тумбы для белья в ванную
Сегодня он был почему-то в форме, и она ему очень шла, особенно майорские погоны!.. Елизавета Генриховна тоже отметила элегантность и молодцеватость своего шефа: она даже более четырех раз перевела взгляд с его погон тоже на пенис! Но женщина почему-то промолчала, не поднялась навстречу начальству, из чего я сделал заключение, что Иванова, во-первых, блатная штучка, во-вторых, сексуально удовлетворенная особа!..
По-моему, это все великолепно понимал и Колесников, но он почему-то посчитал необходимым продемонстрировать особое расположение ко мне и Верещагину, тем самым, видимо, попытаться настроить Елизавету Генриховну на деликатный лад допроса. Он поздоровался с Олегом и со мной за руку, поинтересовался о нашем здоровье, ненароком выяснил, где мы проводили все эти дни – с момента нашей последней встречи. И совершенно неожиданно спросил:
– Александр Георгиевич, а как идет работа над новой книгой о буднях милиции. Насколько я понимаю, вы же не зря торчали у нас в отделении целые сутки: отсиживались в «обезьяннике», у меня выпытывали «профессиональные секреты». Наверняка и Олег Макарович шарил взглядом по нашим «закромам» с особым смыслом – не иначе как для того, чтобы вам помогать «творить бестселлер» детективного жанра?
Было нетрудно догадаться, что такие речи – психическая атака на Иванову. Знай дескать с кем связалась! А я, если и зашел к тебе с умыслом, так только для того, чтобы тебя же и обезопасить от последствий контакта с «мастером художественного слова». И никакой личной или иной корыстной цели у меня нет – все только на благо отчизне, да нашему ведомству!..
Ивановой он никаких указаний не давал, а только в заключение беседы попросил какую-то папку, а получив ее, удалился, попрощавшись с нами теперь уже только кивком головы и вполне индифферентным словом – «До встречи»…
Мне показалось, что разыгранный начальником театр, Елизавета Генриховна так и оценила, как должна была оценить умная женщина и дошлый следователь: на нее попытались оказать давление, но в очень мягкой форме – деликатно, плавно, ненавязчиво. Однако любому опытному чиновнику понятно, что начальник «может мягко стелить, но спать-то будет жестко»! И она, подавив кривую усмешку, несколько призадумалась. Ей, как я понимаю, было необходимо решить: а стоит ли из-за двух «говнюков» ломать копья? По-моему, она решила не ссориться с начальством, а потому даже не стала допрашивать нас с Верещагиным по одиночке, а принялась задавать вполне дежурные вопросы обоим сразу. Мы могли отвечать попеременно, давая каждому, свободному от разговора, собраться с мыслями. Но и здесь она могла ловить нас на противоречиях, а у следователя для таких штучек, видимо, был отменный навык.
Но мы с Олегом уже вошли в новую роль «литературных метров», способных сокрушать «гнилые устои» и выводить даже карающие органы на чистую воду. Потому беседа шла в вежливом тоне. В начале мы попросили Елизавету Генриховну уточнить причину столь основательного любопытства к частной жизни свободных граждан свободной России. Иванова поняла, что мы правы и будем стоять насмерть, оказывая сопротивление любым ее противозаконным действиям. Она поняла, что с нами необходимо выбирать тон, искать какой-то иной подход, если хочешь чтобы мы сотрудничали со следствием. В конце концом, за нами оставался и последний довод: мы могли уйти в глухую оборону – сослаться на то, что хотим беседовать только в присутствие адвоката, а для нашего задержания требуется соответствующее решение суда.
