– Мы будем так благодарны.
Война делает героями самых обычных людей, думала Леони, восхищаясь его мужеством.
– Мы обсудим это с моей внучкой Леонорой, – пообещала она.
Письмо Каро, написанное несколько недель назад, Она получила только на днях. Его доставил фермер на повозке с пони в упряжке. В молодости Леони так каталась в нормандской деревне, а теперь такие повозки появились на военных дорогах Франции. Враги ездили на богатых черных «мерседесах», больших «ситроенах» и сияющих темных «курмонах».
Она решила сохранить содержание письма в тайне хоть на какое-то время и благодарила Бога за то, что не было связи и Эмилия ничего не знала о поведении дочери. Но Леоноре она должна была все-таки рассказать о причине отъезда в Париж.
Леонора сидела как каменное изваяние, а потом расплакалась.
– Как Лоис могла сделать это, – рыдала она, – могла! Но это правда, бабушка, я уверена.
Бедная Леонора, начинали сказываться напряжение работы и попытки сохранить независимость. Не сказала ни слова, она ворвалась в кабинет коменданта и заявила, что отказывается сотрудничать и отель будет закрыт.
– Как пожелаете, – ответил фон Штайнхольц с насмешливой улыбкой. – Хотя, конечно, отель не закроют. Он будет просто реквизирован. Так же, как вилла вашей бабушки. А вы с бабушкой и маленькой девочкой интернированы. – Он посмотрел на карту. – Здесь есть лагерь рядом с итальянской границей, он подойдет, я думаю. – Штайнхольц улыбнулся ей через сияющие очки в золотой оправе, и Леонора поняла, что она побеждена. Даже если она предпочтет лагерь и позволит взять отель, она не сможет подвергнуть этому бабушку и Пич! А вилла была очень дорога бабушке, она была ее убежищем в мире. Эта мысль наполнила ее гневом. Любое сопротивление с ее стороны должно быть обдуманным и более осторожным.
Когда Леони рассказала ей о разговоре с Гастоном, Леонора сразу оценила предстоящую возможность.
– Мы сделаем это, – с готовностью сказала она. – Подлвалы очень просторны, мы постараемся соединить их с виллой. Но нужно подумать, как построить остальные звенья цепи.
– Между тем, – вздохнула Леони, – надо что-то предпринять, чтобы Пич была в безопасности.
11
Палаццо д’Оревилль был самым шикарным отелем во Флориде, и даже ограничения военного времени не смогли разрушить рушить ауру блеска, роскоши и оживления, которые царили там всегда. Бронзовые от загара морские офицеры в белых тропических одеждах прекрасно проводили время, наслаждаясь комфортом шикарных апартаментов и бара, в котором всегда были чудесные напитки, а затем возвращались на базу в Пенсаколу. Летчики Воздушных сил в ослепительно голубом, с напряженными лицами, усталыми глазами ждали дальнейших приказов, армейские офицеры дядюшки Сэма в прекрасно скроенных блекло-желтых пиджаках, украшенных боевыми наградами, пытались на эти короткие дни забыть, что мир охвачен войной.
Эмилия де Курмон делала вид, что совершенно не замечает признаков нервного напряжения гостей, легкой дрожи рук, чрезмерной говорливости и, легкого тика или странного пустого взгляда людей, которые слишком много повидали на войне.
Она просто делала свое маленькое дело, обеспечивая им необходимый комфорт: отдых, хорошую еду и напитки. Девушки Флориды, которые работали в круглосуточно открытых кафе или на фабриках, появлялись в свободное от работы время, красивые и энергичные, скрашивая им досуг, предлагая дружбу, а иногда и любовь.
Гостиница была спроектирована как палас-отель «Альгамбра» в Гренаде, с внутренними двориками и фонтанами, с прекрасными садами, тенистые аллеи которых вели к морю. Говоря по правде, аллеи были немного запущены и заросли больше, чем следовало, так как только два старых садовника присматривали за садом, – что ж, война диктовала свои условия. И побелка была не совсем свежей, зато льняные простыни были превосходны; и никто не пожаловался на длинные очереди и долгое обслуживание, так как штат был минимален.
Хотя внешне Эмилия де Курмон была копией своей матери Леони в молодости, ее способность заниматься сразу несколькими делами делала ее совершенной американкой. Но она была француженкой по происхождению и абсолютной бразилианкой по воспитанию и стремлениям. Эмилия унаследовала прекрасную фигуру и черты лица своей матери (и, в свою очередь, передала их дочерям) – прямой нос, высокие скулы, аккуратный подбородок и широко распахнутые глаза, и те же роскошные светлые волосы. Но, несмотря на всю женственность, обаяние и бразильский шарм, решительность и деловитость обеспечили ей успех в мужском мире бизнеса. Эмилия де Курмон всегда добивалась поставленной цели.
Ее день состоял из длинной вереницы дел, обычно она вставала в пять утра, и, совершенно измотанная, ложилась далеко за полночь.
