Ноэль бродил по шикарной квартире, открывая двери, заглядывая в шкафы, рассматривая безупречные костюмы и начищенные ботинки. На туалетном столике лежал конверт, адресованный мистеру Скотту Харрисону, вице-президенту рекламной компании «АРА» в Детройте. Рядом лежало немного мелочи. Ноэль пересчитал ее, не прикасаясь. Там было почти шесть долларов. Потом он пошел в ванную. Его одежда была там, где он ее оставил, и он оделся. Вернулся в кухню, налил себе кофе, заглянул в холодильник. Там было немного сыра – сорт, который Ноэль никогда не пробовал раньше, покрытый белой корочкой, баночка маслин, пакет молока. В буфете он нашел кукурузные хлопья и крекеры. Ноэль съел четыре чашки кукурузных хлопьев и выпил две чашки кофе. Потом намазал сыр на крекер и положил в пустую коробочку из-под хлопьев. Вернувшись в спальню, положил в карман мелочь. Поискав, нашел ручку рядом с телефоном и написал записку на обратной стороне конверта: «Скотт! Спасибо. Эти деньги я верну, там было пять долларов сорок пять центов. Ноэль».
Обернувшись уже в дверях, он еще раз взглянул на теплую, солнечную квартиру. Еще в Мэддокском приюте Ноэль видел, какие отношения иногда бывают между мальчиками, и знал, чего ждет от него Скотт, если он останется. Скотт был обаятелен, добр и щедр. И квартира – шикарной и теплой. Так соблазнительно остаться… Быстро закрыв дверь, Ноэль поспешил к лифту. Лифт остановился перед ним, и Ноэль вошел, избегая смотреть на женщину, которая уже была в кабине. Неожиданно он догадался, что его бутерброды с сыром пахнут слишком сильно, и судорожно прижал их к себе. Сморщив нос, женщина немного отодвинулась. Ноэль упорно смотрел в пол. Он был рад, когда лифт остановился, и, дождавшись, когда женщина выйдет, выскочил из лифта, из подъезда и снова оказался на улицах Детройта.
Когда прозвенел звонок на обеденный перерыв, Ноэль с облегчением отложил свой инструмент. Это происходило четыре недели спустя на заводе «Ю.С.Авто». Вытирая руки о кусок тряпки, Ноэль смотрел, как из ярких корпусов машин выбираются люди, работавшие на сборочном конвейере, складывают инструменты и как можно скорее направляются в столовую. Ноэль медленно шел за ними. Работа на конвейере начинала сводить его с ума. В дешевом общежитии, где у него была узкая кровать, его преследовали сны о сборочной линии длиной в девять миль. Яркие, до конца еще не собранные автомобили упорно двигались по конвейеру, и вооруженный гаечным ключом Ноэль отчаянно пытался установить задвижку или затянуть болт и всегда опаздывал. Это была всегда одна и та же работа, одна и та же дилемма – линия двигалась слишком быстро. Ему снилось, что линия движется все быстрее и быстрее, и он все время опаздывает, беспомощно наблюдая, как, сверкнув, машины проезжают мимо. Он просыпался весь в поту, дрожа от страха, не переставая испытывать чувство спешки и тревоги, в отчаянии стараясь попасть в ритм, боясь потерять работу, которую ненавидел. Работу, которую ему посчастливилось найти. Потому что каждую пятницу он получал чек. А сегодня была пятница.
Ноэль стоял в очереди и, дойдя до прилавка, наполнял свой поднос едой. Устроившись в дальнем углу, он ел, опустив глаза в тарелку, ни на кого не глядя. Еда была вполне сносной, лучше, чем в Мэддоксе, и он плотно обедал, чтобы продержаться весь день и не тратить деньги вечером. Когда его смена заканчивалась, он шел в общежитие. Резкий холодный воздух освежал голову, давая ей отдых от шума и запахов завода. Вобщеежитии он принимал душ, переодевался в чистые рабочие брюки с карманом на груди и рубаху, направлялся в библиотеку, где просиживал до закрытия, читая о машинах и основателях автомобильной промышленности. Потом по холодным улицам возвращался в общежитие, раздевался и ложился на свою узкую кровать, не обращая внимания на товарищей по комнате, которые сидели и курили, разговаривая друг с другом при ярком свете лампы. Ноэль натягивал одеяло на голову и спал, снова видя свой ужасный сон, до тех пор, пока не приходило время вставать и повторять все сначала.
Угрюмо поедая бобы, он упорно смотрел в свою тарелку. Послышалось шуршание бумаги – звук переворачиваемой сраницы. Ноэль оторвал взгляд от тарелки. Парень за соседним столиком был очень молод, лет восемнадцати, совершенно поглощенный своей книгой, он читал, не переставая жевать. У рабочих был всего лишь получасовой перерыв, и многие использовали его как возможность расслабиться, получить кратковременную передышку от опустошающей монотонности последних часов, обсуждая футбольные матчи, громко комментируя их и пересмеиваясь, но этот парень не отрывал глаз от книги. Ноэль украдкой взглянул на заглавие. Физика! Парень читал учебник физики! Почувствовав его взгляд, молодой человек оторвался от книги.
