– Вы выглядите усталым, – сказала Пич позже, за обедом.
– Со мной все в порядке, – отрывисто бросил он. – Я просто не люблю эти рекламные празднества. – Ноэль обвел взглядом переполненную людьми комнату и шумное оживление у стола с закусками. – Я инженер, а не завсегдатай вечеринок.
Улыбка замерла на ее лице.
– Извините меня, – сказал он чуть мягче. – Наверное, я немного устал. Позади огромная работа.
– Де Курмоны доставили вам много хлопот, – заметила Пич.
– Причина не в этом, – ответил он. – Сказывается напряжение последних двадцати лет.
После обеда Ноэль отправил ее обратно в отель немного отдохнуть, пообещав заехать в семь тридцать и отвезти на встречу с прессой и дилерами и торжественную демонстрацию нового автомобиля де Курмонов «дюк».
Он приехал точно в назначенное время, но не поднялся в номер, а остался ждать внизу. Никак не отреагировав на золотистое бархатное платье от Валентино, быстро усадил ее в лимузин, словно они опаздывали.
Пич в замешательстве смотрела на его строгий профиль. Что могло случиться? Не начал ли уж он жалеть, что стал президентом «Курмон»? А может быть, ему не нравилось то, что теперь часть времени он будет жить во Франции? Или не хочет видеть ее теперь, когда стал президентом?
Зал был украшен французскими и американскими флагами, а также красными, белыми и синими цветами. Пич стояла между Полом Лоренсом и Ноэлем, а по краям стояли председатель и вице-президент компании. Пич здоровалась за руку со служащими «Ю.С.Авто» и их женами, улыбаясь каждому в отдельности, называя каждого по имени, которое успевала прочитать на маленьких табличках на лацканах пиджаков. Затем вокруг нее собрались репортеры, и Пич в сопровождении Ноэля и Пола дернула за шнур, и величественные красные занавеси раздвинулись, открывая макет нового автомобиля в натуральную величину.
– Мой дед, герцог де Курмон, был бы горд тем, что этот замечательный новый автомобиль назван его титулом, – заявила она с очаровательной улыбкой.
Вечер, символизировавший начало новой эры де Курмонов, казался бесконечным, и Пич очень обрадовалась, когда Ноэль, наконец, сказал, что пора уходить. Они ехали по пустынным улицам Детройта. В приливе чувств Пич взяла Ноэля за руку.
– Мне очень жаль, если сегодняшний день не получился таким, как вам хотелось, – тихо сказала она.
– Сегодняшний день прошел именно так, как я и ожидал, – ответил он, повернувшись, чтобы взглянуть на нее. От усталости ее веки немного припухли, и от этого глаза казались темными и таинственными, а в полутьме автомобиля губы выглядели нежными и беззащитными. Он так хотел поцеловать их… поцеловать ее глаза… сказать, что все хорошо… что он всегда будет заботиться о ней.
Лимузин остановился у входа в высокий многоквартирный дом, и когда швейцар в нарядной униформе помог ей выйти из машины, Ноэль сказал:
– Я думал, что мы могли бы зайти ко мне и выпить что-нибудь. Здесь гораздо спокойнее, чем в вашем отеле, хватит с вас на сегодня общества.
Он обнял ее за плечи и они поспешили зайти с холодного ночного воздуха в вестибюль и затем в лифт.
– А почему здесь только одна кнопка? – недоуменно спросила Пич.
Ноэль улыбнулся.
– Это частный лифт на крышу, где находится моя квартира.
– Знаете, что я скажу вам, – проговорила она, пока они поднимались наверх, – вы впервые улыбнулись за сегодняшний вечер. Вы не улыбались даже для корреспондентов. У вас был очень строгий и деловой вид – я думаю, именно это отпугивает ваших конкурентов.
– Мы с вами выглядим, как Чудище и Красавица, – сказал Ноэль. – При этом освещении вы безумно красивы, Пич де Курмон.
Лифт вздрогнул и плавно остановился, и пока открывались двери, он обнял ее и сказал:
– Интересно, превратится ли Чудище в принца, если поцелует Красавицу?
Ее губы, еще хранившие прохладу ночного воздуха, слегка задрожали, когда Ноэль поцеловал ее. Он чувствовал запах ее духов, и нежность щеки, и гладкие линии ее тела, когда притянул Пич к себе.
Их глаза встретились, когда Ноэль отпустил ее. Взяв руку Пич в свои, он произнес:
– Идемте со мной. Вы показали мне ваш мир, сейчас я хочу показать вам мой.
Держа в руках шубу, Пич обошла белое, полное воздуха пространство его квартиры. Ей понравился и интерьер, и искусно приглушенное освещение. Она остановилась перед Лихтенштейном, покоренная его мудростью, и долго не отходила от Мари Лорансен, сказав, что квартира очень уютная. Она полюбовалась Кандинским и Мондрианом и провела рукой по гладким линиям мраморной скульптуры. И все это время Пич вспоминала его губы, а ее тело трепетало при воспоминании о его близости в момент поцелуя.
– Идите сюда, – позвал Ноэль, – я хочу, чтобы вы взглянули.