Иванова поднялась со стула и прошла к сейфу… Мы с Олегом несколько прибалдели и «облизали взглядом» ее формы даже более основательно, чем она это сделала с нами…
Было на что посмотреть: она выступала в брючном костюме, не скрадывающим, а только подчеркивающим идеальность ее форм. Тут я понял, в чем состоит успех следственных дел Ивановой и откуда такая независимость во взаимоотношениях с начальством: она была отменной бабой и мужики не могли удержаться, контактируя с ней, от слюно-и сперматечения!.. Уверен, что Иванова моментально раскалывала подследственных, используя свое «главное оружие» уже в визуальной форме, а с «большими генералами» она могла симулировать «очарование» мужчиной-героем и логически возникающую при этом «женскую слабость»…
Конечно, это была блатная особа, причем поддержку, видимо, она имела на самом высоком уровне. Теперь и мы с Олегом поняли: с этой дамочкой необходимо держать ухо востро… От сокрушения я незаметно соскользнул в приятные сердцу писателя литературные изыски…
"Главной модницей и щеголихой в Англии была королева Елизавета I, тут уж никто не мог угнаться за ней. Не обладая отменной внешностью, Елизавета успешно компенсировалась в шикарности туалетов. Говорят, что у нее было более трех тысяч платьев, каждое из которых представлялось произведением искусства, особенно если учесть какие драгоценности использованные в отделке нарядов. Хотя Елизавета и поддерживала в общественном мнении версию наличия девственности у первой леди, но в иностранных дворах шептались о некоторых далеко идущих увлечениях королевы Англии. Елизавета стремилась к тому, чтобы все ее окружающие не сомневались в том, что она самая красивая, умная и обаятельная женщина. Льстивое окружение с удовольствием втягивалось в азартную игру, но каждый при этом оставался в глубине души при своем мнении. Впервые Елизавета влюбилась, когда ей шел еще только шестнадцатый год – ее избранником явился генерал-адмирал Сейсмур, но он-то рассматривал такой поворот только как путь к королевской власти. Сейсмур поспешил и женился на овдовевшей супруге Генриха VIII – на мачехе Елизаветы – Екатерине Парр. Это был урок для Елизаветы, поэтому, когда Сейсмур овдовел и возобновил ухаживания за теперь уже королевой Елизаветой I, она не позволила себя обмануть.
Елизавета I одарила избирательной привязанностью Роберта Дадли (1532-1588) – сына герцога Нортумберленда. Но Дадли был женат с восемнадцати лет и теперь вынужден был держать свою супругу Эми Робсарт подальше от Лондона. Вскоре Эми трагически погибла при загадочных и нераскрытых обстоятельствах – она якобы свалилась с парадной лестницы, сломав себе шейные позвонки. Знатоки утверждали, что труп находился на нижней площадке в вальяжной позе, без признаков небрежности в туалете и прическе, что практически невозможно, если учесть как обычно в аналогичных случаях катится человек через голову вниз по лестнице. Появилось подозрение в том, что было совершено намеренное убийство, и очень легко определялись заинтересованные лица – королева и Роберт Дадли.
Некоторое время Елизавета держала Дадли на расстоянии, но уже в 1564 году на него вновь посыпались милости – он стал графом Лейстером. После двадцати лет вдовства Лейстер женился на вдове графа Эссекса и королева к нему постепенно охладела.
После смерти Дадли фаворитом Елизаветы стал Роберт Девере, граф Эссекс (1567-1601). Этого молодого человека погубила заносчивость и придворные интриги. Успеха добился молодой сэр Уолтер Роли (1552-1618), вовремя предпринявший шикарный рыцарский шаг: он не задумываясь сорвал с себя дорогой плащ и бросил его под ноги королевы, выходившей из кареты на мокрую мостовую. Елизавета в то время просто была помешана на реанимации рыцарских традиций, заключающихся в обожествлении дамы сердца.
