Но все остальное считалось частной собственностью и было священно. Посягательство на частную собственность было кражей, а кража среди этих нищих легионеров считалась худшим из преступлений, много хуже убийства. Легионеры не слишком ценили свою жизнь, но крайне дорожили своей ничтожной собственностью.
С опасностью воровства легион боролся сам и боролся жестоко. Никто не думал обращаться с такими делами к начальству, а начальство делало вид, что не замечало традиционной расправы легиона с ворами.
Вскоре мы увидели этот закон в действии…
Майкл наотрез отказался отдать мне пояс, значит, мне следовало придумать какой-нибудь другой план действий. Я ни одной минуты не сомневался в правдивости рассказа Мари, он только подтверждал то, что я не раз думал, а Дигби не раз говорил, именно - что Болдини не зря тяготел к нашему обществу.
Сперва я пытался сговориться с Дигби и поочередно караулить ночью, но быстро отказался от этого плана. Это было невозможно - после такого долгого и трудного рабочего дня физически немыслимо бодрствовать.
Потом я решил было пойти прямо к Болдини и посоветовать ему «не трогать ночника» или прямо пообещать убить его, если с Майклом что-нибудь случится. Подумав и посоветовавшись с Дигби, который относился к этому делу совершенно несерьезно, я решил обратиться за советом к кому-нибудь более опытному и умному, чем сам. Я обратился к Бедди.
Он был хорошо осведомлен о мошенниках и способах борьбы ними. В Техасских всадниках ему пришлось быть не только солдатом, но заодно цепным псом и шерифом.
Поэтому в ближайший вечер я отвел Хэнка и Бедди в «Мадагаскарский бар», поставил выпивку и рассказал им, что Болдини, Колонна и Гунтайо собираются ночью ограбить моего брата.
- Мой брат, конечно, сам может за себя постоять, - сказал я. - Но эти идиоты почему-то вообразили, что он носит на себе какой-то драгоценный камень, который мы трое где-то стащили… Я боюсь только одного - этот Гунтайо похож на первоклассного сицилийского бандита, я боюсь, что он для верности всадит штык Майклу между ребер…
- Ничего подобного, - быстро ответил Бедди. - Не посмеет. Прежде всего недостаточно верит своим товарищам. Опять же слишком опасно - эти карманники не рискнут: одна капля крови на его руках или на рубашке, один крик того, кого он ударил, - и он пропал.
- Правильно, - согласился Хэнк. - В казарме не посмеют. Могут заманить на какую-нибудь глухую улицу и сзади ударить по черепу. Это они могут. Не пускайте его одного гулять.
Это было успокоительно. Убить кого-нибудь в казарме, где спит тридцать человек, действительно нелегко.
- Не знаю, - сказал я, сознавая, что иду против здравого смысла. Представьте себе, что Гунтайо просто ударит штыком сквозь одеяло. Тогда кровь на него не попадет…
- Даже когда он начнет путаться с поясом? - спросил Бедди. - А твой брат даже не пикнет? Брось, это глупости.
- Послушай, сынок, - заявил Хэнк. - Вообрази, что ты собрался проткнуть меня. Почем ты знаешь, где у меня сердце, если согнулся под одеялом и в комнате темно? Почем ты знаешь, что все спят? Почем ты знаешь, что не будет шума? Чепуха, эти самые легионеры не потерпят убийства у себя в казарме… А главное, не позволят, чтобы им мешали спать…
- Видишь, - прервал Бедди. - Казарма самое спокойное место для твоего брата. А насчет его «драгоценностей короны», он сам позаботится. Не маленький.
- Согласен, - сказал я. - Если он не может быть убитым во сне, то бояться нечего. Я даже хотел бы, чтобы Болдини попробовал его ограбить.
- Не знаю, - протянул Бедди. - Я взялся бы стянуть у твоего брата все его доллары и центы, пояс, подушку и одеяло… Может, мистер Каскара Саграда тоже умеет делать дела.
И мы оба улыбнулись, вспомнив, как Бедди «хранил» мои деньги в Марселе.
- Слушай, сын, - вдруг сказал Хэнк. - Я придумал что-то. Что если я пойду к Каскара Саграда и любезно ему скажу… «Приятель, - скажу я, - если этот самый легионер, которого зовут Майк, или по спискам Вильям Браун № 18897, будет ограблен неизвестными злодеями, то я без всякого основания разобью тебя в лепешку. Так отделаю, что твой папа, если у тебя вообще такой есть, тебя не узнает». Или еще что-нибудь такое нехорошее. Как ты думаешь?
