Это был специалист по прикладной математике: что-то в его облике убеждало, что с раннего детства мальчика многократно прикладывали к холодной стене. А вот теперь он и сам научился «прикладываться» – только к бутылке и глупости. Но в чем-то он был похож и на того быка (по интеллекту, вестимо), которого я собирался «брать за рога». Наверное, и функции свои в фонде он понимал только как бык, ожидающий зычного окрика своего пастуха. Его прикладная математика никак не прикладывалась к медицине, ибо не было у «хозяина» знаний по этой сложной науке. Но назначил-то его на «великий пост» покровитель, взирающий на мир нашего города с таких высот, что голова закружится.
Меня современная региональная власть развлекала, в чем-то эпатировала, позволяла конструировать массу догадок и предположений. Кто-то с самоуверенным восторгом заявлял, что наш директор вовсю тратил деньги фонда на предвыборную компанию «покровителя». Другие трепались, что он оплачивает коллективные пьянки за счет фонда. Но были мнения и чистейших прагматиков, спокойно заявлявших, что директор «крутит деньги» здравоохранения в банке, получая с того прекрасные проценты себе «на карман»… Последняя версия была весьма увлекательна, но она еще не дошла до прокуратуры…
Мы с Олегом еще выпили по стакану смеси джина с тоником, произнеся тост за «всевидящее око» и «карающий меч». Фантазия как-то лучше и бойчее потекла и забулькала – в желудке, в голове, в кровяном русле. Сам собой возник повод для обсуждения некоторых частностей и деталей обрыдлой жизни.
– Саша, ты же специалист по психологии личности, – начал Олежек издалека, – ты разъясни мне генезис этой «бодучей паскуды».
Разговор уже шел как бы по формуле: «Ты меня уважаешь?!» И я не мог, не имел право, уклониться от столь душевного подхода к вообщем-то плевой, бросовой теме. Все говно в ней лежало на поверхности: одна фамилия директора «Шкуряк» о многом говорила. А если сюда же добавить, что приперся этот тип из провинции – из под Волгограда, кажется оттуда, где немцы в свое время потоптали многих беглых и коренных крестьянок, – то «генезис» его поступков обозначался очень рельефно и однозначно. Из-за плеча этого провинциального дуролома выпрастывалась серость, укутанная в цветастую шаль самомнения… Моя память, приободренная алкоголем, вошла в пике и приземлилась с лихим разворотом – только не с таким, как это случилось на Украине. Мой взгляд зафиксировался прямо на нужной странице словаря Даля. «Шкуряк» хорошо компоновался с далевскими «Шуляк», что представляет собой сухой корж. Та еда подобна черствым блинам, поедаемым только с медом, да с маковым молоком, иначе они встанут поперек горла и вызовут рвоту. Отрава, а не пища, одним словом!..
Согласно Далю, в районах южной Белоруссии, да в Западной Украине «шуляками» так же называют коршунов-подворников или утятников (Falco milvus – латинское название). Речь идет о весьма вороватой и подлой птице, подлежащей уничтожению.
Мы с Олежеком опять тяпнули «по стакану», чтобы придавить кручину, но мой друг не удержался и почти зарыдал:
– Саша, ты посмотри, что делается!.. В каком портфеле наш «голова» носит свою голову? Почему в Санкт-Петербурге ответственные фонды, имеющие отношение к страшно больной медицине должен обязательно возглавлять проходимец из Белоруссии или тем паче из Западной Украины? Даже в этих, теперь уже самостийных государствах, достаточно порядочных людей. Уж если так хочется «арендовать» иностранца, то выбирай среди достойных. А у Шкуряка к тому же и генетические корни почти «оккупантские»!..
– А чему ты удивляешься, Олег? Я тоже до сих пор не могу понять из какой жопы верховная власть местного уровня вытащил недавнего руководителя всего здравоохранения города. Картавый, плюгавый почитатель «Торы» прибыл к нам из Смоленска. Я ни чего не имею против хазарских евреев, продолживших свой род в старинном городе – защитнике земли русской. Но одного не могу понять, почему их необходимо назначать на должности руководителей очень специфической и полной традиций системы здравоохранения второго по величине города страны? Все подобные уродцы не имеют с нами понятийно-генетической связи. Полагаю, что даже в Израиле такого обормота не назначат министром здравоохранения!
Олег побагровел и отпустил в адрес Мефистофеля-покровителя всякого рода марранов длинное непечатное выражение. В нем содержалось столько экспрессии, что ее хватило бы на десять губошлепов, простофиль, казнокрадов, заполонивших многие административные должности в северной столице. Я готов был собрать все показательные эпитеты и направить их в адрес петербургской администрации.