Молва тешит последующие поколения англичан рассказом романтической истории, связанной с казнью фаворита Елизаветы графа Эссекса, заключенного в Тауэр за участие в мятеже. Когда-то королева подарила ему ценный перстень и перед казнью Эссекс попытался передать его королеве, чтобы напомнить ее былую любовь. Но перстень перехватила леди Ноттингем – заклятый враг Эссекса. Елизавета, не дождавшись послания от своего фаворита, решила, что он не осознал тяжести своего поступка, и подписала роковой указ. Казнь состоялась, но вскоре леди Ноттингем, умирая, поведала королеве о своем поступке, прося прощения. Елизавета I ответила: «Возможно Господь вас простит, но я – никогда!»…
Я взглянул пристально на Иванову Елизавету Генриховну, пытаясь отыскать в ее облике что-либо роднящее простую советскую женщину, поднявшуюся на волне последствий большевистского террора до уровня следователя милиции, с королевой Англии. Все было при ней – аппетитная попа, стройные ноги, манящая грудь, шикарные волосы, глаза, не лишенные сексуального поиска. Мой виртуальный пасьянс почему-то завис, застопорился: королевская карта не шла. Естественно, английская Елизавета на картах так и оставалась бубновой королевой, но милицейская Елизавета вытягивала только на шестерку-пик. Видимо, весь секрет состоял в том, что рядом с 127 отделением милиции не было Великой Англии!.. Отсутствовала родовитость и порода, да мозги были разными. В нашем случае все сводилось к эстетике деревенской Марухи из Архангельской губернии – с округло-миловидными чертами лица и крепким позвоночным столбом, вытренированным тяжелым крестьянским трудом. Ее селекция происходила в России, отстающей от цивилизованного мира, как известно, на пятьсот лет. Но в умственном плане она и мелко плавала, и невысоко летала. Одно успокаивало: женская плоть здесь совершенствовалась хоть и по животному типу, но не без влияния Божьего промысла. И я отдавал дань должному, свершившемуся в полной мере.
Однако, как ни крутись, но гадкое предчувствие сосало под ложечкой: я ждал от следователя обязательной глупости, пошлой интриги, лихой подтасовки фактов только ради какой-нибудь призрачной надежды на решение собственного карьерного вопроса или удовлетворения неотстоявшейся мании величия, дефицита признания, подхлеста неудовлетворенной сексуальности… Все должно было совершиться на российский манер. Англией, интригой Елизаветы I здесь, конечно, и не пахнет. Вместо чарующих духов королевы я обязательно столкнусь с запахом крутого пота и смазных сапог заурядности. Да, спору нет, – будет и хитрый донос, и ложное обвинение, и усечение головы… Обязательно должна из тени бытия появиться фигура «благодетеля» – бабьего угодника, готового за вознаграждение женской улыбкой и постельной оргией заложить душу дьяволу. А уж оболгать двух никчемных маргиналов ему ничего не стоит…
Стало грустно!.. В довершение плохого настроения я поймал режущий взгляд серых глаз женщины-следователя, уже возвращавшейся от сейфа с тощей папкой каких-то документов, но именно такой тощий компромат и повергает наземь достойных людей. Елизавета Генриховна спокойно уселась за свой стол, разложила перед собой бумажки, вынутые из папки, и повела неспешную, но, как оказалось потом, исключительно коварную речь.
– Предлагаю вам, господа, доверительный разговор. Суть его заключается в следующем: некоторое время тому назад в микрорайоне вашего проживания начались странные дела. В ту ночь, когда вас привели в отделение милиции, во дворе дома номер тридцать по улице Гороховой была сожжена дорогостоящая, практически совершенно новая иномарка. Рядом с вашим домом, на тротуаре около телефона-автомата, находят мертвого мужчину – данные его до сих пор не установлены. В доме 35, что напротив вашего дома, при не совсем понятных обстоятельствах погибает женщина 62-лет, якобы выбросившаяся (или выброшенная) из окна четвертого этажа лестничной клетки. Этой же ночью в парадной дома номер 39 по набережной канала Грибоедова погибают двое молодых мужчин, а третий попадает в реанимацию в тяжелом состоянии. Предполагается, что этот эпизод явился следствием разбойного нападения на них, либо результатом умелого сопротивления, оказанного пока еще неведомой силой. Пострадавшие мужчины не проживали в том доме, при них обнаружены нож, боевой пистолетом Макарова, а также газовый пистолет и три кастета. Документов при пострадавших не оказалось.
