Там стоял резкий запах мочи. Я услышал рычание.
Ц Гомер?

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Раскаявшиеся александрийцы по иронии судьбы первыми приняли смертную
казнь: их проводили на электрический стул в шесть вечера четвертого дека
бря 20… года. За четыре часа до окончания двухнедельного максимума, узакон
енного актом «О быстрой казни» 20… года и за несколько дней до того, как пре
зидент заслушал и Ц снова по иронии судьбы Ц удовлетворил апелляцию, п
оданную от их имени (и без их согласия). Четверо умерли, не прекращая раска
иваться по громкоговорителям, специально установленным для этой цели, и
их «подправленные» тела на три дня выставили на сайте ДК, как положено по
закону. Другие, или «истинные», александрийцы на время избежали казни из-
за Дамарис, которая обладала автоматическим и нерушимым правом апелляц
ии по закону «О снисхождении к знаменитостям» 20… года. Он обеспечивал все
м, чьи имена запечатлены на «Аллее звезд», независимо от преступления, ра
ссмотрение дела четырьмя судьями и президентом лично.
Обвинение в ответ воспользовалось правом разделения подсудимых и выте
снило Дамарис из дела, а соратников в спешном порядке отправили в помеще
ние для смертной казни поздним вечером одиннадцатого декабря 20… года. Го
сударство поплатилось семью днями. Как и в предыдущем случае, трансляция
имела бешеный успех. Дамарис принудили (ДК писал «разрешили») смотреть н
а процедуру из лос-анджелесской окружной тюрьмы по закону «О лицезрении
последствий преступления» 20… года.
Пока президент и его специальная команда судей рассматривали автомати
ческую петицию о помиловании Дамарис, взрывы и акты саботажа скорее учас
тились, чем спали. Цели теперь включали гораздо больше объектов, чем прос
то искусство и индустрия развлечений, в том числе несчастную панду из Ва
шингтонского зоопарка. Выяснилось, что любая группа или индивид с личным
и проблемами могли назваться александрийцами. Атаки производились во и
мя избавления от европейского искусства, мужского искусства, истории бе
лых, «обезьяньей» культуры, еврейской пропаганды. Банда, именовавшая себ
я александрийцами, объявила сидячую забастовку и голодовку в записываю
щей студии Гамбурга, требуя «избавления от записей». Сам Интернет перест
ал работать на сорок три ужасающих часа при участии загадочного хакера п
од именем alexandria.com. Двенадцатого января (десять дней спустя) президент дарова
л Дамарис помилование, судья Леви-Гомес-Ито сменила смертный приговор н
а девятнадцать пожизненных сроков заключения, каждый соответственно п
о двадцать четыре года. Четыреста пятьдесят шесть лет заключения, четвер
тый по продолжительности срок, когда-либо назначенный в Калифорнии, и са
мый длинный, когда-либо вынесенный знаменитости. Его отбывание сделал в
озможным только новый наркотик, «Полужизнь», который предоставлял закл
юченным возможность дожить до конца наказания.
Апелляции Дамарис исчерпались, равно как и собственность и банковский с
чет, и ее переправили в камеру в «Конце пути», просторной новой частной тю
рьме в Вегасе. Однако в последнюю минуту пожертвование со стороны неизве
стного благотворителя задержало процесс, оплатив опротестование и ее п
омилования, и решения суда. В обеих апелляциях она просила смерти. Пока он
и рассматривались, Дамарис перевели в новую, только открывшуюся тюрьму,
с максимумом охраны и минимумом удобств, для ожидания решения президент
а. Тем же утром двадцать художников и писателей, музыкантов и режиссеров
по всему миру (все они говорили по-английски) получили электронный денеж
ный перевод, подтверждение брони на самолет и загадочное приглашение в «
главный американский город» для строго секретного двухнедельного «кул
ьтурного конгресса». Им не следовало говорить кому-либо о своем отъезде
или о цели поездки. Ни один из двадцати приглашенных не ответил отказом. О
т миллиона отказаться сложно.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Это была не Гомер. Хотя и собака. Или собаки. И слышал я скорее не рычание, а
храп.
Звук шел отовсюду, но царила полная темнота. Я поднялся с колен, осторожно
пытаясь не ступить обратно в дыру, из которой только что вылез, и зажег фон
арь Вергилия.
Бетонный пол. Проволочные клетки в три яруса закрывали стены за исключен
ием узкой двери за моей спиной.
В каждой клетке сидело по собаке. Все спали. Большинство храпело, другие п
одвывали, некоторые повизгивали.
Я принялся искать Гомер, клетка за клеткой. Луч света ударил в маленького
терьера, тот открыл глаза и затявкал. Лай подхватил сосед по клетке, больш
ой сеттер. Все больше и больше собак присоединялось к хору.
Я понимал, что шум переполошит охрану. Поэтому и заторопился, освещая каж
дую клетку фонарем. Теперь все собаки проснулись, и большая часть лаяла. В
о всех клетках сидели собаки, за исключением одной пустой Ц сильно меня
обеспокоившей Ц и трех у двери, где содержались крошечные «медвежата»,
недавно вошедшие в моду.
