– Ты победил, – сказал Кен. – Воздуху там больше, чем могло остаться на внутренних поверхностях. Давай пропускать в неё тепло целый день – посмотрим, что получится.
– Давай уж поджаривать её целую неделю, – отозвался Дэви. – Лучше перебрать, чем недобрать.
– Ну что ж, – с горечью согласился Кен. – Время – это единственное, чего у нас вдоволь, малыш.
Однако он был неправ.
Никогда и нигде во всей вселенной время не бывает прямой, бесконечной полоской, тянущейся без извивов из маленьких тикающих машинок, которые носят с собой люди; время – это вьючное животное, которое имеет шпоры и пришпоривает самого себя.
В беспредельном пространстве, где царят мрак, взрывы и безмолвие, время движется спиралями и зигзагами, то и дело возвращаясь обратно и следуя путями, ещё более запутанными, чем космический хаос. И в человеческой жизни время тоже представляет собой поток, в котором есть стремнины, водовороты и даже притоки, так что человек может жить не в одном только ритме – в чём-то время для него бежит быстро и бурно, а другая часть его жизни протекает медленно и безмятежно. Ритмы эти можно различать только ретроспективно. В каждый данный момент человек слышит только ровное тиканье зубцов, движущихся в механизме, где тугая пружинка, разворачиваясь, заставляет крохотные зубчатые шестеренки с обманчивой точностью отщелкивать одну секунду за другой.
Почти полгода Кену и Дэви казалось, будто время движется с плавной медлительностью. Но, подобно реке, которая незаметно ускоряет свое течение задолго до крутого порога, ход жизни приближал их к новому повороту судьбы, который был определен далеко отсюда – в одном из вашингтонских правительственных учреждений и в технической конторе на двадцатом этаже чикагского административного здания. И первой приметой, вроде плывущего по воде листка, который течение начинает нести всё быстрее, явилось сообщение от Чарлза Стюарта, адвоката, – Административное здание штата, Кэпитол-сквер, Уикершем.

Со своими клиентами в городе Уикершеме, а также с адвокатами противных сторон Чарли Стюарт разговаривал холодным скрипучим голосом, и даже когда он машинально впадал в свой «перекрестно-допросный» тон, то и в грубой, придирчивой прямоте чувствовалось надменное презрение культурного человека, который старается добиться толку от прирожденного болвана, сидящего на свидетельской скамье. Но когда Чарли случалось встретить какого-нибудь своего бывшего однокашника, ныне практикующего в Чикаго, Миннеаполисе или даже в Милуоки, он начинал говорить врастяжку, как говорят в простонародье. Даже выражение «мне сдается» с непривычной легкостью слетало у него с языка в обществе подтянутых столичных жителей.
– Так вот, – говорил он, произнося это, как «тык-вот», – сдается мне, что в такой дыре, как Уикершем, живешь вроде более независимо. У нас есть свои богачи и свои бедняки, как в больших городах, но наши бедняки не так бедны, чтобы приставать к вам на улицах, а наши богачи не так богаты, чтоб их нельзя было послать к черту.
И каждый раз, высказывая это утверждение, он почти верил своим словам, ибо вдали от Уикершема им овладевало тревожное ощущение, что он не властен над своим другим «я», у которого был такой громкий голос и манеры, словно у какого-нибудь мужлана. Порой он впадал в Другую крайность и становился чопорным, сухим и молчаливым. Разъезжая по незнакомым городам, он испытывал приятное возбуждение и часто лежал без сна в номере какой-нибудь недорогой гостиницы, глядя на темный потолок, где, как и в его мозгу, мелькали отсветы жизни, бурлящей снаружи, на невидимой улице. Однако с некоторых пор Чарли Стюарт уже не доверял себе ведение каких-либо дел далеко от дома.
Дома он знал свое место и никогда не обольщался – разве только позволял себе тешиться невинной мечтой, что в один прекрасный день станет губернатором штата. Дома он никогда не говорил вслух и даже не думал о том, что «богачи не так богаты, чтоб их нельзя было послать к черту». Все дела велись для Брока, а если они не имели прямого отношения к интересам банкира, то велись с его разрешения.
Ни один человек в городе, кроме служащих банка, не мог общаться с Броком непосредственно и ежедневно; но, по крайней мере, раз в две недели можно было встретиться с ним в клубе или заглянуть к нему в кабинет, потолковать о том, что делается на белом свете, и в дружеской беседе выведать у Брока, что произошло со времени последней такой встречи.
