Но разраставшаяся мастерская, как медленно надвигающийся прилив, постепенно смела плиту, стулья, стол, зеркало, кровати, и с каждой вещью уходили связанные с нею воспоминания и мечты, которыми братья делились в этой обстановке. Комната Марго была последней, с нею исчезало всё, что оставалось от прошлого, которое уже никогда не вернется. Но так много в их жизни было подчинено именно этой цели, что рука Кена не дрогнула, подписывая распоряжение. Однако, подписав, он остановился в нерешительности и стал ждать, пока Дэви кончит телефонный разговор с адвокатом.
– Значит, в два часа, – сказал Дэви и повесил трубку.
– Если я возьму машину, – проговорил Кен, – как ты доберешься до дому?
– Меня подбросит кто-нибудь из техников. Снаружи стоит шесть машин.
Кен почему-то всё ещё колебался.
– Марго… Марго что-нибудь обо мне говорила?
– Ни слова.
– Она хоть знает, что я уезжал? – в голосе Кена проскользнула нотка обиды.
Дэви резко повернулся к нему.
– Ты уезжал, чтобы развлечься или чтобы поволновать Марго?
Кен посмотрел на него недоуменным взглядом. Помолчав, он спросил:
– Значит, в два часа?
– В два часа, – отозвался Дэви. Он подождал, пока ушел Кен, затем ещё раз рассеянно просмотрел утреннюю почту. Письма от Вики не было. Ни слова с тех пор, как она уехала.
Сквозь несколько перегородок донесся звавший его голос – надо идти проверять новый регенеративный усилитель. А потом… Дэви только покрутил головой, подумав, сколько ещё предстоит сделать; день едва начался, а он уже устал. Даже при шести помощниках работы было по горло. Усталость проникала в него до мозга костей. Каждую минуту они, казалось, были совсем близки к окончательному успеху, и каждую минуту возникали тысячи новых возможностей. А каждая из тысячи возможностей распадалась на тысячи других вариантов.
Не удивительно, что Кен так часто выдыхался. Дэви открыл дверь, и его охватил порыв раздражения, будто что-то вдруг забарабанило по его натянутым нервам. Ему страстно захотелось устроить себе какую-нибудь бурную разрядку. Но здесь его не ждало ничего, кроме тяжелой работы и огромной ответственности, и ничто не сулило радости. Без особой надежды, просто на всякий случай он опять перерыл всю почту, но ошибки не было – Вики не подавала о себе вестей. Казалось, она совершенно исчезла из жизни всех людей на свете и продолжает жить только в его душе.

Когда Фэн Инкермен третий раз позвонила в мастерскую, опять не застав Кена, Дэви начал понимать, что произошло. Тщетные звонки начались в начале мая, а сейчас был июнь – горячий, зеленый и золотой.
– Кен уже уехал в Милуоки, – объяснил Дэви. Он чуть было не сказал «в город», как обычно говорил Кен. Теперь для Кена Уикершем стал просто предместьем Милуоки, находившимся в семидесяти пяти милях от города. – Он уехал утром, примерно часов в восемь, так что сейчас он уже, должно быть, там.
В трубке послышался шорох, потом наступило молчание. «Ладно, – подумал Дэви, – пусть сама в этом разбирается».
– Прежде всего, – сказала Фэн, – я говорю не из Милуоки. Я здесь, в Уикершеме.
– Я передам, что вы звонили.
– Не беспокойтесь, – кисло сказала она. – Видно, всё, что вы ему передаете, в одно ухо у него влетает, а в другое вылетает. Но раз так – ничего не попишешь. Дело в том, что я забыла в его машине фотоаппарат, а он мне нужен. Попросите Кена завезти его как-нибудь по пути, если, конечно, его новые друзья ничего не будут иметь против.
– Фотоаппарат здесь, в конторе.
– Тогда можно я за ним зайду?