У меня дрогнуло сердце: я реально представил, на что шел Олег, решив ввязаться в драку с бандитами. Следователь обвела меня и Олега долгим испытующим взглядом, видимо, почувствовав моментально возникшее смятение моей души. Теперь ее уже не интересовала наша мужская стать, а шла профессиональная оценка подследственных как потенциальных преступников, со зверским наклоном мыслей и поведения!..
– Прошедшей ночью во дворе номер 32 снова сожжена иномарка, а далее в проходном дворе этого же жилого массива был застрелен из снайперской винтовки проживающий там гражданин, являющийся как раз владельцем сожженного автомобиля. Во флигеле того же массива, в квартире на третьем этаже, умирает от массивной потери крови гражданин в возрасте 42-х лет, постоянно прописанный по этому адресу, проживающий с двумя несовершеннолетними детьми и старушкой свекровью. Подозревается самоубийство, но не исключается полностью и изощренное убийство…
Все сказанное было страшным, как английский роман о временах средневековья, или о тех героях, что описывал тягомотный, но крайне плодовитый романист Чарлз Диккенс! Ужас леденит мою душу, но Олежек остается совершенно спокоен, он как будто впал в медитацию, и слова следователя до него не доходили… Опять режущий, стальной взгляд, прижимающий к «правде и только правде»!.. Чтобы пусто было этому следователю с задатками палача… Неужели она всерьез думает, что мы с Олегом – исчадие ада. Но принимать нас за наивных простачков тоже не было смысла. Мы интеллигентные люди – а я еще и представитель милосердной профессии – не способны тщательно готовить и осуществлять столь тяжкие преступления?
Следователь словно читала наши мысли, а потому поспешила возразить нам вслух и весьма категорично:
– Нет, нет, никто вас не подозревает в подготовке и свершении всех этих преступлений. Хотя исключать и такое предположение придется – на основании ваших чистосердечных ответов, свидетельских показаний и других способов доказательства вашего алиби. Но я просила вас зайти к нам, главным образом, для того, чтобы посоветоваться с умными людьми – то есть с вами…
Новая серия испытующих взглядов, теперь уже пересыщенных как бы доверием, доброжелательностью, положительными оценками наших душевных щедрот… Все же женщины – большие актрисы-крысы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
По-моему, это все великолепно понимал и Колесников, но он почему-то посчитал необходимым продемонстрировать особое расположение ко мне и Верещагину, тем самым, видимо, попытаться настроить Елизавету Генриховну на деликатный лад допроса. Он поздоровался с Олегом и со мной за руку, поинтересовался о нашем здоровье, ненароком выяснил, где мы проводили все эти дни – с момента нашей последней встречи. И совершенно неожиданно спросил:
– Александр Георгиевич, а как идет работа над новой книгой о буднях милиции. Насколько я понимаю, вы же не зря торчали у нас в отделении целые сутки: отсиживались в «обезьяннике», у меня выпытывали «профессиональные секреты». Наверняка и Олег Макарович шарил взглядом по нашим «закромам» с особым смыслом – не иначе как для того, чтобы вам помогать «творить бестселлер» детективного жанра?
Было нетрудно догадаться, что такие речи – психическая атака на Иванову. Знай дескать с кем связалась! А я, если и зашел к тебе с умыслом, так только для того, чтобы тебя же и обезопасить от последствий контакта с «мастером художественного слова». И никакой личной или иной корыстной цели у меня нет – все только на благо отчизне, да нашему ведомству!..