Разумеется, среди жителей городка были такие, что гордились своей независимостью, но рано или поздно наступал день, когда каждый из них являлся в банк в качестве просителя, и там, несмотря на всю свою независимость, долго-долго ждал на виду у всех, пока мистер Брок занимался более срочными делами. Нет, Чарли Стюарт никогда не пошлет Брока к черту, потому что Чарли держал ухо востро и никогда не пытался прыгнуть выше своей головы. Он, как большинство его сограждан, покупал себе черные костюмы фабричного пошива. Он ездил в черном шестицилиндровом «бьюике». Он носил черные ботинки на шнурках и плотные длинные зимние кальсоны. Он имел недурную практику и не нуждался в средствах. Его первой серьезной ошибкой в жизни было то, что он согласился взять в клиенты Дэви Мэллори и его брата после того, как они порвали с Броком.
В клубе или во время игры в гольф, в банке или в своей квартире при каждом удобном случае Чарли Стюарт пространно объяснял, что он и понятия не имел, какую свинью подложили ему эти юные ловкачи. Дэви просил его взяться за ведение кое-каких дел, связанных с получением патентов, и договорился насчет гонорара; и что же, черт возьми, Дэви сразу же так завалил его работой, что если б не данное им слово, он бы отослал назад по почте весь этот ворох бумаг. Вот, ей-богу, какие бывают случаи!
В течение нескольких недель, потребовавшихся на то, чтобы превратить описания изобретений в заявки на патент, Чарли казалось, что в его контору вторглись два заговорщика, которые и его самого безжалостно превратили в инструмент для осуществления своего плана завладеть всем миром. Дэви и Кен усаживались по обе стороны его письменного стола и проверяли каждое написанное им слово. Особенно Дэви, обнаруживший поразительную способность улавливать все юридические тонкости. И Чарли подолгу сидел, держа карандаш в руке, пока Дэви и Кен обсуждали между собой какую-нибудь фразу, стремясь добиться большей точности. Мысли юношей приобрели такую же ясную подвижность, как и их исхудалые лица, – оба они производили впечатление вечно голодных, озлобленных и одержимых людей. Когда последняя заявка была готова, они наконец оставили Чарли в покое – словно заговорщики уже начинили минами замедленного действия всю землю вокруг и теперь сосредоточили свою лихорадочную деятельность где-то в другом месте.
Чарли пришлось оправдываться перед Броком. Ведь он дал слово, а они каждую неделю аккуратно уплачивают ему гонорар. Что же ему остается делать? Его худое очкастое лицо выражало неподдельное отчаяние.
Брок просто пожал плечами – из самолюбия банкир никогда не выказывал недовольства, – но Чарли Стюарт понимал, что он вне себя от злости на братьев Мэллори, и особенно на Дэви, потому что они не сдались ему и вдобавок без всякой помощи с его стороны получили заказ от авиационной компании Волрата, которая после финансовых потрясений как-то ухитрилась стать на ноги. Чарли очень тяготился своими клиентами. Он разговаривал с ними не иначе, как грубоватым, чуть ли не оскорбительным тоном, словно каждую минуту ожидал, что Брок случайно заглянет в его контору и воочию убедится, как относится ко всему этому Чарли Стюарт.
Узнав из местных газет, что Марго Мэллори обвенчалась в Калифорнии с Волратом, Чарли на какое-то время заколебался, но длилось это недолго. И не только он, даже Брок стал отзываться о братьях Мэллори несколько мягче; но неделя шла за неделей, а по братьям Мэллори не видно было, чтобы Волрат снабжал их деньгами. Дэви – одевался так же, как и прежде, питался так же, как и прежде, и так же работал – и Кен тоже. В конце концов в городе больше всего стали судачить о том, что Кен не желает признавать этот брак. Многим это нравилось, особенно тем, кого Волрат уволил с работы, и тем, кто потерял деньги, вложенные в акции его предприятия.
И вдруг, только Чарли начал было привыкать к мысли, что братья перестали-посягать на его контору, как вся эта проклятая история началась сначала. Вернувшись из четырехдневной поездки по штату, Чарли с трудом открыл свою дверь – она была буквально забаррикадирована изнутри пакетами из Бюро патентов, наваленными грудой дюймов в десять вышиной. Он тотчас же подошел к телефону и вызвал Дэви.
– Зайдите ко мне, – сказал он. – Большая часть материала возвращена для доработки. Основное ваше изобретете признано годным, и, насколько я понимаю, вам выдано два патента.
В трубке наступило мертвое молчание, и Чарли даже подумал, что их разъединили.
– Вы говорите, по двум заявкам из последней огромной кучи выдано два патента? – Голос Дэви звучал глухо и удивленно.
– Только не спрашивайте меня, по которым: в одной что-то насчет колебательного контура – помню, вы говорили, что это идея Кена, – а в другой… сейчас… ага, вот… она называется «Параллельные схемы многоэлементных трубок как метод наблюдения за синхронным действием разнообразных приборов». Это вам что-нибудь говорит?
– Не валяйте дурака, – еле слышно отозвался Дэви.
– А что, собственно, вас удивляет? – возмутился Чарли. – Зачем же вы тратили мое время и свои деньги, если не надеялись на нечто подобное?