– Зачем ты это читаешь? – Вопрос вырвался сам собой до того, как Ноэль осознал, что обращается к незнакомому человеку.
– Я изучаю проблему стойкости металлов, – ответил тот, – сегодня у меня экзамен. Ноэль выглядел озадаченным.
– В вечерней школе, – ответил парень на немой вопрос Ноэля. – Я хожу туда сразу после работы каждый день. Собираюсь когда-нибудь получить работу получше этой. – Он показал пальцем на сборочную линию. – Не хочу закончить жизнь в сумасшедшем доме, забивая воображаемые заклепки. – Он поднялся, собираясь уходить.
– И что же ты хочешь делать? – спросил Ноэль. Парень сунул книгу под мышку, глотнул кофе и, когда прозвенел звонок, снова направился к конвейеру.
– Собираюсь быть инженером по автомобилям, – крикнул он, стараясь перекричать шум выходящей толпы.
Ноэль уже усвоил этап установки задвижек, и его перевели на установку ведущих колес у коленчатого вала. Он проводил много времени в мастерской, учился делать сварные швы и предохранять себя от ожогов и порезов, вызванных собствен-ной неловкостью. Он прошел весь путь – от самых простых операций до самых сложных на поточной линии. После шести месяцев начальник смены решил, что может положиться на Ноэля и поставить на самый напряженный участок – на сварку. Со временем Ноэль понял, что зашел в тупик, дальше для него на конвейере нет будущего. У него не могло быть никакого продвижения, хотя платить ему стали больше. Однажды в столовой он нашел того парня и спросил его о вечерней школе.
После работы он сходил и записался в школу. Перед ним был длинный путь к профессии инженера.
С той же энергией, с какой занимался боксом, Ноэль принялся за учебу. Он никогда не пропускал занятий. Из общежития он переехал в дом, где сдавались комнаты, и теперь у него была отдельная комната, где можно заниматься. Питался он очень скудно, откладывая деньги из своей зарплаты на покупку книг, засиживался допоздна, вставая в шесть утра, чтобы идти на смену. Он весь обносился, плохо выглядел от недоедания и переутомления. Друзей у него не было, да он в них и не нуждался. Это был молодой человек с большой целью жизни.
Потребовалось больше года, чтобы получить диплом об окончании школы. Когда его поздравляли с получением диплома, Ноэль спросил, как поступить в колледж. Ему не было еще и шестнадцати лет.
30
Все произошло так, словно с разума Лоис спала пелена и она смотрела ни них как в первый раз. Собрали консилиум, сделали все анализы, провели тесты, рентген. Врачи – специалисты по речи – начали работать с Лоис, вновь обучая ее самым простым обиходным словам, которые, к большому удивлению, были забыты. Пич читала ей сказки из старых детских книг, связывая слова, как если бы она это делала для ребенка, и Лоис с готовностью училась узнавать когда-то знакомые звуки и знаки, пока после долгих месяцев упорной работы не смогла снова писать и читать.
Дела продвигались, и у Лоис опять появился вкус к жизни, она просила отвезти ее в лучшие магазины заказать платья, сделала модную стрижку до плеч, с былым умением пользовалась косметикой, а Пич, затаив дыхание, наблюдала, сидя на своем обычном месте – у ее ног на ковре.
Казалось, Лоис приняла свое кресло-каталку как неотъемлемую часть жизни, никогда не спрашивая о причинах своей парализации, и когда Эмилия, волнуясь, показала ее психиатру, он сказал, что ему противостоит каменная стена: или Лоис забыла о своем прошлом, или не хочет его вспоминать.
И в одно прекрасное, ясно-голубое утро, какое бывает только во Флориде, за завтраком, Лоис своим мягким, чуть хрипловатым голосом заявила, что хочет вернуться, во Францию.
– Я превосходно себя чувствую, мама, – сказала она, когда Эмилия переглянулась с Жераром. – Я не могу навсегда остаться здесь, я не ребенок.
– Тогда я должна поехать с тобой, – сказала Эмилия, уже планируя, каким образом они поедут.
– Нет! – резко ответила Лоис. – Я хочу, чтобы со мной ехала Пич!
Глаза Пич расширились от восхищения.
– Франция! – завизжала она от счастья. – Потрясающе!
– Но, Лоис, я нужна тебе, – возразила Эмилия. – Я просто не могу разрешить вам уехать одним.
– Пусть они едут, – спокойно сказал Жерар, – Лоис великолепно ладит с Пич, и вполне достаточно будет Миц, чтобы помочь.
Он протянул руку через стол и ободряюще коснулся руки Эмилии.
– Кроме того, ты нужна мне здесь.
Лайнер «Куин Мэри» отплывал из Нью-Йорка свежим весенним утром, и Лоис, подняв голову, улыбнулась Пич, которая стояла рядом с ее креслом.
