Посетителям показывали эту комнату, когда она бывала пуста и воздух в ней стоял неподвижный, тяжелый, мертвенный. Но когда сюда вереницей входила люди, усаживались за длинный стол и наполняли комнату табачным дымом и разговорами о деньгах, она приобретала ярко-красный оттенок и словно заливалась живым горячим румянцем.
– У этой комнаты любопытная история, – говорилось посетителям, но рассказанная история была лишь бледным отражением, того, что происходило здесь в последние сорок лет, ибо никто не знал о тех, кто приходил и уходил, о приступах отчаяния, о молящем шепоте и громких проклятиях, свидетелем которых был этот уголок на этом этаже здания.
Задолго до того, как здесь был устроен зал заседаний, в этом уголке помещалась контора маленькой электротехнической фирмы, которой руководили два компаньона – Эбнер Джанни, длинный, тощий, нелюдимый человек, начавший свою карьеру в качестве мальчишки-подручного у Эдисона в Менло-парке, и Уолдо Тимон Стюарт, преподававший когда-то физику в Институте Кэйза и с тех пор известный под кличкой Док, маленький, хрупкий, с очень розовой кожей, облысевший уже в тридцать лет. Почти целое, десятилетие Эбнер и Док сидели возле Углового окна (тогда ещё с простыми, а не цветными стеклами) – каждый за своим заваленным бумагами столом с крышкой на роликах, оба в рубашках с рукавами, подхваченными резинками, и в целлулоидных зеленых козырьках – и управляли довольно скромной фирмой, производившей индукционные катушки и мощные реостаты. В девяностые годы фирма потихоньку преуспевала.
Весь штат служащих состоял из сестры Эбнера Коры, цветущей девицы, которая была умна как бес во всем, что касалось цифр. Просиживая целые дни в конторе рядом с Доком, чья большая розовая плешь полностью искупалась жесткими усиками, при улыбке загибавшимися кверху и открывавшими прекрасные ровные зубы, она не замедлила в него влюбиться. Сначала он не обращал на неё никакого внимания. Она же не могла удержаться, чтобы не задеть его мимоходом, коснуться его руки или низко наклониться над его плечом, почти теряя сознание от ощущения его близости. Дока стало это беспокоить всё больше и больше. Наконец однажды вечером Кора осталась с ним наедине под предлогом проверки каких-то инвентарных списков; они просмотрели всего две страницы, потом она вдруг захлопнула книгу – терпение её иссякло.
– Ну ладно, Док, – сказала она. Голос у неё был злой, но её трясла дрожь. – Как нам с вами быть дальше?
– Нам с вами? – спросил он так, словно боялся услышать какое-то чудовищное обвинение.
– Вам и мне, – многозначительно произнесла Кора.
– Вам и мне? – растерянно переспросил он.
– Да, вам и мне. Вы же знаете, как я к вам отношусь.
– Я… – неуверенно произнес Док. Лицо его стало малиновым.
– Что – я? – крикнула на него Кора. Вконец разъяренная, она притянула его к себе, поцеловала в губы, потом толкнула в мягкое кресло, стоявшее под третьим окном, и села к нему на колени. Они ушли из конторы довольно нескоро; Кора успокоилась и словно переродилась. У Дока же был несколько ошеломленный вид. Через три недели они поженились и жили очень счастливо, хотя и остались бездетными.
Эбнер Джанни, брат Коры, был в восторге от этого брака. Целых пятнадцать лет у него тянулась связь с худосочной нервной учительницей, которая не соглашалась оставить больную мать, хотя дело кончилось тем, что больная мать, пережила свою дочь. Но к тому времени Эбнер решил, что и холостяком жить неплохо. Так он никогда и не женился.
Однажды в ясное майское утро 1905 года, когда оба компаньона сидели за своими столами, в конторе появился представитель министерства морского флота Соединенных Штатов и от имени правительства предложил им сделать некое приспособление для беспроволочного телеграфа. Эбнер заколебался и взглянул на Дока; тот, секунду подумав, ответил, что они согласны. Док знал, что Кора мечтала завести автомобиль, прекрасный, зеленый, с медной отделкой «пирлео» и, если это дело выгорит, он сможет преподнести ей великолепный подарок к десятой годовщине их свадьбы. Кора иногда заглядывала в контору, главным образом чтобы проверить, следует ли новый бухгалтер (по её настоянию это был мужчина) заведенной ею системе.