Гомер оказалась в углу, на самом нижнем ярусе в мелкой клетке, помеченной
табличкой «Последняя веранда», рядом стояла аптечка со стеклянной двер
цей. Черные глаза-пуговки не открывались.
Ц Гомер? Она казалась слишком умиротворенной, чтобы ее беспокоить, несм
отря на весь шум. На мгновение мне захотелось оставить ее там я закрыть ещ
е одну страницу в своей жизни, страницу о наследстве моего отца (а она щено
к щенка его старого пса, которого он оставил нам с мамой). Я протянул пальц
ы сквозь проволоку и тронул нос, оказавшийся мокрым и теплым. Гомер умира
ла, и я знал это.
Потом она открыла один глаз, посмотрела на меня и заскулила. Ее глаза изме
нились, стали большими и карими.
Клетки были заперты. Я вытащил оружие из кармана и использовал его в каче
стве молотка, чтобы сломать замок. Понадобилось несколько ударов, и все в
ремя я шептал:
Ц Гомер! Давай, девочка! Слышишь меня, старину Шепа?
Она пошевелилась, попыталась встать, но не смогла. Вначале я не понял. Пото
м вспомнил о «Полужизни». Может, они уже начали применять лекарство?
Я выбил стекло в аптечке рядом с ее клеткой. В отдалении завыла сирена.
На трех бутылочках с таблетками надпись гласила: «Полужизнь». Там же сто
яли два маленьких баллончика с изображением монаха в капюшоне Ц «После
дняя воля». Я сгреб все и сунул в карман.
За дверью послышались приближающиеся шаги, эхом отдающиеся от голого бе
тона. Потом крики, уже ближе. И в отдалении все та же сирена. Теперь уже все с
обаки лаяли Ц все, кроме Гомер.
Ц Давай, девочка!
Я схватил ее за ошейник и вытащил из клетки. Гомер сильно ударилась об пол
и застонала от боли или, может, от страха. Я потащил ее к дыре посреди пола. Н
ога вновь отказывалась повиноваться.
Щелкнула дверь. Ручка задрожала и повернулась. Еще больше криков и топот
а снаружи.
Я пропихнул Гомер в дыру и прыгнул за ней, пытаясь приземлиться на здоров
ую ногу и использовать ее в качестве амортизатора. Промазал и ударился о
деревеневшей ногой, споткнулся в темноте о Гомер. Она снова застонала.
Надо мной появился свет. Собаки перестали лаять.
Подтянувшись, я потащил железную крышку лаза. Та проехала половину пути
с жутким скрежетом, потом застряла. Колодец все еще оставался открытым, я
видел сквозь него свет и слышал крики.
Ц Стой!
В колодец ударил луч света.
Я высунул из дыры револьвер и попытался найти курок.
БАМ!
БАХ!
Крики. Свет погас. Собаки снова залаяли. Я сунул револьвер обратно в карма
н. Вот уж не предполагал, что он исправен!
Уложил Гомер в маленькую красную тележку. Хвост и голова свисали через б
ортики.
Ц Говорит охрана! Ц раздался голос, исходящий словно из бычьего рога.
Ц Вы нарушаете закон! Ц Уже нет, Ц прошептал я.
Таща за собой тележку, прокрался в глубь туннеля, в темноту. Я не хотел заж
игать свет. Нога отошла, но была горячей, мокрой и липкой. Я обнаружил, что е
сли похлопать в ладоши несколько раз как можно тише, то пальцы перестану
т завязываться узлом.
Как только мы завернули за угол, я остановился.
Позади слышался жуткий скрежет железа. Неужели они последовали за нами в
дыру? Я снова вытащил оружие. Выглянул из-за угла, шершавого от камней и пр
оволоки.
Свет потихоньку исчезал. Охранники закрывали колодец, а не открывали его
. Мы в безопасности.
Пока что.
Я включил фонарь Вергилия и закатал штанину. Нога вновь начала кровоточи
ть. Куппер сделался розовым и блестящим. Я попытался содрать его, однако о
н будто превратился в часть моей плоти.
Меня терзала жестокая боль, но что делать? Я раскатал штанину, встал, почти
врезавшись в вонючий, протекающий потолок туннеля. Гомер лежала в тележ
ке словно большая рыба в маленькой лодке, свисающая через края со всех ст
орон. В свете фонаря Вергилия ее единственный открытый глаз выглядел кар
им и мутным. Нос оставался теплым.
Ц Давай, девочка, Ц сказал я, и мы принялись спускаться с горы.
Со всех сторон слышалось возбужденное тихое бормотание копателей. Мы ми
новали выдолбленную комнату, где двое диггеров, оба нагие и исцарапанные
, истекающие кровью, вгрызались в стену. Один из них, кажется, был женщиной.

Ц Булавка! Ц говорили они. Ц Розетка, крышка бутылки, жвачка, циферблат
, ножницы, часы.
Вскоре мы добрались до первых газовых горелок с их резким, дымным запахо
м. Я еще раз пшикнул в рот «Последней воли». Руки тут же попытались сложить
ся вместе, как в молитве. Вначале я держал левую руку в кармане, потом нача
л толкать тележку двумя руками со сплетенными пальцами. Так стало немног
о лучше.
