уже стрелять тут удумали.
Аленка подбежала, затеребила бабкин подол. Глаза – испуганные, в половину лица.
– Баба, это что – война?
– Да кто их, проклятых, разберет! Должно, с собакой не справились. Может, бешеная попалась. Тьфу-ты, грех!..
Она сунула ноги в галоши, накинула драный грязный пуховик с капюшоном.
– Я выйду погляжу. А ты дома сиди!.. Как бы окна, ироды, не побили…
Она распахнула тяжелую дверь, шаркая, выбежала из избы. Через минуту с улицы донёсся её хриплый, но сильный, совсем не старушечий голос:
– Это вы чо тут, а? Начали с собак, а закончить людьми хотите, а?
К её голосу сейчас же присоединился хор других голосов – соседей.
А потом проревело раскатистое:
– Ма-алчать!!
Отовсюду по переулку бежали люди: жители, военные, милиция.
Генерал по-прежнему сидел на дороге; с тупым и равнодушным видом рассматривал автомат.
– Да я тебя… – раскатилось сзади, – под трибунал! Стрелок говнистый! Генерал сраный! – этот был толстомордым, в зимнем камуфляже, с двумя большими звездами на погончиках. – Да тебя сюда для чего поставили? Коньяк жрать?..
Потом, слегка успокоившись, толстомордый, прошипев напоследок: «развелось тут у вас тыловых генералов», спросил у кого-то:
– В кого он палил?
– Собака тут, товарищ генерал-лейтенант… – пояснил офицер. – Здоровенная такая, как лев. Высунула морду из-за забора, да как рыкнет. Ну, товарищ генерал-майор по нему и вдарили.
– Кто ему автомат дал?
Из кучки омоновцев нехотя отозвались:
– Ну, я… Только я не давал…
Омоновец замолчал, не зная, как объяснить, что его автомат сначала оказался в руках какого-то странного местного жителя, – вырвал он его из рук, что ли, в суматохе? – а потом уже – у генерал-майора.
– Записать фамилию, – приказал толстомордый. – Что там с собакой?
Один из военных заглянул через забор.
– Сдохла псина. Вон, забор весь в дырах.
– Собака на цепи?
– Никак нет…
– Зайди в дом, выясни, почему.
Толстомордый мельком глянул вокруг:
– Значит, так. Отставить операцию. Жителей – по домам. Пройти по всем переулкам, выяснить, нет ли пострадавших. Гильзы соберите. А ты…
Он повернулся к генерал-майору.
– Иди в машину. Пиши подробный рапорт.
– Какой? – нехотя отозвался тот, все ещё сидя на дороге.
– Как хрен кривой! – вполголоса отозвался толстомордый.
– А ты мне не указ, – тускло промямлил Лавров.
– Жаль, что не указ. А то бы я тебя сейчас рядом с этим псом положил, – проскрежетал всё так же вполголоса генерал-лейтенант.
Из-под забора просачивалась кровь, и сугроб становился розовым. Генерал-майор Лавров не без труда поднялся: штаны у него были мокрыми. Поглядел вокруг, удрученно развёл руками.
– Товарищ генерал-лейтенант! Мальчонка там! – испуганно крикнул кто-то.
Толстомордый тяжело глянул на Лаврова.
– Живой?
– Ранен, вроде…
– Тьфу, твою мать!.. Пойдем во двор.

Алёнка торопливо накинула курточку, выскользнула во двор. Ворота были открыты. Она выглянула: в переулке, неподалеку от её дома, толпилось множество людей, больше всего – военных. Бабы нигде не было видно.
Алёнка вернулась, заперла входную дверь, ключ положила под коврик. И выбежала за ворота.

Генерал-майору Лаврову просто повезло. При советской власти он тихо и мирно трудился в Пятом отделе, почитывал запрещенные книжки, изданные «Посевом» и рукописи полусумасшедших студентов, возомнивших себя борцами за права человека. Настоящих антисоветчиков, связанных с зарубежной агентурой, среди его подопечных не было. Да и откуда им быть в тихом областном центре, не избалованном вниманием столиц? Но, конечно, приходилось бдить. Брать на заметку. Работать с комсомольскими вожаками. Ну, и вообще. Жизнь была спокойной, на майорской должности. Но вот дернул же черт – захотелось вместе с «ветром перемен» перемен и в личной судьбе. Карьеры захотелось. Живого, как говорится, дела.