Свежая, прекрасно одетая, как подобало ее положению менеджера и владелицы отеля, со светлыми волосами, красиво убранными под бархатную сетку, с огромным сапфировым кольцом, сверкающим на левой руке (подарок Жерара на помолвку), которое она никогда не снимала, – Эмилия каждое утро приходила в гостиницу. Было намного проще переехать в отель сейчас, когда она была одна, но она заставляла себя возвращаться каждый вечер домой и, сдерживая слезы, проходить по пустым комнатам. Эмилия обещала себе, что будет плакать потом, когда все вернутся, но не раньше. Кто бы мог представить, что это все случится? Откуда она могла знать, что упадет и сломает бедро и что отъезд Лоис и Пич во Францию так надолго разлучит их. Эмилия столько раз перебирала все эти «только если», что уже не могла думать об этом.
После страшного сообщения о болезни Пич и отъезда Жерара в Париж, она пыталась убедить себя, что все будет в порядке, что ее маленькая дочь выживет и две старшие дочери вернутся домой со своей сестрой, пока война еще не отрезала им путь к возвращению. Иногда ночью, в постели, Эмилия молилась, предлагая Господу сделку: «Я отдам все это, – обещала она, – отели, деньги, роскошь – все. Только верни мне моих детей и мужа целыми и невредимыми». Но ее любимая, дорогая, маленькая Пич сейчас ходила только с помощью специального приспособления. Было так больно думать, что эти когда-то сильные ножки закованы в сталь, и в ее повторяющихся ночных кошмарах был один, где Пич кричала свое бесконечное «убери их, убери их, мама», а она ничем не могла ей помочь.
Пич было уже семь лет, и Эмилия не представляла себе, как она теперь выглядит. У нее были только воспоминания.
Сады были особенно прекрасны в это чудесное утро, трава и деревья блестели в росе, а на деревьях начали распускаться розовые, фиолетовые и оранжевые цветы. Конечно, траву нужно подстригать, дорожки – подправлять, на кустах остричь сухие веточки, но все равно сад был великолепен.
Эмилия заглянула в кухню отеля, взяв на ходу чашечку кофе и свежевыпеченную булочку, которую она торопливо ела, идя по коридору, зная, что в такой ранний час ее никто не увидит.
Сейчас в кабинете была приятная прохлада, а позже будет ужасно жарко. Эмилия только время от времени использовала кондиционер, экономя электроэнергию, приберегая эту роскошь для гостей.
Список вопросов, которые нужно решить, был подготовлен ее секретарем, и отдельно список срочных вопросов: узнать о запасах ликеров; где можно получить запчасти для косилок, лампочки, и отчаянно нужна поставка сигарет.
Эмилия поставила чашку, и неожиданно слезы брызнули у нее из глаз. Она так долго сдерживалась, запрещая себе плакать о Жераре, о Пич, а сейчас она плакала о косилках и лампочках. Слишком много всего, чтобы со всем справиться. Слишком много! Иногда ей казалось, что это был нескончаемый вечер, на котором она вынуждена быть хозяйкой. «О, Жерар, Жерар, где ты? Жив ли ты?» – И тут же пришла в ужас от того, что вслух задала вопрос, который сама себе строго-настрого запретила. Жерар должен жить. А Лоис и Леонора? Несколько кратких сообщений через дипломатический канал, но ничего нового: они были все еще во Франции, и с ними все в порядке. А Пич, ее маленькая любовь… Эмилия вытерла слезы и решительно принялась записывать, кому необходимо позвонить сегодня же. Единственный способ не потерять разум – все время работать. Это спасало ее, когда умер ее первый муж – Роберто. Работа была волшебным талисманом спасением от одиночества и отчаяния, возможностью чувствовать, что она реально существует.
Телеграмма из Красного Креста пришла в полдень, и при виде желтого конверта сердце Эмилии похолодело. Ее секретарь ожидала у двери, полная страшных предчувствий, пока Эмилия вертела конверт в руках и наконец-то открыла.
– Ох, – выдохнула она и воскликнула: – О, благодарение Господу, с Жераром все в порядке! Его интернировали в лагерь, в Бельгию. В принудительно-трудовой лагерь, как они называют его. Но с ним все в порядке. Благодарю, благодарю, – плакала она, поднимая глаза к небу, – благодарю, Господи!
Вечером в бар были доставлены всевозможные напитки, и Эмилия, сияя от счастья, порхала среди гостей, чтобы убедиться, что они так же счастливы, как и она, даже если это совсем короткое счастье.
Пожилой сенатор из Вашингтона, который прибыл на военно-морскую конференцию, предложил ей план действия.
– Я не могу понять, как вы можете находиться здесь, если ваша маленькая дочь в Париже, – задумчиво сказал он. – По крайней мере, если вы были бы в Лиссабоне, вы могли бы получать от нее известия.