Он стоял у огромного окна и смотрел на мерцающие огни города, раскинувшегося внизу.
– Вот, смотрите, – сказал Ноэль, – Детройт, город автомобилей. Это уже моя территория, Пич. Я пришел в этот мир с холодной, пустынной улицы и проделал весь этот путь наверх – вот до этой самой квартиры, и стал президентом компании, в которой когда-то работал на конвейере.
Пич знала, что никогда не сможет понять, через какие испытания прошел Ноэль. Да и как она могла? Никогда не знавшей нужды и одиночества, ей не приходилось выбиваться в люди. У Ноэля было тяжелое прошлое, о котором знал только он один.
– Эта работа по плечу только вам, – тихо сказала Пич. – Без вас не было бы компании де Курмонов. Не знаю, что бы я делала без вас!
Он посмотрел на нее жадными глазами, пытаясь понять, имела она в виду себя или компанию.
– Я действительно так думаю, Ноэль, – нежно добавила Пич.
Соболья шуба упала на пол, когда он схватил ее в свои объятия и крепко прижал к себе.
– Господи! Как долго я хотел вам сказать, что люблю, что не могу жить без вас, что вы мне нужны.
– Так почему вы молчали? – прошептала Пич. – Почему не сказали?.. Я так ждала.
– Я не смог бы пережить вашего отказа, – шепнул Ноэль со стоном отчаянья, – и кроме того…
– Кроме того? – Пич улыбалась ему, прижимая свои ладони к его лицу.
– Кроме того, я не хотел воспользоваться вами, – признался он. – Я не хотел, чтобы кто-то мог сказать, что я соблазнил Пич де Курмон, чтобы заполучить компанию.
– Я бы сама вам ее отдала, Ноэль, – рассмеялась Пич. – Я бы преподнесла вам ее на серебряном подносе, и себя в придачу.
Его поцелуй заставил ее умолкнуть, и когда одних поцелуев стало недостаточно, он взял ее на руки и понес в спальню. Под взглядами улыбающихся медных ангелов из приюта Ноэль спустил мягкий панбархат платья с ее груди и стал нежно целовать. Он снял с ее ног золотистые лодочки на высоких каблуках и, дождавшись, когда она снимет чулки, принялся целовать пальцы ее ног, колени и бедра, где кожа была особенно нежной и бархатистой. Пич расстегнула ему рубашку и гладила сильное, крепкое тело, вдыхая запах его кожи. Потом она легла на спину, наблюдая, как он раздевается.
– Тебе уже не надо ласкать меня, чтобы меня захотеть, – тихо проговорила она, – ты уже такой красивый.
Но он продолжал целовать ее, языком лаская ее соски. Он покрывал поцелуями ее грудь, спускаясь все ниже, к золотистой ложбинке ее живота, нежными и осторожными поцелуями прокладывая себе путь сквозь мягкие завитки волос. Пич наслаждалась его прикосновениями и тихо стонала, шепча его имя. Когда он вошел в нее, она обхватила его тело и жарко прижалась к нему с неистовой страстью.
Ноэль издал торжествующий крик, когда его любовь выплеснулась в нее.
62
– Я увезу тебя от всего этого, – весело сказал Ноэль, когда она проснулась.
– Не надо, – пробормотала Пич, крепче прижимаясь к нему. – Мне нравится здесь.
– Слишком много людей, слишком много звонков, слишком много дел, – прошептал он, целуя ее. – У меня есть укромное местечко, где будем только ты и я.
– Укромное местечко? – Пич откинула назад волосы и взглянула на него, заинтригованная.
– Выпей кофе, вставай и одевайся. Мы возьмем немного одежды из отеля и отправимся в путь. Пич пила кофе, с улыбкой слушая его.
– Не могу дождаться, когда покажу тебе это место, – продолжал Ноэль.
– Неужели несколько минут что-нибудь изменят или, скажем, полчаса? – спросила она, отставляя чашку и вновь укладываясь на разбросанные по постели простыни.
– Мы всю ночь занимались любовью, – засмеялся он.
– Я помню, – прошептала Пич, протягивая к нему руки. Ноэль усмехнулся и прижал ее к себе.
– Ты восхитительна, обольстительна и сводишь меня с ума.
– А ты – прекрасен, – сказала Пич, пробегая пальцами по его мускулистой спине. – Господи, как ты прекрасен!
Она лежала, чувствуя на себе тяжесть его тела, ее глаза тонули в его глубоком страстном взгляде. Он целовал ее снова и снова, и его тело было так восхитительно, что ей не хотелось отпускать его – никогда.
– Я люблю тебя, – воскликнула она в наивысший момент их страсти. – Как я люблю тебя!
Позже, когда Ноэль лежал уже рядом с ней, он произнес:
– Я люблю тебя, Пич де Курмон.
Дорога к хижине у озера была расчищена снегоочистителями, и сугробы смерзшегося снега высотой с машину блестели в солнечных лучах под безоблачным небом, когда они ехали в северном направлении. Машину вел Ноэль.