В начале 90-х, когда образовалась налоговая полиция, Лавров по протекции эту полицию возглавил. Перепрыгнув через звание, получил генерал-майора. Года два поработал начальником полиции. Построил коттеджик на «Поле Чудес», обзавелся джипом, новой молоденькой женой, детей от первого брака распихал по самым престижным вузам. И в неофициальном местном «клубе генералов» стал своим. Правда, из полутора десятков генералов почти десять были такими же, как он – однозвездночными (их за глаза остальные, «настоящие» генералы называли звезданутыми): прокурор области, начальник местного УИНа, управления ГО и ЧС, начальник местного управления Минюста и прочие вполне «свадебные» генералы.
Но золотые деньки быстро миновали. Ввиду полной профессиональной неспособности (а на самом деле – в связи с вопиющими превышениями полномочий, выразившимися, как говорится юридическим языком, в систематическом получении взяток) его по личному указанию губернатора вывели из полиции на вольные хлеба.
Впрочем, хлеба оказались тоже неплохими: Лавров возглавил службу охраны «Спецавтохозяйства». Это только кажется, что у такого предприятия как «Спецавтохозяйство», кроме мусорных контейнеров на металлолом, воровать нечего. Ещё как есть чего! Одних неучтенных сборов за уборку территории накапывало столько, что все начальство, вплоть до мастеров, не бедствовало. Были и договора с коммерческими и прочими организациями на уборку, очистку стоков, вывоз мусора. Хотите поскорее? Подумайте, кому и сколько надо дать…
Служба охраны поначалу охраняла территорию, технику, а потом втянулась в «дополнительные услуги», предоставляя крышу мелким предпринимателям, которым было легче платить налом, чем отчислять грабительский налог на уборку территории или переводить деньги «за услуги».
И сегодня вот так, постыдно, закончилось первое в жизни Лаврова боевое крещение.
«Посадят теперь», – подумал он. Всё старое припомнят. И землю под коттедж, за которую уплачены копейки. И то, что строила его «своя» фирма, тоже почти даром, по липовым платёжкам. И связи с предпринимателями из криминального мира… Да много чего, если захотят, вспомнят.
Но главное сейчас – всё же мальчишка. Теперь их жизни прочно связаны. Помрёт малец – и Лаврову конец.
Рифма! Мать её так…
Он подождал у забора. Услышал, что мальчишку лишь зацепило рикошетом, нахлобучил шапку и отправился к своей персональной машине – «Волге» с тойотовским движком.
Всё происходящее почему-то казалось ему сном. Он и двигался, как во сне. Мимо сугробов, заборов, деревьев. А потом почему-то оказался между двумя рядами жителей. Это были старики и старухи в телогрейках, овчинках, старых пуховиках. Старики и старухи смотрели на него молча, и Лавров всё глубже втягивал голову в плечи, пока подбородок не упёрся в галстук. «Ну, чего вылупились? – хотелось крикнуть ему. – Развели тут волкодавов! А они на людей бросаются. Хорошо ещё, что я попался. А если бы он девочку какую перепугал? Да она бы на всю жизнь заикой осталась!»
Народ молчал. Вообще, народ был какой-то странный, сонный, не в себе. И Лавров шёл как сквозь строй. Длинный переулок, падла. Еще кто камнем запустит. И поделом, дураку старому.
Внезапно ему навстречу двинулся какой-то странноватый старик с лицом, посеченным мелкими царапинами, и в невообразимой мохнатой шубе.
Он шел прямо на Лаврова, при полном молчании окружающих и в полной тишине. Даже вороны перестали каркать. Слышно было только сопение двух охранников из команды Лаврова, – они топтались сзади.
Старик остановился в двух шагах. Лавров тоже остановился.
Молча глядели друг на друга.
И вдруг Лавров почувствовал холодок между лопаток, и волосы слегка шевельнулись под шапкой.

Аленка протиснулась между двумя военными. Над громадным, поверженным телом Джульки на корточках сидел Андрей. Рукав его куртки был запачкан кровью. Но он не плакал, и даже сопли под носом высохли. Он сидел над псиной и гладил мощный покатый лоб.
Увидел Алёнку. Потеснился. Алёнка присела рядом.
Помолчали, потом Андрей покосился на неё. Спросил сдавленным шепотом:
– Теперь-то оживить уже не сможешь?