Дэви заколебался, потом сказал:
– Конечно, когда вам угодно. Послушайте, Флер, мне очень жаль…
– Никакая я не Флер. Для вас, Дэви, я – Фэн.
Дэви мягко рассмеялся.
– Ну, хорошо. Пока.
Он напрасно беспокоился по поводу её вида. На ней было скромное белое платье, в руках она вертела белый берет. Тонкие духи напоминали аромат цветущего сада в ранний вечер. Девушки в местном клубе были накрашены куда больше, чем она. Фэн небрежно перекинула через плечо фотоаппарат и улыбнулась, но в темных глазах её светилась грустная благодарность.
– Ловко вы это обстряпали, – сказала она. – Вы всегда так выручаете Кена?
– Случалось, – признался Дэви и, взглянув на неё, слегка улыбнулся. – Вы сами знаете.
– Как не знать. Но вы делаете это почти безболезненно. Кен тоже так старается для вас?
– Наверное, постарался бы, если б понадобилось.
– Но ещё ни разу не понадобилось, не так ли?
Он пожал плечами, уклоняясь от ответа.
Фэн уселась на край стола.
– Слушайте, Дэви, всё кончено, и я-то знаю, как мне себя вести. Но, между нами, что гложет вашего брата? Кто ему нужен или что ему нужно такое, чего он не может получить?
– Почему вы об этом спрашиваете? – осторожно спросил он.
Фэн взглянула на его лицо, внезапно ставшее непроницаемым, и Дэви понял, что она видит его насквозь.
– Не важно, – сказала она и спрыгнула на пол. Прямое свободное платье как бы подчеркивало вызывающие движения её тела, но Дэви понимал, что сейчас она не сознает этого.
– Дэви, будьте любезны, отвезите меня в центр. Сестра считает, что я приехала повидаться с ней. – Она заметила его колебание. – Всё в порядке. В городе меня никто не знает, кроме вас и Кена.
– Ах, да не в этом дело, – проговорил он с внезапным отчаянием. – Просто я сейчас сижу и стараюсь поверить, что мне это не чудится. Конечно, я вас подвезу.
По дороге он спросил её, не подумывает ли она о том, чтобы вернуться в Нью-Йорк и выступать на сцене.
– Вы что, смеетесь, что ли? – иронически осведомилась она. – Неужели вы всерьез поверили этой небылице? Впрочем, почему бы и нет? Я столько об этом болтала, что, ей-богу, должно быть, сам Зигфельд верит, будто я у него выступала. Знаете что, Дэви, приезжайте как-нибудь ко мне в Милуоки. В один из моих свободных дней, – добавила она, когда машина подъехала к запруженному толпой тротуару. – Мы с вами тихо и мирно повеселимся.
– Обязательно, – улыбнулся Дэви.
– Нет, я серьезно. Вы, по-моему, ужасно милый мальчик.
– Мало вам неприятностей доставило семейство Мэллори?
– Что вы, никаких неприятностей, – с наигранной любезностью заявила она, выходя из машины. – Одно сплошное удовольствие. – Захлопнув дверцу, она облокотилась о неё. – Я останусь здесь до завтра. Мы могли бы съездить сегодня в Павильон и потанцевать. И если вы будете пай-мальчиком и поведете себя умно, я позволю вам подержать мою руку.
– Флер? – воскликнул он, невольно рассмеявшись.
– Фэн, – настойчиво поправила она. – Ну, так как же?
В нем происходила ожесточенная внутренняя борьба. Он не сомневался, что всё кончится ещё одним потерянным рабочим днем, ещё одним днем простоя, за который тем не менее придется платить жалованье восьми работникам, – словом, днем сплошных убытков. Он ощутил в себе желание, чтобы этот ненавистный день был уже позади. Но при этом он не тешил себя иллюзиями – он знал, что Флер делает то же, что пробовали делать до неё другие девушки, стремясь вернуть себе Кена с помощью Дэви. Впрочем, сейчас это было ему безразлично. Он нуждался хоть в какой-нибудь перемене.