Ивановой он никаких указаний не давал, а только в заключение беседы попросил какую-то папку, а получив ее, удалился, попрощавшись с нами теперь уже только кивком головы и вполне индифферентным словом – «До встречи»…
Мне показалось, что разыгранный начальником театр, Елизавета Генриховна так и оценила, как должна была оценить умная женщина и дошлый следователь: на нее попытались оказать давление, но в очень мягкой форме – деликатно, плавно, ненавязчиво. Однако любому опытному чиновнику понятно, что начальник «может мягко стелить, но спать-то будет жестко»! И она, подавив кривую усмешку, несколько призадумалась. Ей, как я понимаю, было необходимо решить: а стоит ли из-за двух «говнюков» ломать копья? По-моему, она решила не ссориться с начальством, а потому даже не стала допрашивать нас с Верещагиным по одиночке, а принялась задавать вполне дежурные вопросы обоим сразу. Мы могли отвечать попеременно, давая каждому, свободному от разговора, собраться с мыслями. Но и здесь она могла ловить нас на противоречиях, а у следователя для таких штучек, видимо, был отменный навык.
Но мы с Олегом уже вошли в новую роль «литературных метров», способных сокрушать «гнилые устои» и выводить даже карающие органы на чистую воду. Потому беседа шла в вежливом тоне. В начале мы попросили Елизавету Генриховну уточнить причину столь основательного любопытства к частной жизни свободных граждан свободной России. Иванова поняла, что мы правы и будем стоять насмерть, оказывая сопротивление любым ее противозаконным действиям. Она поняла, что с нами необходимо выбирать тон, искать какой-то иной подход, если хочешь чтобы мы сотрудничали со следствием. В конце концом, за нами оставался и последний довод: мы могли уйти в глухую оборону – сослаться на то, что хотим беседовать только в присутствие адвоката, а для нашего задержания требуется соответствующее решение суда.
Иванова поднялась со стула и прошла к сейфу… Мы с Олегом несколько прибалдели и «облизали взглядом» ее формы даже более основательно, чем она это сделала с нами…
Было на что посмотреть: она выступала в брючном костюме, не скрадывающим, а только подчеркивающим идеальность ее форм. Тут я понял, в чем состоит успех следственных дел Ивановой и откуда такая независимость во взаимоотношениях с начальством: она была отменной бабой и мужики не могли удержаться, контактируя с ней, от слюно-и сперматечения!.. Уверен, что Иванова моментально раскалывала подследственных, используя свое «главное оружие» уже в визуальной форме, а с «большими генералами» она могла симулировать «очарование» мужчиной-героем и логически возникающую при этом «женскую слабость»…
Конечно, это была блатная особа, причем поддержку, видимо, она имела на самом высоком уровне. Теперь и мы с Олегом поняли: с этой дамочкой необходимо держать ухо востро… От сокрушения я незаметно соскользнул в приятные сердцу писателя литературные изыски…
"Главной модницей и щеголихой в Англии была королева Елизавета I, тут уж никто не мог угнаться за ней. Не обладая отменной внешностью, Елизавета успешно компенсировалась в шикарности туалетов. Говорят, что у нее было более трех тысяч платьев, каждое из которых представлялось произведением искусства, особенно если учесть какие драгоценности использованные в отделке нарядов. Хотя Елизавета и поддерживала в общественном мнении версию наличия девственности у первой леди, но в иностранных дворах шептались о некоторых далеко идущих увлечениях королевы Англии. Елизавета стремилась к тому, чтобы все ее окружающие не сомневались в том, что она самая красивая, умная и обаятельная женщина. Льстивое окружение с удовольствием втягивалось в азартную игру, но каждый при этом оставался в глубине души при своем мнении. Впервые Елизавета влюбилась, когда ей шел еще только шестнадцатый год – ее избранником явился генерал-адмирал Сейсмур, но он-то рассматривал такой поворот только как путь к королевской власти. Сейсмур поспешил и женился на овдовевшей супруге Генриха VIII – на мачехе Елизаветы – Екатерине Парр. Это был урок для Елизаветы, поэтому, когда Сейсмур овдовел и возобновил ухаживания за теперь уже королевой Елизаветой I, она не позволила себя обмануть.
