..
Следователь катался со смеху, я не знал, чем все это может закончиться!.. И тут открылась дверь кабинета и перед нашими глазами выросла высоченная фигура Владимира Сергеева. За ним следом вошел еще какой-то приятный тип в гражданской одежде, чувствовалось, что с ним наш следователь был знаком накоротке…
Павел Олегович, поздоровавшись со всеми и предложил выпить чаю. Гости брезгливо скривили губы. Тогда майор засуетился и направился к сейфу… Его остановил тот важный гость, назвавшийся при знакомстве Василием Александровичем Ивановым – боец средней величины, чем-то напоминающий французского бульдога, видимо, такой же быстрый, цепкий, изощренный и сильный.
– Павел, ты не беспокойся ни о чем!.. Запри, пожалуйста дверь, давай стаканы… Мы же русские люди, а потому в гости на халяву не ходим: «Все свое ношу с собой!» Помнишь классиков…
На столе появился коньяк какого-то неведомого лично мне сорта. Видимо, Владимир привез его из Франции. Достали лимончики, и началась обычная мужская кутерьма: кто-то нарезал цитрусовые, другие мыли стаканы, но все почти хором покрякивали, чмокали, как-то по-особому складывали губы и ужасно торопили друг друга, словно это была последняя в жизни бутылка спиртного – как бы перед неотвратимой казнью!.. Я любовался «бойцами», чувствуя, что есть еще в рядах нашей славной милиции достойные люди… Неожиданно в голову пришла странная на первый взгляд мысль: что если узаконить выдачу милиции из «наркомовских запасов» питейного довольствия – ну, как на войне, – то только за одну такую акцию народ валом бы хлынул в ряды милиции. Только надо не жмотничать, а выделять милиционерам коньяк, исключительно самого высокого качества, скажем – французский, «Наполеон».
Я так углубился в те дебри тайных желаний, что поверил реальности выхода такого Закона, как наяву. Показалось, что в ближайшее время его уже примут. Ну, есть же в Государственной Думой наши люди: Владимир Вольфович, например. Многие депутаты способны понять душу русского милиционера! У меня побежали слюнки и запершило в горле от слез умиления, восторга по поводу возможного кардинального изменения трудовых будней розыскных служб… В ухо прорвался призыв:
– К столу, к столу, господа «уголовнички» и их «пресекатели»! – забурлил Василий Александрович. – Пить будем, дружить будем, а придет время, арестовывать станем!..
Только теперь Олежек по-настоящему оживился. Да и я после первых полстакана отборного коньяка почувствовал, что «второе дыхание» действительно существует. А жизнь, вообщем-то, – занятная штука! Конечно, помянули бабушку, от горя и голода, от непроглядной нищеты сиганувшую из окна четвертого этажа. Посокрушались, живописуя картину того, как она, сердешная, наверное долго маялась, чертя зигзагами дворовую площадку, прежде, чем вынянчила у себя в душе эту страшную мысль «покончить счеты с жизнью»!..
Затем вспомнили и помянули кручинную головушку того бомжа, окончательно разуверившегося в перспективах лечения своего махрового алкоголизма и сопутствующих ему коварных половых инфекций. В сложном букете тех заболеваний разобраться-то клиническая медицина не способна, не то чтобы вылечить радикально. Да, это он нынешней ночью сильно перебрал дозу несвежей алкогольной бурды, замешанной, оказывается, и на метиловом спирте. После такого возлияния бомж выполз из своей чердачной берлоги, скатился вниз по лестнице и, окончательно ослепнув, поплелся неуверенной походкой по Гороховой улице. Его голова не выдержала сильнейшего удара об навесной шатер телефона-автомата. Страдалец рухнул на мостовую, лишился признаков жизни через несколько мгновений не столько от удара головой, сколько от смертельного воздействия метилового спирта…
Все эти сведенья, результаты экспертиз принес нам в самом свежем виде полковник Иванов Василий Александрович. Мы дивились лихой оперативности славной милиции, однако, вскоре узнали, что Иванов принадлежал к другому ведомству. В нем все выполняется именно только оперативно и максимально точно. Это ведомство имеет собственные славные традиции, выделяющие его среди многих разведок и контрразведок мира. Люди, работающие в том ведомстве свято берегут традиции, соблюдают Устав своего закрытого общества, называемого кастой… Тамплиеры, тамплиеры – опять зазвучало в моей голове. Но это уже началось действие заморского коньяка…
Взбодрившись отменным французским коньяком, майор Колесников – только «службы ради» – попробовал внести последние уточнения:
– Олег Маркович, дело прошлое, но снимите у меня груз с души, удовлетворите профессиональное любопытство. Давайте внесем окончательную ясность: «Когда и для чего вы заходили во двор дома, что расположен на другой стороне улицы Гороховая – напротив дома вашего друга»?