– Договорились, – сказал он. – Спасибо.
– Нет, это вам спасибо, – с изысканной вежливостью ответила Фэн и ушла.
Дэви согласился на это свидание с искренним намерением потратить на Фэн лишь один вечер и больше не видеться с ней, а когда Кен вернется из Милуоки, рассказать ему всё, как было. Но на следующее утро Дэви проснулся с улыбкой, словно ясный июньский день уже обволакивал его сияющим теплом. Он не мог припомнить, чем его так смешила накануне Фэн, но ему и сейчас ещё было необычайно весело, и он с трудом удерживался, чтобы не позвонить ей – просто, чтобы услышать её слегка насмешливый голосок. Дэви был убежден, что и с ней происходит то же самое.
Кен появился только в середине дня. Вид у него был слегка пристыженный; он избегал встречаться глазами с Дэви и так ретиво взялся за работу, что Дэви даже не успел заговорить о Фэн. Впрочем, он с радостью ухватился за этот предлог. И в этот день и в следующий дела было столько, что Дэви уже не пытался найти удобный момент для разговора о Фэн. Он всегда тщательно избегал девушек, брошенных Кеном, и это единственное отступление от правила, разумеется, требовало пояснения. Из гордости Дэви постарался бы рассказать эту историю в пренебрежительном тоне, тем самым лишив себя возможности ещё раз встретиться с Фэн. А она внесла такое приятное разнообразие в его унылую жизнь, что он уже скучал по ней.
Весь июнь был особенно мучительным для братьев. Работа находилась на такой стадии, когда они уже не сомневались, что электронно-лучевая трубка может посылать сигналы. У них имелись также доказательства, что приемная лампа может реагировать на чрезвычайно слабые импульсы. И всё же день проходил за днем, а четко очерченный крест, помещенный перед электронно-лучевой трубкой, никак не отражался на бледном мерцающем экране.
Дэви объяснял это Нортону Уоллису так:
– Мы создали существо с глазом, способным видеть, и с мозгом, реагирующим на зрительные впечатления. Мы даже знаем, что оптический нерв в порядке. И всё-таки этот ублюдок слеп, как крот!
В тысячный раз они обсуждали теоретические принципы и конструкцию прибора и объясняли старому изобретателю, как работает каждая часть схемы. У Нортона Уоллиса был недоверчивый прагматический ум, который воспринимал только конкретные явления. Он не разбирался в тонкостях электронно-лучевой трубки и упрямо считал, что сетка является лишь электрическим рычагом. Но зато он был выдающимся практиком. Подняв глаза от истрепанных, сделанных на синьке чертежей, он сказал:
– Вывод один – сигналы электронно-лучевой трубки у вас ещё недостаточно сильны. А чтоб поправить дело, вам, наверное, придется весь пол покрыть этими так называемыми усилительными лампами.
– Газеты рекламируют шестиламповые радиоприемники, – немного помолчав, сказал Кен. – Можете себе представить, что будет с Броком, если он придет и увидит пятидесятиламповую установку. Я прямо вижу, как он щелкает в уме на счетах, прикидывая расходы, и тщетно пытается придумать, каким образом можно найти сбыт для установки ценой в тысячу долларов.
– О сбыте ещё рано думать, Кен, – сказал Дэви. – Брока сейчас интересует только одно – чтоб на экране появилось изображение. Пятидесятиламповую схему можно аккуратненько уместить в небольшом ящичке – Брок ничего не заметит.
– Не обольщайся! Брок всё замечает. На прошлой неделе, когда я вез его в город, он вдруг сказал: «Кен, за последние два месяца вы были в Милуоки шесть раз». Как по-твоему, откуда он знает?
– Уж не думаешь ли ты, что это я ему сказал?