Елизавета I одарила избирательной привязанностью Роберта Дадли (1532-1588) – сына герцога Нортумберленда. Но Дадли был женат с восемнадцати лет и теперь вынужден был держать свою супругу Эми Робсарт подальше от Лондона. Вскоре Эми трагически погибла при загадочных и нераскрытых обстоятельствах – она якобы свалилась с парадной лестницы, сломав себе шейные позвонки. Знатоки утверждали, что труп находился на нижней площадке в вальяжной позе, без признаков небрежности в туалете и прическе, что практически невозможно, если учесть как обычно в аналогичных случаях катится человек через голову вниз по лестнице. Появилось подозрение в том, что было совершено намеренное убийство, и очень легко определялись заинтересованные лица – королева и Роберт Дадли.
Некоторое время Елизавета держала Дадли на расстоянии, но уже в 1564 году на него вновь посыпались милости – он стал графом Лейстером. После двадцати лет вдовства Лейстер женился на вдове графа Эссекса и королева к нему постепенно охладела.
После смерти Дадли фаворитом Елизаветы стал Роберт Девере, граф Эссекс (1567-1601). Этого молодого человека погубила заносчивость и придворные интриги. Успеха добился молодой сэр Уолтер Роли (1552-1618), вовремя предпринявший шикарный рыцарский шаг: он не задумываясь сорвал с себя дорогой плащ и бросил его под ноги королевы, выходившей из кареты на мокрую мостовую. Елизавета в то время просто была помешана на реанимации рыцарских традиций, заключающихся в обожествлении дамы сердца.
Молва тешит последующие поколения англичан рассказом романтической истории, связанной с казнью фаворита Елизаветы графа Эссекса, заключенного в Тауэр за участие в мятеже. Когда-то королева подарила ему ценный перстень и перед казнью Эссекс попытался передать его королеве, чтобы напомнить ее былую любовь. Но перстень перехватила леди Ноттингем – заклятый враг Эссекса. Елизавета, не дождавшись послания от своего фаворита, решила, что он не осознал тяжести своего поступка, и подписала роковой указ. Казнь состоялась, но вскоре леди Ноттингем, умирая, поведала королеве о своем поступке, прося прощения. Елизавета I ответила: «Возможно Господь вас простит, но я – никогда!»…
Я взглянул пристально на Иванову Елизавету Генриховну, пытаясь отыскать в ее облике что-либо роднящее простую советскую женщину, поднявшуюся на волне последствий большевистского террора до уровня следователя милиции, с королевой Англии. Все было при ней – аппетитная попа, стройные ноги, манящая грудь, шикарные волосы, глаза, не лишенные сексуального поиска. Мой виртуальный пасьянс почему-то завис, застопорился: королевская карта не шла. Естественно, английская Елизавета на картах так и оставалась бубновой королевой, но милицейская Елизавета вытягивала только на шестерку-пик. Видимо, весь секрет состоял в том, что рядом с 127 отделением милиции не было Великой Англии!.. Отсутствовала родовитость и порода, да мозги были разными. В нашем случае все сводилось к эстетике деревенской Марухи из Архангельской губернии – с округло-миловидными чертами лица и крепким позвоночным столбом, вытренированным тяжелым крестьянским трудом. Ее селекция происходила в России, отстающей от цивилизованного мира, как известно, на пятьсот лет. Но в умственном плане она и мелко плавала, и невысоко летала. Одно успокаивало: женская плоть здесь совершенствовалась хоть и по животному типу, но не без влияния Божьего промысла. И я отдавал дань должному, свершившемуся в полной мере.
Однако, как ни крутись, но гадкое предчувствие сосало под ложечкой: я ждал от следователя обязательной глупости, пошлой интриги, лихой подтасовки фактов только ради какой-нибудь призрачной надежды на решение собственного карьерного вопроса или удовлетворения неотстоявшейся мании величия, дефицита признания, подхлеста неудовлетворенной сексуальности… Все должно было совершиться на российский манер. Англией, интригой Елизаветы I здесь, конечно, и не пахнет. Вместо чарующих духов королевы я обязательно столкнусь с запахом крутого пота и смазных сапог заурядности. Да, спору нет, – будет и хитрый донос, и ложное обвинение, и усечение головы… Обязательно должна из тени бытия появиться фигура «благодетеля» – бабьего угодника, готового за вознаграждение женской улыбкой и постельной оргией заложить душу дьяволу. А уж оболгать двух никчемных маргиналов ему ничего не стоит…
Стало грустно!.. В довершение плохого настроения я поймал режущий взгляд серых глаз женщины-следователя, уже возвращавшейся от сейфа с тощей папкой каких-то документов, но именно такой тощий компромат и повергает наземь достойных людей. Елизавета Генриховна спокойно уселась за свой стол, разложила перед собой бумажки, вынутые из папки, и повела неспешную, но, как оказалось потом, исключительно коварную речь.