Нога уже не болела, хотя я знал, что кровь не остановилась. Чувствовал, как
она заполняет ботинок.
Мы прошли еще несколько команд диггеров и шахтеров с тележками, похожими
на мою. Я ни с кем не говорил, и никто не замечал меня, пока я не нашел Вергил
ия на дне Ц он рассортировывал мусор в большие тележки и баки.
Ц У тебя получилось, Ц сказал он. Казалось, мой успех его удивил.
Ц Гомер, Ц представил я. Ц Вот, держите.
Я вытащил взятые из аптечки два баллончика со спреем из штанов с одной по
лосой, кинул ему. Полупустой оставил себе. Позже пожалел, что не оставил вс
е три. И пожалел, что не отдал все три Вергилию. Проще говоря, я оставил дост
аточно, чтобы разрушить свою жизнь, и слишком мало, чтобы ее спасти.
Ц Спасибо.
Ц Можно мне на время взять тележку? Ц спросил я. Ц Я верну. Вергилий кив
нул. Он уже запрокидывал голову и открывал рот, чтобы брызнуть туда из бал
лончика.
Снаружи похолодало Ц первая холодная ночь октября. Часы на телефоне пок
азывали почти полночь. Я провел внутри Грейт-Киллс почти семь часов!
Мои небесно-голубые брюки с одной полосой намокли от крови. Куппер остав
ался горячим. Хромая, я потащил Гомер через хилые, поредевшие леса и верну
лся на тротуар улицы. Там толкать тележку оказалось несравненно легче. Х
отя мы уже вышли к подножию горы, всю дорогу к «Уткам и селезням», где я ост
авил лектро, пришлось идти вниз. Надеюсь, батареи продержатся.
Гомер лежала в тележке, открыв один большой карий глаз, но ничего не отраж
алось в ее взгляде, как будто никого не было дома. Только оглядываясь на не
е, бледную, как привидение, в тусклом свете улицы, я сразу же прибавлял шаг
у. Хотя и понятия не имел, что буду делать с ней в «Утках и селезнях» или у Ге
нри. Я просто радовался, что она снова со мной.
Гора нависала над нами словно надгробный камень.
Путь к «Уткам и селезням» лежал мимо дома. На самом деле бар стоял в сторон
е, на полтора квартала дальше по Кленовой, то есть мне пришлось толкать те
лежку вверх по холму. Я хромал, в ботинке хлюпала кровь, но мы все равно све
рнули. Хотелось еще раз посмотреть собственными глазами, в чем дело. Може
т, я надеялся, что все мне просто приснилось.
Не приснилось. Внутри, как и раньше, я увидел движущиеся тени. Подъезд к до
му все еще заполняли лектро с номерными знаками Бюро. Принуждение? Я оста
новил тележку под деревом, в тени. Вспомнил об оружии у себя в кармане Ц о
пасная улика, наверное Ц и сунул его в тележку, под Гомер. Суматоха разбуд
ила ее, или, может, дом подействовал. Вероятно, она почувствовала, что близ
ко родной очаг, настолько близко, как потом оказалось, насколько она уже б
ольше никогда не подойдет к нему. Гомер открыла один глаз и подняла голов
у, собираясь завыть, и я бросился бежать, грохоча тележкой. Гомер так и не з
авыла, но я не остановился до самых «Уток и селезней».
Вывеска сверкала, и внутри горели огни, однако я не зашел. Не хотелось виде
ть ни Лоу, ни Данте. Проверил лектро. Стрелка застыла на желтом секторе, но
пока не собиралась перебираться на красный. Я засунул Гомер на переднее
сиденье и положил тележку в багажник.
После полуночи по мосту проехать легко. Нога вновь заболела Ц все из-за х
одьбы. Из-за бега. Куппер стал таким горячим, что обжег мне руку. У меня возн
икло чувство, что ситуация выходит из-под контроля.
Я осторожно приблизился к дому Генри, высматривая машины Принуждения. Вр
оде чисто. Генри впустила меня внутрь, не спрашивая «Кто?». Я знал, что лифт
определяет присутствие животных, и закрыл сенсор рукой, чтобы закрылись
дверцы, Ц такой уловке я научился от матери. Возможно, единственной. Боти
нок вновь наполнился кровью, сочившейся через швы. За мной оставались ма
ленькие красные следы в виде полумесяца. Дверь в квартиру Генри была отк
рыта. Приоткрыта. Свет выключен. Я осторожно вошел, опасаясь ловушки, а пот
ом увидел Генри, одиноко сидящую на кушетке.
Ц Генри, познакомься с Гомер, Ц сказал я, закрывая за собой дверь.
Она не ответила. Даже не подняла головы. Она сидела, сложившись пополам, и
плакала. Вначале я подумал, что ее подстрелили.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Имена двадцати человек, удостоившихся кресел у Александрийского Кругл
ого Стола, так и не опубликовали. Всякий любопытный мог бы назвать хоть па
рочку, а слухи и предположения породили еще стольких, что их невозможно б
ыло бы поместить в одной комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27