Вопрос всем показался нелепым, особенно сейчас, когда с таким аппетитом была распита бутылка чистейшего французского коньяка. Все собутыльники уже перезнакомились настолько, что им казалось: лучшей мужской компании и быть не может. Все стали друзьями-товарищами, готовыми друг за друга положить голову на плаху. А тут эти никчемные уточнения – паранойя чистой воды! Но, может быть, так считал только я, будучи по природе своей медиком-альтруистом, писателем-лириком, алкоголиком-гипертоником?..
Я взглянул на Владимира: у того был такой вид, словно заданный только что вопрос был той самой неядовитой змеей, которая никому не опасна, но своим скользким, извивающим телом, она портит «эстетический мираж» застолья. Такую змею легко раздавить точным ударом сапога, но нет желания пачкаться о слизь гада…
Переведя взгляд на полковника Иванова, я узрел несколько иную реакцию: прямо в глаза майору смотрели глаза более ушлого профессионала, наполненные иронией. Я бы даже сказал, что Василий Александрович готовился не очень злорадно посмеяться над шуткой незадачливого коллеги, свалявшего сейчас у всех на виду «дурака»…
Было очевидно, что и майор уже сообразил, что сморозил глупость, примерно так, как если бы он испортил воздух на важном банкете в присутствие начальства и очаровательных дам. Из-за страсти к сопереживанию, я даже застонал, вспомнил ту хорошо известную историю: Борман, не имея возможности впрямую отомстить Рибентропу, на одном из шикарных приемов в министерстве иностранных дел гитлеровской Германии, незаметно подошел к кучке гостей, среди которых были и дамы, а длинную и занятную речь вел сам министр, и испортил воздух беззвучным выхлопом кишечных газов. Борман моментально слинял, оставаясь незамеченным. Вся вина за конфуз была отнесена на счет шикарного дипломата Рибентропа…
Сейчас чувство виновности уже настолько терзало Колесникова, что он не мог понять: надо ему продолжать пить или остановиться? Ему никто не мог бы помочь – любое сопереживание было бы неуместным, явный «конфуза» не подлежал маскировке. Опять, как всегда некстати, я вспомнил примитивный анекдотец: "В купе мягкого вагона среди четверых пассажиров молоденькая дамочка, из пролетариев, пукнула. Дабы замаскировать случившееся, она стала тереть оконное стекло пальчиком, добиваясь писка, и ей удалось это… Старый профессор, наблюдая ее усилия, заметил: «Мадам, предположим, что звук вам удалось замаскировать, но что же вы будете делать с запахом?»…
Никто из нас не пожелал заявить многозначительно:
– Ну, ты, майор, и даешь… Блин!.. Выходить в коридор нужно для таких акций…
На помощь Колесникову неожиданно пришел сам Олег Маркович:
– Если быть абсолютно точным, то в том дворе тогда я появлялся трижды с различными интервалами времени…
Лица у меня и майора вытянулись, но Володя и полковник оставались все в том же состоянии «неприятия компромата»… Мне очень хотелось заявить Олежеку о том, что бывают ситуации, когда за откровение необходимо растяпе отрывать яйца, даже если они такие же большие как у страуса и составляют национальное достояние, охраняемое государством!.. Это же надо додуматься – что сказал, паршивец!..
Майор вроде бы приободрился, но на всякий случай попытался смягчить ситуацию, а заодно намекнуть Олежеку, что наступает тот самый момент, когда ему необходимо хорошо взвешивать каждое слово.
– Олег Маркович, вы правильно меня поймите, для проформы, мне же необходимо закончить «допрос» по всем пунктам, вызывающим сомнение. Кто-то из милиционеров должен будет оправдываться по поводу вашего задержания и с восторгом подхватит любую информации, обеляющую его действия…
Говорят, что самые коварные болезни возникают у родственников врачей, причем они, как правило, заканчиваются трагически. У профессора гинеколога жена обязательно погибнет от перфорации во время банального «абразио», то есть искусственного прерывания беременности. Все происходит из-за того, что самому профессору некогда хорошо и внимательно оценить жалобы своей супруги. Высокие профессионалы в большинстве своем не верят в исключительность своего таланта, потому им кажется, что все их знания и понятия общепризнанные, доступные окружающим бездарям, известны всем остальным. Легко утверждаются в своей гениальности только бездари или шизофреники. Первым все трудно давалось, а потому они и остальных мерят той же меркой. Вторые, то есть шизофреники, просто всегда все ставят с ног на голову – у них «травмированная логика». С них и серьезного спроса не может быть. А вот истинные гении слишком легко раздаривают свою исключительность, и серые люди этим пользуются: лезут с похлопываниями по плечу, позволяют себе менторский тон, допускают деяния «на равных» по отношению к тем, чьего и поношенного-то носка не стоят. Жена того профессора гинеколога по простоте своей обратится для «абразио» к заурядной личности и получит перфорацию стенки матки кюреткой. Мало того, он намотает на острейший хирургический инструмент и вытащит наружу петлю кишечника, повредит ее и вызовет уже злейший перитонит… Что-то подобное сейчас назревало: правда, майор был человеком иного воспитания: он не спешил «перфорировать», но мягко подбирался к «анатомической сути» поступков Олега Верещагина. Профессора же «сыщики-гинекологи» оставались уверенными в том, что во всем легко разобраться, а потому бездействовали, как мне казалось, «проявляли халатность»!..