– Предлагаю вам, господа, доверительный разговор. Суть его заключается в следующем: некоторое время тому назад в микрорайоне вашего проживания начались странные дела. В ту ночь, когда вас привели в отделение милиции, во дворе дома номер тридцать по улице Гороховой была сожжена дорогостоящая, практически совершенно новая иномарка. Рядом с вашим домом, на тротуаре около телефона-автомата, находят мертвого мужчину – данные его до сих пор не установлены. В доме 35, что напротив вашего дома, при не совсем понятных обстоятельствах погибает женщина 62-лет, якобы выбросившаяся (или выброшенная) из окна четвертого этажа лестничной клетки. Этой же ночью в парадной дома номер 39 по набережной канала Грибоедова погибают двое молодых мужчин, а третий попадает в реанимацию в тяжелом состоянии. Предполагается, что этот эпизод явился следствием разбойного нападения на них, либо результатом умелого сопротивления, оказанного пока еще неведомой силой. Пострадавшие мужчины не проживали в том доме, при них обнаружены нож, боевой пистолетом Макарова, а также газовый пистолет и три кастета. Документов при пострадавших не оказалось.
У меня дрогнуло сердце: я реально представил, на что шел Олег, решив ввязаться в драку с бандитами. Следователь обвела меня и Олега долгим испытующим взглядом, видимо, почувствовав моментально возникшее смятение моей души. Теперь ее уже не интересовала наша мужская стать, а шла профессиональная оценка подследственных как потенциальных преступников, со зверским наклоном мыслей и поведения!..
– Прошедшей ночью во дворе номер 32 снова сожжена иномарка, а далее в проходном дворе этого же жилого массива был застрелен из снайперской винтовки проживающий там гражданин, являющийся как раз владельцем сожженного автомобиля. Во флигеле того же массива, в квартире на третьем этаже, умирает от массивной потери крови гражданин в возрасте 42-х лет, постоянно прописанный по этому адресу, проживающий с двумя несовершеннолетними детьми и старушкой свекровью. Подозревается самоубийство, но не исключается полностью и изощренное убийство…
Все сказанное было страшным, как английский роман о временах средневековья, или о тех героях, что описывал тягомотный, но крайне плодовитый романист Чарлз Диккенс! Ужас леденит мою душу, но Олежек остается совершенно спокоен, он как будто впал в медитацию, и слова следователя до него не доходили… Опять режущий, стальной взгляд, прижимающий к «правде и только правде»!.. Чтобы пусто было этому следователю с задатками палача… Неужели она всерьез думает, что мы с Олегом – исчадие ада. Но принимать нас за наивных простачков тоже не было смысла. Мы интеллигентные люди – а я еще и представитель милосердной профессии – не способны тщательно готовить и осуществлять столь тяжкие преступления?
Следователь словно читала наши мысли, а потому поспешила возразить нам вслух и весьма категорично:
– Нет, нет, никто вас не подозревает в подготовке и свершении всех этих преступлений. Хотя исключать и такое предположение придется – на основании ваших чистосердечных ответов, свидетельских показаний и других способов доказательства вашего алиби. Но я просила вас зайти к нам, главным образом, для того, чтобы посоветоваться с умными людьми – то есть с вами…
Новая серия испытующих взглядов, теперь уже пересыщенных как бы доверием, доброжелательностью, положительными оценками наших душевных щедрот… Все же женщины – большие актрисы-крысы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77