Алёнка промолчала. Глядела в выбитый пулей, вытекший глаз Джульки, в кровавую яму на месте глазницы.
– Никто его не оживит, – тихо ответила она.
Во двор ввалились Коля-собаколов с напарником.
Постояли.
– Родители-то дома?
– Не… – ответил Андрей, не оборачиваясь. – На работе…
Собаколовы потоптались.
– Ну, тогда, значит, подвиньтесь. Мы его заберем.
– Куда? – вскинулся Андрей.
– Ну, куда… На кладбище собачье.
Андрей поднялся, вытер нос. Оглядел Колю, военных, – всех, кто набился во двор.
– А хрена вам! – крикнул звонко. – Мы сами его похороним. Понятно? Верно, Алён?
Алёнка молча кивнула.
Потом она поднялась на ноги, снова прошла мимо всех, вышла в переулок и быстрым шагом пошла к Лаврову, стоявшему вдалеке спиной к ней.
– Аленка! Ты куда? – хриплым голосом крикнула заметившая её баба. Но Аленка только упрямо тряхнула головой, – так, что слетел капюшон и разлетелись в стороны светлые косички.
Она почти упёрлась в широкую мокрую спину генерала. Ткнула его пальцем. Генерал почувствовал не сразу, – всё смотрел, как завороженный, в глаза странного старика. А почувствовав, наконец обернулся.
Увидел Алёнку, слегка удивился. Повернулся совсем, даже на корточки присел.
– Тебе чего, малявка? – спросил как можно ласковее.
– Я не малявка, – хмуро ответила Аленка. Губы у неё задрожали. – Это ты Джульку убил.
Лавров прочистил горло, растерянно улыбнулся.
– Ну, так получилось, детка. А это твой пёсик?
– Это не пёсик! – дрогнувшим голосом – вот-вот разревется, – выкрикнула Алёнка. – Он умный был! Он никого ни разу не укусил. Шутил он так: выглянет через забор, когда незнакомый человек идет, – и гавкнет. Пугал только. Он шутил так, шутил! Мы его в санки запрягали и катались по переулку. Он радовался, и мы тоже. А иногда тоже шутил: разбежится, и санки хлоп! – набок.
Алёнка, наконец, не выдержала, заплакала. И сказала сквозь слёзы:
– А ты его, дяденька, насмерть. Прямо в глаз. И весь бок в дырах, кишки видно.
Лавров выпрямился. Ему было не по себе. И показалось, что народ, стоявший по обочинам, сдвинулся с места, и как-то незаметно, крадучись, начал смыкать вокруг него круг.
– Ну… – промямлил Лавров. – Ну, вышло так. Я ж не знал…
– А теперь будешь знать, – раздался скрипучий голос: это сказал старик.
Лавров оглянулся. Его охранников как ветром сдуло, а вокруг стояли старики, старухи, дети, и какой-то расхристанный кудлатый человек с паяльной лампой в руке, и другой, в распахнутом полушубке и тельняшке, с клеёнчатой торговой сумкой на плече.
Они обступали его всё теснее.
Внезапно раздался молодой уверенный голос:
– Это что тут такое? Очередь за субсидией?
Лавров глянул: сквозь толпу прошел молодой омоновец, плечистый, налитой, как культурист.
– Да вот… – Лавров снова прочистил горло и сказал хрипловатым, чужим голосом: – Самосуд, кажется, решили устроить.
Омоновец оглядел толпу, хмыкнул, и вдруг сказал:
– Самосуд – это правильно. А то от нашего суда справедливости не дождешься.
Народ облегченно вздохнул, а мужик в тельняшке поскрёб заросшую щетиной шею и возразил:
– Самосуд – нельзя. Потом верёвок не оберешься.
Посмотрел на Лаврова и сказал загадочно:
– Слышь, петухастый. Вяжи коци.
Видя, что Лавров не совсем понял, добавил:
– Ну, если по-вашему, по-научному – фраернулся, так линяй. А то слепок сделают.
Генерал рассеянно кивнул, снова взглянул на Алёнку.
– А ты, девочка, тоже хиляй… То есть, это, иди, иди домой. К мамке с папкой. Иди.
Губы были ватными. Не слушались.
И внезапно, подняв голову, Лавров увидел вокруг не человеческие лица, – а оскаленные собачьи морды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47