Чувствовалось, что Олежеку не хотелось откровенничать, а это только подогревало сухой хворост детективного любопытства… Наконец, «подследственный» заговорил:
– Дело все в том, что я сильно повздорил с законной супругой…
Олежек исключительно из скромности не стал уточнять с какой по счету супругой.
– Она, видите ли, обвинила меня в «ничем неприкрытом блядстве»… Ну, ты же знаешь, Саша, что я всегда чист перед женщиной, яко агнец…
Это он обратился ко мне за поддержкой… Но я-то действительно знал смысл его хваленой «чистоты»… При посторонних не стоило уточнять детали, распространяться по поводу числа этих самых «последних и на всю жизнь»… У меня от таких воспоминаний всегда начинала болеть голова…
– Она, моя последняя супруга, проживает в Колпино – я купил ей там отдельную квартиру, по серьезному настроился «вить гнездо»…
Даже не знаю, как я удержался от крутого рифмованного мата, когда услышал про то самое «гнездо»… Он бы лучше у нее самой выщипал «гнездо». Причем, делать это надо медленно, основательно наслаждаясь пыткой. Эта стерва на очередном этапе изуродовала Олежеку всю жизнь: сперва родила ребеночка (кстати, замечательный мальчишка), а теперь пьет «соки» из него, словно воду ключевую вместе с немереными деньгами, даже не осознавая благодати, свалившейся на ее «серую голову»…
– Может быть, я и сам виноват, – продолжил нехитрую исповедь Олежек, – мне-то показалось, что я плотно прикрыл дверь в ванную, когда она включила там душ. Скорее всего, я увлекся разговором с Надеждой и не заметил, как моя благоверная, почувствовав неладное, завернула краны душа и давно меня прослушивает… Но эти баба такой ушлый народ, словно они еще до рождения прошли обучение в ЦРУ…
Милиционеру и разведчикам понравилось развитие темы, у меня же появилось ощущение тяжести под ложечкой и приступа регургитации… Я, чтобы не расстраиваться и не сопереживать другу, не стал дальше ничего слушать, а отправился мысленно в средние века, в сторону своей рукописи.
"В 1381 году в Англии под предводительством Уота Тайлера разразилось страшное народное восстание. Влекомые, как принято говорить, слепой яростью, толпы народа сокрушали все на своем пути – они пытались утвердить свою «особую правду». Организаторам массового бунта, по существу, были низшие слои духовенства – простые монахи. Поразительно было то, что кто-то направлял ярость восставших на Святой Орден Госпитальеров: громили храмы и резиденции, отлавливали монахов из того стана и убивали без суда и следствия, как говорится.
Примечательно, что вначале восстания многим были розданы белые плащи с капюшонами на подобие той униформы, которую когда-то носили члены Ордена Тамплиеров. Но официально-то этот орден был уже запрещен папой римским, а во Франции так просто разгромлен, стерт с лица земли. Известно, что название ордена – тамплиеры – происходит от латинского слова «храм» – «темплум». Значит и для них Храм был святым местом! Однако в самом начале восстания, минуя Лондон, Уот Тайлер повел свою дикую армию в Кентербери – в резиденцию главы Английской Церкви. В понедельник 10 июня 1381 года во время торжественной мессы в кафедральный собор набились тысячи людей с оружием. Преклонив колени и помолившись, они стали требовать от монахов, чтобы те избрали из своей среды нового архиепископа, потому что действующий «местоблюститель» является, по их мнению, предателем, подлежащим срочной казни за вероломство. Монахи выполнили требование восставших, а прежний архиепископ через несколько дней был растерзан толпой.
11 июня восставшие объединившейся толпой из Эссекса и Кента двинулись на Лондон. По пути следования они совершали страшные разрушения, поджоги, казни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77