– Лиссабон? – Эмилия посмотрела на сенатора с удивлением.
– Странный город, – заметил он, – я был там всего пару недель назад. Проклятый город полон шпионов и контршпионов, французских, английских, немецких, и все они собираются в одних и тех же ресторанах! И совсем рядом люди тех же национальностей убивают друг друга. Мне кажется, миссис де Курмон, что в Лиссабоне каждый человек может получить все, что захочет: отличную еду, убийство, любую информацию. Но все это, естественно, за хорошую цену.
Эмилия подалась вперед, напряженно слушая его.
– Я готова заплатить любые деньги, – прошептала она, – чтобы получить известия о моей дочери. Но, сенатор, я здесь, во Флориде. Каким образом обычная женщина попадет в Лиссабон в военное время?
Добрые, улыбающиеся глаза сенатора встретились с ее взглядом. У него были дочки чуть постарше Пич.
– Нужно подумать, что можно сделать в этом случае, миссис де Курмон.
12
Пич с трудом преодолела последние несколько метров и, оказавшись на вершине горы, спряталась под ветвями старого оливкового дерева, единственного островка тени. Небо было настолько ярким, что синева давила. Полуденное солнце – в зените лета. Далеко внизу виднелся розовый отель с чудесными арками, оливковые деревья и кипарисы обнимали его, он был похож на кусочек пышного темного бисквита, покрытого сахарной глазурью. Прямоугольный бассейн сверкал на солнце, как аквамарин, и Пич смотрела на купающихся людей, которые плавали, а затем вылезали из бассейна и отряхивали с себя холодные капли воды. «Как мокрые собаки», – думала Пич с презрением. Немецкие официанты в белых пиджаках носили подносы с пенящимся ледяным пивом, и обрывки музыки доносились до горы. Все выглядело так, как обычно бывает у всех людей во время отпуска, только не было детей.
Пич легла и стала смотреть на небо. Даже обычно шумные птицы и цикады не пели в такую жару, но бриз доносил нежный аромат мимозы и особенный запах моря, едва уловимый аромат розмарина, тимьяна и других цветов. Она не могла больше выносить свою комнату. Длинные зеленые ставни виллы были закрыты, и тусклый полупрозрачный свет давал ощущение того, что находишься под водой. Белая простыня была смята, оттого что она крутилась в постели без сна. Книга валялась на полу. Леони уже два дня как уехала, Леонора была занята в отеле, мадам Френар отдыхала. В доме была такая звенящая пустота, что Пич стало страшно. Ей хотелось бы, чтобы Леони не уезжала в Париж, это было так далеко, и хотя бабушка и Леонора ничего не говорили, они обе были взволнованы. И, как Пич ни старалась, не могла отогнать мысль, что папа уехал, так же как и бабушка, обещая скоро вернуться. И Джим тоже.
Пич представляла, что бы она могла делать, если бы была дома, во Флориде, с мамой. Леонора сказала ей, что когда здесь, во Франции, день, то дома уже ночь. Мама, должно быть, спит. Может быть, видит ее во сне. Но это было так давно, вдруг она забыла свою дочку?
Пич быстро села. Конечно, мама не забыла ее, глупенькая, зачем она думает об этом. Бабушка рассказывала ей, что когда пришлось отправить Эмилию в Бразилию, совсем маленьким ребенком, она никогда не забывала о ней и думала каждую свободную минуту. Матери никогда не забывают своих детей, ободряла она Пич. Правая нога ее по-прежнему в стальной подпорке, было жарко и неудобно, и. Пич зло глянула на кожаные ремни. «Дерьмо. Дерьмовая вещь». Наклонившись вперед, она яростно расстегнула крепления. Свобода! Пич тщательно осмотрела ногу. Правая нога выглядела не так уж плохо, просто была немного тоньше. Она занималась упражнениями каждый день и плавала утром, перед тем как ехать в школу в Монте-Карло, и сразу, как только приезжала домой вечером. И это было самой лучшей частью дня!
Пич бросала портфель на пол, снимала круглую соломенную шляпку и вместо школьной формы натягивала свой хлопчатобумажный купальный костюм. Затем спешила на пляж, вниз, и торопилась настолько, насколько позволяло крепление на ноге, шагая немного боком – походкой, которая выработалась за последние два года. А потом, освободившись из плена крепления, она плавала на спине в чистой воде моря, распустив свои длинные волосы, которые прохладной волной струились за ней! Через несколько минут Пич поворачивалась и плыла, рассекая воду сильными руками, и это ощущение силы, пока она плыла, опьяняло ее.
Подняв крепление, Пич внимательно осмотрела его. Она могла поклясться, что человек, сделавший его, не имел детей. Если бы они у него были, он, конечно, использовал бы красивую красную кожу, или розовую, или просто хорошенькие ленточки. Она сказала бабушке, что хочет выбросить их в Море, но бабушка не разрешила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62