Я искренне поблагодарил его, но отказался. Мы сами управимся. Я боялся только убийства.
- Скажи брату, чтобы он не думал о поясе и бил своего бродягу обеими руками. За поясом я присмотрю, - пообещал Бедди.
Я еще раз поблагодарил их и вскоре отвел обоих домой.
В эту самую ночь случилось нечто, заставившее некоторых наших товарищей по казарме задуматься и оставить надежду на быстрое обогащение. Я проснулся от грохота и крика… Проснувшись, я вскочил и увидел двух человек, боровшихся на полу у кровати Майкла. Майкл сидел на своем противнике, держа его за горло. Комната быстро наполнилась раздетыми людьми, яростно кричавшими и бежавшими к нам, чтобы увидеть, кто нарушил их сон и тем самым провинился против неписанного закона легиона.
- Сверни койоту шею, - орал Бедди.
- Загни ему салазки, - советовал Дигби.
- Вор! - вдруг заревела толпа и набросилась на нас. Майк и его пленник вдруг поднялись над толпой и расцепились. Я увидел белое, насмерть перепуганное лицо вора. Это не был Гунтайо или Колонна, даже не Готто и не Вогэ. Это был малознакомый мне легионер из соседней комнаты. Он отчаянно барахтался и умолял его пощадить.
Я взглянул вокруг, ища Болдини. Он лежал на кровати и крепко спал. Капрал Дюпрэ тоже спал, повернувшись лицом к стене. Эти люди, просыпавшиеся от писка мыши, безмятежно спали, несмотря на дикий рев.
- Что ты здесь делал, мерзавец?! - взревело сразу полдюжины голосов. Несчастного вора трясли, дергали в разные стороны, подбрасывали и били.
- Браун, говори, в чем дело! - заревел Шварц. - Крал он или не крал?
- На стол его, на стол, - дико кричал Брандт.
- Давайте судить по чести, - заревел Хэнк. - Конокрадов вешают, все в порядке, но давайте сперва судить. - Он схватил вора, встряхнул его и рявкнул: - Признавайся!
- Погодите, - кричал по-французски Майкл. - Хватит с него…
Толпа зарычала. У многих в руках были штыки.
- Я заблудился, - жалобно кричал пленник.
- И добрался до кровати человека с деньгами, - захохотал кто-то. - Закон легиона! На стол его!
Майкл вскочил на стол.
- Молчите, дураки, - закричал он. - Слушайте!
Толпа замолчала и стала слушать.
- Я проснулся и увидел, что этот человек шарит у меня под подушкой. Я думал, что это кто-то из нашей комнаты. Я ждал другого. Отпустите этого несчастного идиота, он больше не придет.
Толпа дико зарычала и хлынула вперед. Майкл был мгновенно сброшен со стола. Пока Дигби, Майкл и я пытались снова протиснуться вперед, вора разложили на столе и прижали. Два штыка были пробиты сквозь его ладони и два - сквозь уши. Он лежал, пригвожденный к столу, и стонал.
Я бросился, чтобы ему помочь, но Хэнк обнял меня и крепко держал своими медвежьими лапами.
- Тихо, Джонни, - сказал он. - Это туземный обычай. Здесь не одобряют воров… Жаль, что это не Болдини.
- Замолчи, щенок, - заорал Брандт на пленника. - Не то я воткну тебе штык в горло.
Майкл, пытаясь пробиться к столу, бросился на Шварца, и кто-то вдруг крикнул: «Обход!»
В один момент все сразу разбежались. Патруль вошел и нашел комнату мирно спящих в своих койках легионеров. На столе всхлипывал смертельно бледный вор, и мы трое вырывали пригвоздившие его штыки.
- Что это такое? - спросил караульный капрал. - Понимаю, несчастный случай, - ответил он сам себе и приказал отнести израненного солдата в лазарет. На нас он не обратил ни малейшего внимания…
Я не знал имени этого человека и не мог сказать, был ли он натравлен Болдини или действовал по собственной инициативе.
Майкл поймал его, когда он запустил руку под подушку, возможно, что он просто искал кошелек, но, с другой стороны, возможно, что он охотился за поясом и на всякий случай заглянул под подушку, прежде чем предпринимать рискованный осмотр под одеялом.
На следующий день мы обсуждали это дело и обратили внимание на то, что ни Гунтайо, ни Колонна не участвовали во вчерашней свалке. Они, по-видимому, тоже «не проснулись».