– Но куда же мы едем? – спросила Пич, которой было безразлично, куда они направлялись, до тех пор, пока она была с ним рядом.
– Подожди, и ты увидишь сама, – ответил Ноэль.
Вспомнив, что не завтракали, а накануне вечером и не ужинали, они остановились у сельского ресторанчика и съели блинчики с кленовым сиропом. Пич все время держала руку Ноэля, не желая отпускать его от себя даже на мгновение.
Последний час их двухсотмильного путешествия Пич спала. Жесткая шерстяная клетчатая рубашка Ноэля оставила небольшой красный отпечаток на ее щеке в том месте где она прижималась к нему.
– Открой-ка глазки и взгляни, что Боженька послал нам, – процитировал Ноэль детский стишок.
Пич увидела озеро, раскинувшееся перед ними, сверкавшее зеленой водой у берега, становившееся вдали темно-синим. Снег подступал к берегам озера и лежал белоснежными шапками на многочисленных елях. На берегу стоял крепкий деревянный А-образный дом, из трубы которого поднимался в небо серо-голубой дымок.
Взявшись за руки, они вошли по ступенькам в дом, и Ноэль смущенно распахнул перед ней дверь. Это было современное и простое жилище, не требующее особого ухода, со светлыми, покрытыми лаком деревянными полами и огромными окнами, из которых были видны деревья и гладь озера. К дому не прикасалась рука декоратора. В нем вообще было немного мебели. Только широкий диван и два больших кресла, которые, по мнению Ноэля, придавали дому уют. Ковер в стиле индейцев навахо лежал около массивного камина, стол и стулья из соснового дерева стояли в той части комнаты, которая отводилась для столовой, а в спальне широкая кровать была накрыта клетчатым пледом. Фешенебельная квартира под небесами Детройта была символом высокого положения Ноэля в обществе. Но этот дом был частью его самого – человека, сбрасывающего здесь с себя все заботы напряженной жизни, человека, который боялся любить и вместо любви вкладывал свою страсть в музыку и картины и одинокую красоту этого замечательного места.
Приходящая прислуга, жившая в домике на вершине горы, заранее пополнила запасы еды в холодильнике и разожгла огонь в камине, так что дом казался уютным и гостеприимным.
Единственными украшениями, которые заметила Пич, были большой глиняный кувшин с засушенными листьями и высокой травой и серебряный кубок, стоявший на шероховатой поверхности камина. Взяв его в руки, она поискала надпись, но ее не было.
– Боксерский приз, – сказал Ноэль хриплым голосом. – Я выиграл его в Мэддоксе, когда мне было четырнадцать лет.
– Тогда почему здесь ничего не написано?
Глаза Ноэля приобрели уже знакомую отрешенность, когда взгляды их встретились.
– Не стал дожидаться этого, – ответил он. – Я сбежал оттуда той же ночью.
У Пич перехватило дыхание.
– Ах, так… Я понимаю. Тогда это даже больше чем приз, Ноэль, этот кубок означает начало твоей новой жизни. И обязательно нужно написать на нем твое имя и приют… дату… словом, все!
– Может быть. Может быть, когда-нибудь я так и сделаю.
Они отправились на прогулку по берегу озера, приминая снег тяжелыми зимними сапогами, лепили снежки и бросали их в озеро и друг в друга, а потом вернулись домой с онемевшими от холода пальцами, раскрасневшиеся и пили из кружек горячее с пряностями вино, которое мастерски приготовил на большой белой плите Ноэль.
Когда голубоватые сумерки спустились на озеро, казавшееся в этот час стального цвета, они занялись любовью на широком диване напротив камина, в котором трещали поленья, поглощенные жаром своей страсти и согреваемые теплом, идущим от камина. После вместе приняли душ в огромной ванной комнате. Пич намылила Ноэлю голову и слизывала капли воды с его ресниц, а Ноэль взбил пену и покрыл ею тело Пич так, что она казалась укутанной в белое облако и стала скользкой, как угорь, в его руках. И они не переставали целоваться, как будто хотели наверстать упущенное время, проведенное без поцелуев.
Согретая теплом камина и его любовью, Пич пила охлажденное шампанское и смотрела на сказочный пейзаж за окном, наблюдая, как падает снег, в то время как Ноэль готовил ужин. Он вернулся из кухни, неся обжигающие бутерброды с расплавленным сыром, и они опять пили шампанское и ели ароматную клубнику, выращенную в теплицах Калифорнии.
– Съела пять штук, – сказала Пич, облизывая губы и доедая последнюю ягоду. – Я сосчитала.
Ноэль рассмеялся.
– Зачем считать? Почему нельзя просто наслаждаться?
– Я всегда считаю такие вещи. Я считала, когда впервые меня поцеловал мальчик. Я до сих пор помню, что прошло тридцать две секунды. И знаешь, кто это был? Брат Гарри – Том.
– Ты хочешь сказать, что я должен ревновать ко всем братьям Лаунсетонам?
– Только к двум. Арчи был слишком молод. Ноэль застонал.
– Давай не будем говорить о Лауисетонах.
– А как насчет тебя? К кому мне следует ревновать тебя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62