Мы с Олегом приняли на грудь еще по дозе и «захорошели», углубились в молчание и сосредоточенность примерно на полчаса: «процесс пошел». Явно что-то творилось с моей психикой: мне казалось, что я – сама обнаженная совесть, и все сирые, обворованные, обманутые «королями» сегодняшнего бардака обратили именно ко мне глаза, наполненные кровавыми слезами… Я вспомнил, как местный Мефистофель в одной из бесед по телевидению, всхлипывая почти натурально, сокрушался по поводу тяжелой болезни своего заместителя, «безвинно пострадавшего» от козней прокуратуры. А у того был банальный гепатит, возникающий обычно или от заражения вирусом (меньше надо шашлыков жрать на природе), или из-за алкоголизма. Потом возникла у «арестанта» скоропостижная смерть, очень дурно пахнущая криминалом – возможной маскировкой каких-то более ответственных поступков высоких персон. А наивный народ должен был слушать вранье Мефистофеля, и кое-кто, возможно, поверил натурально-поддельным слезам. Уж слишком «сладенький» у Мефистофеля был вид – просто писающий на ветру пудель. Ухоженный, пушистый и громкоголосый. Очаровывало все: идеально оформленная прическа, подведенные тени и ловко наложенная пудра, шикарный костюм и галстук. Вещал он тоном, не вызывающим сомнения в чистоте и непорочности. Правда нижняя губа у пуделя безвольно свисала почти до колен. Но, может быть, то от искреннего горя и бессонных ночей, полных раздумья о судьбе города на Неве. Он стенал, а я ему не верил. Просто мне казалось, что человек уже вошел в избирательную компанию, а потому трудился с пафосом и артистизмом.
Мы вышли из фазы алкогольного помутнения рассудка и от отчаянья замотали головами, как жеребцы, ожидающие неотвратимой напасти, то есть выхолощения, связанного с тем, что по мнению жестоких ветеринаров мы уже по возрасту потеряли репродуктивный азарт. Было нетрудно понять, что кто-то уже занес руку со скальпелем над нашими мошонками, а другой – готовился вывести на авансцену претендента на наше место в этой жизни!..
Хвост сильно воспаленных фантазий продолжал тянуться за не полностью протрезвевшим рассудком: несчастный Мефистофель местного масштаба виделся в черном плаще, поющим жгучим баритоном известную арию со сцены, больше похожей на лобное место. Я плохо улавливал мелодию (то были только мои проблемы – полное отсутствие музыкального слуха). Но почему-то и слова арии разбирались моим слуховым анализатором весьма некачественно. С грехом пополам я сумел лишь понять, что «люди гибнут за метал». И показывать пример такого действа буде именно наш Мефистофель. Причем, учитывая его положение и доступность к городской казне, можно было предположить, что грех субъекта, нечистого на руку, был огромен по масштабам и не искупаем в течение минимум восьми будущих поколений его отпрысков…
Дальше уже полностью первородное имя этого персонажа ушло в небытие, а остался образ только вошедшего в кураж Мефистофеля. Он не спит ночами, все думает о том, какой еще путепровод, транспортную развязку устроить горожанам, как половчее истратить миллионы общественных средств. Ему мало весомого каменного вклада в тротуары Невского проспекта – большие, несложные работы легко и прибыльно выполнять. Но его совершенно не волнует то, что избирали горожане его не на роль позера и болтуна, а «работяги», готового спасать положение. Ожидалось, что именно он наведет порядок в коммунальном хозяйстве города, а не разрушит его окончательно в угоду личным интересам, имеющим четкие адреса. От него ждут простого: чтобы он добился проведения ремонта в каждой квартире горячего и холодного водоснабжения, канализации, отопления. Надеялись, что он обеспечит достойный комфорт всем жителям, а не только себя лично и членам «своей семьи» – верхушке городской власти. Но сейчас я не хотел говорить об этом – тут и так все ясно: личная корысть любого человека способна испортить, сгноить его душу на корню. Я уже достаточно протрезвел и возжелал вернуться к «нашим баранам».
– Олежек, обрати внимание, – начал я издалека, мешая слезы с соплями и выпивкой, – наш Мефистофель теперь решил опереться на слабый пол – на баб-администраторов. То, что он не гомосексуалист – уже радует. Но не компанию же для пикника он выбирает…
Я взглянул на Олега глазами загнанного, совершенно серого осла, не способного вникать в тайны высокой политики, и продолжил:
– Вдумайся в логику аргументов этого государственного деятеля: он решил назначать женщин на ответственные посты, потому что его критиковали за отсутствие слабого пола в прежнем составе администрации… Вдумался?.. Вдумайся,.. Олежек! Ты чувствуешь, какой коварный идиотизм?..