Заказ морского министерства был выполнен с успехом. За ним посыпались новые заказы; фирма начала расти и решила занять нижний этаж, как только удастся вынудить агентство по найму и фирму, занимающуюся производством клеенки, подыскать себе другое помещение. Контора оставалась на прежнем месте до 1914 года – до тех пор, пока доктору Стюарту и мистеру Джанни, преуспевающим дельцам средних лет, не нанесли визита сначала три англичанина, потом четыре француза, а вскоре и три русских, причем один из них был настоящий князь. Каждая из трех делегаций дала фирме заказы, которые подлежали выполнению в трехмесячный срок и превышали её годовую продукцию на пятьсот процентов. И каждый раз, когда Док любезно соглашался, Эбнер бледнел и начинал заикаться.
– Ты что, с ума сошел? – набросился Эбнер на Дока, когда они остались одни.
– Разве делать деньги – сумасшествие?
– Но ты же хочешь перевернуть всё вверх дном, а война, быть может, кончится раньше, чем мы успеем выполнить хоть половину заказов!
Док всё же настоял на своем и перекупил у компании по производству оконных штор аренду на верхний этаж, куда и перебралась контора. В прежней же конторе разместился склад, которым заведовал Клайд Беттертон, суховатый старик, хромающий от раны, полученной им сорок пять лет назад под Чанселорсвилем. В комнате появились полки и лари, занявшие все стены и пространство между окнами. Всё содержалось в образцовом порядке, так как Клайд, ничего не понимавший в радио и электричестве, отлично знал складское дело, которому научился в Пулман-сити, – он был уволен после забастовки и попал в черный список. Тринадцать лет он кое-как перебивался, иногда получая временную работу; потом его нашел Док, пославший тех, кто занес его в черный список, к чертям в пекло. Это было единственный раз, когда Док на глазах у служащих почти лишился языка от бешенства; впрочем, поговаривали, будто Док всегда был радикалом – не то социалистом, не то сторонником Брайана. Кора не скрывала своей гордости за мужа, потому что, повторяла она, нет ничего ужаснее несправедливости.
В 1915 году от обилия военных заказов фирма «Стюарт – Джанни» стала расти, как на дрожжах, и заполнила собой всё здание. Клайда Беттертона вместе с его кладом вытеснили на другой этаж, а известная нам комната стала прибежищем сборочных столов, за которыми девушки собирали радиоприемники для британского правительства. Хихиканье и вздохи раздавались в этой комнате каждый раз, когда с инспекционным визитом являлся молодой английский офицер, который, несмотря на кавалерийские сапоги, бриджи и офицерский щегольской стек, был на самом деле инженером из Манчестера. Кора, уже седовласая дама, любившая тратить деньги на туалеты и разъезжать на новом «пирс-эрроу», которым управлял шофер, тоже находила офицера очень милым и не раз говорила ему, что он напоминает её мужа в молодости. Так как Док к тому времени нажил солидное брюшко и совершенно облысел, молодому инженеру не слишком льстило такое сравнение и он не преминул при случае сказать Коре, что дома его ждет невеста. Прошла целая минута, прежде чем Кора сообразила, до чего неправильно её поняли, – ведь она относилась к мальчику только как к славному племяннику или вроде того! Она долго смеялась и со смехом рассказала об этом Доку.
В 1916 году фирма превратилась в акционерное общество; вскоре Эбнер, в пятьдесят пять лет выглядевший на двадцать лет старше, отошел в лучший мир, оставив горько оплакивавшую его Кору своей единственной наследницей. Док дожил до 1922 года, успев организовать новое отделение фирмы, выпускавшее только радиовещательные приемники – «Кор – Док», так он назвал этот приемник. Кора, кругленькая пятидесятишестилетняя вдова, меняла одного управляющего за другим, пока, наконец, не нашла подходящего человека, которому дала десять процентов акций. Должно быть, он оказался настолько дельным, что через три года, в 1925 году, потребовал ещё тридцать процентов; Кора договорилась с ним о двадцати, втайне удивляясь, что так дешево отделалась.
В тот год уборные, расположенные возле известной нам комнаты на третьем этаже, были перенесены в другое помещение вместе со всем безымянным творчеством, запечатленным карандашом на мраморной облицовке, а сюда переехала бухгалтерия со своим стуком и трескотней. В 1927 году началось объединение крупных радиокомпаний; Кора делала вид, будто недовольна этим, на самом же деле была в восторге от того, что сможет прибавить лишние двенадцать процентов к пятнадцати миллионам в ценных бумагах. Тем не менее она сохранила в душе нежность к некой комнате, где когда-то пережила то, что вспоминалось ей теперь, как необычайно романтическое ухаживание, поэтому бухгалтеров перевели куда-то ещё, а здесь был устроен зал заседаний, который Кора обставила сама.