– Никто ему не говорил, на то есть спидометр. Машина новая, езжу на ней всего два месяца, а на спидометре уже полторы тысячи миль. Сколько поездок в Милуоки и обратно укладывается в эти полторы тысячи миль, не считая разъездов по городу? Нет, Брок всё заметит, не беспокойся. Да, кстати, о Милуоки – месяца два назад Флер забыла в машине фотоаппарат…
– Флер? – Уоллис поднял глаза. – Что это ещё за Флер?
Кен заколебался.
– Одна моя приятельница.
– Ах, вот как? Приятельница? – Старик в упор глядел на Кена, и лицо его побагровело. – Наверняка из этих «джаз-крошек». Вики была недостаточно хороша для тебя, а?. Славная, милая, порядочная девушка! – Рассвирепев, старик вскочил с места. – Тебе нужно было разбить её сердце и довести до того, что она уехала! Использовать мои мозги – это ты можешь, а моя плоть и кровь, видите ли, тебя не устраивает! Но я по ней скучаю, будь оно всё проклято! Я по ней скучаю! – выкрикнул он и, задыхаясь от бессмысленной ярости, ткнул пальцем в Дэви. – Ты виноват во всем, ты! Всегда и во всем виноват только ты, и никто другой!
Дэви был ошеломлен этой вспышкой. Он попытался возразить, но старик не дал ему открыть рта.
– Да, ты виноват, так и знай! Разве я не тебе велел встретить её на вокзале? Ведь я тебе ясно сказал – Кена не надо .
– Так ведь я её и встретил!
– Врешь! – В его почти невидящих глазах стояли слезы. – Я скучаю по ней. Я скучаю по ней. А она не вернется! Убирайтесь отсюда оба! – Он беспомощно озирался, ища подходящее слово. – Вы – дерьмо! Вы и ваша Флер!
Спускаясь с холма, Кен и Дэви молчали.
– Ах ты, боже мой! – вздохнул Кен, когда они вошли в контору. – Ну что с ним делать? Он стал ещё сварливее. Как ты думаешь, малыш, неужели он всерьез считает, что это я заставил Вики уехать? И надо же было мне ляпнуть про фотоаппарат Флер…
Дэви поглядел в окно.
– Фэн уже получила фотоаппарат Флер, Кен. Она заезжала за ним на днях. И фотоаппарат в полной исправности. По крайней мере был в исправности, когда я его в последний раз видел – в субботу вечером. – Всё ещё глядя в окно, он почувствовал, как вдруг притих Кен. – Я отлично знаю, что она собой представляет, но мне с ней весело, а остальное не важно. Ну вот, теперь, когда я тебе всё сказал, она опять, конечно, покажется тебе достойной внимания.
– Ты что, с ума сошел?
– Нет. И Фэн тоже нет. Тебе ведь важно, чтоб кто-нибудь заговорил о ней так, как когда-то говорил ты, и тогда ты начинаешь задумываться. Но она всегда выставляет тебя в самом лучшем свете. Ну вот, теперь тебе, наверно, захочется повидать её ещё разок и доказать, что ты всё тот же.
– Дэви!
– Ведь я по лицу твоему вижу, Кен.
– Ну хорошо, это же вполне естественно, разве нет?
– Может быть. Но знаешь что – на этот раз не ввязывайся. Никогда я не просил тебя о подобной услуге – мне и сейчас до смерти неприятно говорить об этом. А что до старика, то тут, видно, ничего не поделаешь. С ним же всегда так.
Кен долго и старательно собирал чертежи, потом направился к двери.
– Сейчас будем пробовать новую схему, – тусклым голосом произнес он. Больше он ничего не сказал и, уходя, даже не оглянулся.
Ещё никогда в жизни Дэви не было до такой степени неловко; и когда он попробовал разобраться в том, почему он стыдится своих отношений с Фэн, и разгадать причины этого непонятного стыда, то ему не удалось доискаться ответа. Говоря по чести, он никогда не придавал значения тому, первый ли он мужчина в жизни девушки, или нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86