– Помнишь, когда тебе было пять лет, и я тогда заботилась о тебе? А теперь ты будешь танцевать и флиртовать всю ночь, и отправлять меня в постель, не забывая о стакане молока и плюшевом мишке.
– Ты никогда не должна приходить на обед или на вечер слишком рано, – давала указания Лоис, в то время как Пич торопливо натягивала новое кораллово-розовое платье из тафты, украшенное на плечах бантами, с очень красивой, легкой, как пена, юбкой. – Ты должна научиться появляться.
Пич расчесала волосы, прихватив бронзовые волны розовой лентой, затем, решив, что выглядит так чересчур молодо, распустила волосы, которые блестящей волной ниспадали до талии. Высокая и худенькая, в плоских балетных туфельках, она походила на Жизель, появившуюся из леса. Итак, со вздохом подумала она, ей все равно нельзя было дать больше ее четырнадцати лет. Пич нетерпеливо переступала с ноги на ногу, время шло, а Лоис сидела за туалетным столиком, немного подкрашивая щеки, делая их поярче, расчесывая велось до тех пор, пока они не превратились в сияющий золотой цветок, который колыхался при каждом повороте головы. Вдев в маленькие ушки изящные изумрудные листочки, Лоис подняла руки, чтобы Пич помогла ей проскользнуть в сверкающее зеленое шелковое платье, ожидая, пока Миц застегнет застежки сзади. Она расправила пышную юбку, разложив ее складки так, что талия казалась еще более тонкой и подчеркивалась линия груди. Низкий вырез украсился булавкой, осыпанной изумрудами и бриллиантами, подаренной ей на прощание Жераром и Эмилией. Лоис добавила последнюю каплю «Орбле» – духов, от Герлена.
– Теперь, – сказала она, и Пич с облегчением вздохнула, – мы готовы.
Пич, пылающая, как ее платье, незаметно заняла свое место. Все в столовой наблюдали, как они приближались к столу. Лоис, сверкая своей самой ослепительной улыбкой, заняла место справа от капитана, а знаменитый рыжеволосый актер, который сидел слева, холодно взглянул на нее. Низким, хрипловатым голосом Лоис извинилась за опоздание, и мгновенно получила прощение всех мужчин, сидевших за столом.
Как будто кто-то неведомый нажал нужную кнопку, и все полузабытые рефлексы ожили снова. Лоис в великолепно украшенном кресле, которое везла Пич, посещала все коктейли, очаровывая всех своей бессознательной легкостью. Она не делала вид, что кресла-каталки нет, она просто никогда не акцентировала на нем внимание, давая понять, что ничем не отличается от любого из присутствующих. Лоис принимала участие во всех мероприятиях на корабле и выиграла пятьсот долларов, держа пари, за сколько дней, часов и минут корабль доплывет до Шербура. Она отстукивала пальцами ритм, когда оркестр наигрывал популярные мелодии Глена Миллера, улыбалась, глядя на танцующие пары. Потом сидела в баре, пила шампанское и изо всех сил флиртовала со всеми мужчинами подряд с опытностью бывалой кокетки.
Пич жалела молодого Тома Лаунсетона, который сидел рядом с ней за обедом и был так сражен красотой Лоис и отчаянно влюблен, что ничего не ел.
– Ты должен попробовать это, – сказала Пич, надкусывая шоколадное суфле.
Том тяжело вздохнул, пододвигая ей тарелку.
– Ешь и мое, тебе надо немного поправиться. Пич раздраженно осмотрела свою худенькую фигурку. Да, действительно, у нее была слишком маленькая грудь, но она развивалась, и Пич надеялась, что она станет красивой. Она же не худа, как палка, ведь правда? Нахмурившись, Пич доела суфле.
– Тебе нравится, да? – спросил он, на какое-то мгновение отводя глаза от Лоис, чтобы улыбнуться Пич.
– Очень, – согласилась Пич. – Я вижу, ты восхищен моей сестрой? – добавила она.
– Кто же может не восхищаться ею?
– Держу пари, у тебя нет сестер, – интуитивно догадалась Пич.
– Братья, – сказал Том, усмехнувшись. – Один – Гарри, он в Оксфорде, другой, младший – Арчи, заканчивает Итон и будет продолжать образование.
– А ты?
– Я просто путешествую перед поступлением в Кембридж. Я работал на ранчо в Колорадо, а до этого – в гонконгском банке и на ферме, где разводят овец, в Австралии. Считается, что это дает ощущение настоящей жизни в период между школой и университетом.
Пич была заворожена его рассказом о том, что живет он в старинном кирпичном доме в стиле королевы Анны, который называется Лаунсетон-Холл, в деревне с названием Лаунсетон Магна.
– Я думаю, что немного скучаю по всему этому, – признался Том. – Я отсутствовал почти год.
– Ну, похоже, это не из тех мест, которые быстро меняются, – успокоительно заметила Пич.
Том пригласил ее на танец, и Пич танцевала, забыв о своей застенчивости, под самые модные мелодии. Том рассказал, что ему девятнадцать лет и он собирается изучать в Кембридже историю, но на самом деле хотел бы заняться фермерством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62