Мне, честно говоря, показалось, что Олег из-за воздействия паров алкоголя на аксоны и дендриты нервных клеток не въехал в тему… Я опять принялся раскачивать жиденькую стремянку, на которую загнала нас фантазия алкоголиков: мы стояли на верхней ступенечке и подглядывали в чужие окна – в нутро Смольного института – оплота нынешних бюрократов…
– Ты пойми, Олег! Мефистофель выбрал баб не по деловым или хотя бы функционально-половым качествам, а только потому, что у них в метриках отмечен пол еще при рождении – «женский»! А в натуре-то они, скорее всего, что-то среднее – застряли на развилке между бабой и мужиком. Мефистофель же надувает их, родненьких! Они-то, простофили, действительно считают, что обладают административными талантами. А на самом деле они все – сплошное говно!.. Их выбрали только потому, что был необходим специфический политический душок!.. Настало время менять «блядей», как в том публичном доме, где план катастрофически не выполнялся старым составом!
Тут я сам почувствовал, что слишком часто употребляю слово «говно» «блядей» и прочую ненормативную лексику. Я засовестился… По этому случаю выпили еще и оттого, видимо, воля моя окрепла. Я вдруг стал различать даже то, что раньше никто до меня не видел, не ощущал, не постигал! Давно социологи выявили, что в популяции цивилизованных этносов один умный персонаж приходится на тысячу дураков. Но в хромых на обе мозговые ноги популяциях один умный приходится на десять, а то и сто тысяч дураков. Вот именно к такой категории интеллектуальных возможностей и относится популяция моей дорогой отчизны. Ужас!.. Кровь стыла у меня в жилах!.. Конечно, все вокруг – говно! А чему собственно надо удивляться: все наши монархи были немцами. России обеспечивалось место в пятерке самых передовых стран. Вот и хозяином Путиловского завода был до революции немец – тогда и работал конвейер слаженно и без перебоев, а теперь завод не может найти заказчиков и покупателей своей продукции…
По такому случаю необходимо не просто выпить – нужно нализаться до чертиков, до поросячьего визга, до изумления!.. Так мы с Олегом и сделали… И вот когда через приличное время протрезвление стало медленно, словно ледяной сон на зимнем сквозняке, освобождать мои мозги, я вдруг вспомнил недавний визит в противотуберкулезный диспансер нашего района. Там главным врачом уже много лет служила умнейшая женщина, кстати, имя и отчество Ирины Иосифовны обнажало генетические корни ее рода. Она, потряхивая с восторгом совершенно седой головой, заявила мне, что диспансер «взяли на дотацию шведы»… Вопрос, вырвавшийся из глотки, повис в воздухе, сильно подпорченном злейшим запахом карболовки: «Зачем шведам нужно тратить деньги своего народа на то, чтобы поправлять здоровье русским?». Я никак не мог допереть до логики: наши предки гнали шведского короля Карла XII, позорили его, мучили контрибуцией, отнимали земли, называя их исконно русскими, хотя все прекрасно понимали, что они такие же русские, как и шведские. Петра I, ведомый психопатией и неуемной страстью к морю, рушил благоприятные традиции и расширял границы. Оказывается, он покорял территории, чтобы сделать заселяющие их народы нищими и несчастными. Но теперь шведы не плюют нам в физиономию, а помогают… На кой черт шведам тратить на российских «тубиков» деньги?
Ответ, оказывается, был прост, как акт дефекации или рекургитации. Шведы боятся, что туберкулез от нас через спрятавшуюся в лесах Финляндию перекинется на остальную часть Скандинавии. Они выделили деньги не только на приобретение нового оборудования и медикаментов для диспансера, но отрядили значительную сумму на кормление наших бомжей. Ни в одной из цивилизованных стран мира, оказывается, нет такого количества бродяг, да еще больных туберкулезом. Врачи-фтизиатры диспансера только за то, чтобы бомж согласился проглотить положенную ему для лечения таблетку противотуберкулезного препарата, выдают пациенту приличный пакет с продуктами. А выпивку он покупает на пенсию по инвалидности! И в «великой стране» России наступает благоденствие. Зато к трехсотлетию города Санкт-Петербурга администрация вгоняет миллионы, отобранные по крохам у населения, в том числе и якобы за коммунальные услуги, в каменную мостовую. Может быть, наивный человек и поверит, что камушки, сделанные из дешевого материала на заводиках известного частного лица, и изменят радикально облик Невского проспекта. Но мудрый человек, скорее всего, вспомнит рассказы про времена Екатерины, когда венценосную встречали «Потемкинскими деревнями».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77