Том Констэбл, маленький, хрупкий, лысый человек лет под сорок, с колючими усиками, которые, когда он улыбался, загибались кверху, в настоящее время пользовался её доверием до известной степени: он мог распоряжаться её акциями в мелких делах, но важные решения она всегда оставляла за собой. Том Констэбл, конечно, не Док, но, с другой стороны, она сомневалась согласился ли бы Док финансировать работу над новым изобретением, которую, быть может, придется оплачивать несколько лет, хотя, как убеждал её Том Констэбл, по логике вещей это и есть будущее всей радиотехники. Американская радиокорпорация, Филадельфийская корпорация и Ассоциация фирм, поставляющих электрооборудование, уже пытаются осуществить у себя такое изобретение, и, если «Стюарт – Джанни» не хочет отставать от других, ей следует тоже заняться этим. Том принялся старательно объяснять, в чём состоит принцип изобретения Мэллори, но Кора ничего не поняла заподозрила, что он и сам понимает не больше её.
Техническая сторона меня не интересует, – сказала Кора.
Они были одни в зале заседаний. Несмотря на то, что Том регулярно приходил к ней домой каждую пятницу, она не могла преодолеть своей привычки неожиданно «заглядывать» на Завод – разумеется, не для деловых разговоров, а просто, чтобы вручить подарок по случаю дня рождения какого-нибудь служащего или чек для новорожденного ребенка. И визиты её неизменно кончались тем, что они с Томом оказывались в зале заседаний, ибо Том был достаточно хитер и каждый раз приветствовал её словами: «Как хорошо, что вы зашли, миссис Стюарт! Мне необходимо посоветоваться с вами…»
– Не всё ли равно, знаю я, как действует эта штука, или нет, – продолжала Кора. – Ведь я до сих пор так и не знаю, как работает обыкновенное радио. Меня интересует одно – сколько это будет стоить.
– Может обойтись в миллион. Главное – мы должны будем решить задолго до того, как запахнет миллионом, намерены мы доводить это дело до конца или нет. Поначалу это обойдется недорого. Братья хотят по десяти тысяч в год каждый и оплату расходов по лаборатории, пока они будут разрабатывать свой принцип. Это не будет жалованьем, понимаете, а только авансом под отчисления, которые будут получать владельцы патента, когда их изобретение начнет приносить доход…
– Но до тех пор это всё-таки будет жалованьем, – возразила Кора. – Я не хочу сказать, что я против, но это значит, что они поступают к нам на службу.
– Не совсем. Мы ведь, собственно, не нанимаем этих мальчиков – мы покупаем акции их компании и заключаем договор на десять лет, дающий нам право контролировать ход работ и затем приобрести патент. Причем мы оговариваем условия продажи, размеры жалованья, дополнительные расходы и так далее. Сюда входит также проверка всех других патентов. У этих молодых людей, кажется, блестящие способности…
– Возможно, – перебила Кора. – Я это узнаю, да и вы тоже, когда нам представят результаты их работы. Скажу вам откровенно, меня интересует другой человек – этот Волрат. Мне он нравится.
– Вы с ним знакомы? – мгновенно насторожился Констэбл. На него самого Дуг Волрат произвел большое впечатление, но ему не хотелось знакомить его с Корой, пока не выяснятся их официальные взаимоотношения. У Констэбла было инстинктивное предчувствие, что Волрату ничего не стоит ловкими маневрами вытеснить его из фирмы, разве только он не сочтет это нужным. Если Волрат таков, как о нем говорят, то, едва лишь будет заключен договор, он перекинется в какую-нибудь другую область.
Нет, не знакома, – ответила Кора – Но я постоянно читаю о нем в газетах. Сначала эта кинофирма, затем история с авиационным заводом. И потом он, кажется, не то победил в авиационных соревнованиях, не то поставил новый рекорд? Вы понимаете, что человек, которому нет ещё и тридцати, с недурной внешностью, сумевший нажить такие деньги, безусловно, заслуживает внимания! Если это изобретение интересует его, значит, оно должно интересовать и нас, вот и всё, что я могу сказать.
– Верно, меня смущает только одно – он их зять.
Кора покачала головой.
– Если их идея – бред и ему всего-навсего хочется доставить мальчикам удовольствие, он бы просто платил им из своего кармана. Но он поступает иначе.
– Вы желаете, чтобы я заключил с ними договор?
– Нет, я желаю, чтобы вы послушали, что они будут говорить.
Но мысли её были заняты совсем не тем, хотя она никому не призналась бы в этом. Она вспоминала, что Док взялся за радио прежде всего потому, что надеялся много заработать на этом деле и купить ей к десятой годовщине свадьбы зеленый автомобиль «пирлес». Она обожала Дока за то, что он вспомнил о её желании. В 1905 году одна новинка – радио – уже принесла им счастье; кто знает, быть может, в 1929 году это новое изобретение тоже окажется для них счастливым номером? Сентиментальность настраивала её на благожелательный лад, но холодный здравый смысл требовал более точных сведений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86