Голос Дэви был очень тихим и словно издали доносился в трубку, но вдруг жестокий заговорщик, ловкий следопыт, рыщущий в дебрях юридической фразеологии, закричал, как растерявшийся от радости мальчишка:
– Кен, слушай! Мы – настоящие профессиональные изобретатели! Мы наконец добились!..
Однако через неделю Чарли уже держался так, словно не осмеливался беспокоить братьев Мэллори такой мелочью, как телефонный звонок. Он приехал к ним без всякого предупреждения, и, когда он вышел из «бьюика» и перешагнул порог мастерской, манеры его стали совершенно иными.
Дэви писал что-то в рабочей тетради, а Кен на другом конце мастерской возился с каким-то внушительного вида прибором, который, видно, включал в себя и печь, так как в помещении стояла нестерпимая жара. Дэви не слышал, как вошел адвокат, но через секунду поднял голову, и Чарли понял, что этот исхудавший смуглый молодой человек гораздо старше того мальчика, для которого он когда-то устраивал встречу с университетскими профессорами.
– Присядьте, мистер Стюарт. Мы всё никак не выберем время заняться заявками, – сказал Дэви.
– Что ж, после того, что я вам скажу, вы, вероятно, сумеете найти время. Прежде всего позвольте спросить, известна ли вам фирма, именуемая «Электромэтик корпорейшен?» – Чарли достал из внутреннего кармана полученное письмо и взглянул на гриф. – Она находится в Чикаго.
– Да, – ответил Дэви, глядя на адвоката со сдержанным любопытством. – Эта фирма делает электрические приборы для точных измерений. А что?
– Они хотят заключить с вами договор. Вот, они прислали мне предложение насчет одного из этих новых патентов. Они имеют в виду вашу схему параллельных трубок.
– Они хотят купить её? – Дэви даже приподнялся. Кен, стоявший на другом конце мастерской, обернулся в их сторону.
– Они предлагают три тысячи пятьсот долларов за право распоряжаться этой штукой по своему усмотрению. А вы во сколько её цените?
Дэви поглядел на него, потом стал читать письмо.
– Кен, иди сюда, прочти-ка это! – крикнул Дэви и сел за стол. Быстро подсчитав что-то на клочке бумаги, он сказал: – Четыре тысячи семьсот сразу, с тем что мы сохраняем неограниченное право использовать эту схему в своей работе.
– Господи, – Кен медленно перевел дух. – Не меньше двадцати тысяч, Дэви, если она вообще чего-нибудь стоит!
– Как это ты высчитал? – засмеялся Дэви.
– По-моему, самая подходящая цена. А ты-то откуда взял четыре тысячи семьсот?
– Я подсчитал, сколько мы ещё должны Броку, прибавил гонорар мистера Стюарта и стоимость нескольких месяцев работы. Я не исхожу из расчета стоимости плюс прибыль. Я хочу получить ровно столько, сколько нам нужно, чтобы спокойно продолжать работу.
– Это просто безумие, – заволновался Кен. – Так считать нельзя. Ведь фирме явно нужна эта проклятая штука, может, там задумано какое-нибудь изобретение, для которого она необходима. Тут-то их и надо подцепить, Дэви. Ведь сам посуди…
– Кен прав, – вмешался Стюарт. – Невозможно определить, сколько стоит такая вещь. Только люди из фирмы «Электромэтик» имеют об этом представление, хотя мне всё-таки непонятно, как они определяют её стоимость. Но можно поручиться, что раз они предлагают три с половиной тысячи – значит, это минимальная сумма.
– Знаете что, постарайтесь понять меня по мере сил, – нетерпеливо сказал Дэви. – Я вовсе не хочу, чтобы нам заплатили как можно меньше. Но время сейчас важнее для нас, чем что бы то ни было. Пять тысяч долларов через неделю могут значить для нас гораздо больше, чем сто тысяч после двухлетних переговоров. Это вестингаузовское изобретение ставит перед нами жесткие сроки, и теперь главное для нас – не отстать. Мы не должны забывать, что вот это – наше кровное детище, – сказал он, указывая на прибор. – Сколько бы и за что бы мы ни получали денег – всё уйдет на него!
Кен взглянул на Дэви и вдруг широко улыбнулся.
– Вы слышали, что сказал мой брат, мистер Стюарт, – это наша твердая позиция, – сказал он, и в его тоне Чарли узнал ту резкую надменность, которая не так давно звучала в его собственном голосе, когда он разговаривал с братьями Мэллори, однако адвокат не выказал ни возмущения, ни покорности. Не считая первой заявки на основной патент, которая всё ещё находилась в процессе доработки, наготове было ещё двадцать других. Если эта первая заявка с его помощью принесет братьям Мэллори десять тысяч долларов и если он так же успешно поведет дело в отношении других заявок, то в руках этих мальчиков будет дело, которое принесет двести тысяч долларов, а быть может, и гораздо больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86