Старые легионеры предсказывали, что начальство не обратит внимания на всю эту историю. Так и случилось; очевидно, оно разрешало солдатам проводить свое собственное правосудие в таких делах.
Когда израненный солдат вышел из лазарета, мы узнали, что его зовут Болидар, он был португальцем из Лиссабона. Похоже, что по профессии он был карманным вором. Мы постарались с ним сблизиться, но он упорно утверждал, что заблудился и принял кровать Майкла за свою собственную. По-видимому, он боялся выдать своих товарищей.
- Предоставьте его мне, - сказал Бедди. - Я развяжу ему язык. В одну чудесную ночь эта португальская свинья расскажет мне и Хэнку тайну своего нежного сердца.
- Поплачет в жилет и расскажет, - подтвердил Хэнк.
Собирались ли они применять для этой цели вино или угрозы, я не узнал.
Я вскоре узнал другое, а именно: что мы были самой знаменитой шайкой воров в Европе и что мы украли брильянт ценой свыше миллиона франков. С ним мы убежали в легион, чтобы переждать несколько лет, а потом его продать.
Мы были немцами, делавшими вид, что мы англичане. Мы украли наш пресловутый брильянт в Лондоне у знаменитого английского генерала сэра Смита, которому он был подарен самим принцем Уэльским, влюбленным в сестру генерала. Если Бедди смог бы спасти этот камень, вырвать его из рук грабителей, то он, Болидар, мог бы обещать ему защиту влиятельных лиц (имен он, к сожалению, назвать не может) и тысячу франков…
- Вот какие дела, приятель, - усмехаясь, закончил Бедди.
Такие дела продолжались месяц. К концу этого месяца мы были назначены в батальон, отправлявшийся на юг, на войну, туда, где мы должны были отличиться и выдвинуться. Мы сделали наш первый шаг по пути к славе.
Пустыня
Мы вышли из Сиди-Бель-Аббеса, чувствуя себя, как мальчишки, выпущенные из школы. Смена невыносимого однообразия казармы на подвижность действительной службы была восхитительна. Единственное, что меня огорчало, была невозможность увидеть Изабель, которая собиралась посетить Алжир. Кроме того, меня мучило сознание, что если мы будем посланы далеко на юг, то я не буду иметь возможности с ней регулярно переписываться. Я излил мою горесть в длинном письме к ней в ночь перед нашим выходом. Я писал ей, что не сомневаюсь в том, что мы опять встретимся, но на всякий случай просил ее забыть обо мне, если она в течение года не будет получать от меня никаких известий. Это наверняка будет обозначать, что я погиб.
Покончив с сентиментальностями, я решил стать практичным и принялся за приведение в порядок всего моего походного снаряжения. Наконец, нагруженный как вьючное животное, я в последний раз стал в общий фронт легионеров на плацу казарм Сиди-Бель-Аббеса. С радостью в сердце, с сотней патронов в кармане и страшной тяжестью на плечах мы повернули и вышли в ворота под звуки нашего великолепного оркестра, игравшего марш Иностранного легиона, тот самый марш, который играется, только когда легион выходит в боевой поход.
Мы не знали, куда нас пошлют, и не задумывались над этим. Мы знали, что нам предстоит невыносимо тяжелый поход, но это нас также не беспокоило. Нас могли отправлять в бой целым батальоном или разбить на роты и взводы и поставить гарнизонами на передовых постах в пустыне. Как бы то ни было, нам предстояло встретить наших врагов. Может быть, это будут туареги, может быть, мятежные арабские племена или фанатики Сенусси.
Возможно, что нам предстояло расширить владения французов до озера Чад или Тимбукту, а может быть, начальство решило нашими штыками раз навсегда замирить Марокко. Наши представления о предстоящем походе были самыми приблизительными, но мы твердо знали одно: в наших карманах лежали не учебные, а боевые патроны и казарменная скука осталась позади. Поэтому мы шли и весело пели любимые песни легиона: «Шапка отца Бужо», «Африканские походы», «Солдаты легиона» и «Вот так колбаса».
Майкл, Дигби и я были в одной четверке вместе с Мари, позади нас шли Хэнк, Бедди, Сент-Андре и Шварц. На ночь все мы ложились в одну палатку, которую строили в минуту с четвертью из навьюченных на нас кусков холста и разборных шестов. Мы спали на шинелях, с жестким ранцем под головой. Наши винтовки сковывались цепью и приковывались к нашим рукам.
Мы были лучшими из легиона - крепкими, отборными людьми. Никто из нас не заболел и не остался позади. Мы весело шли вперед, весело засыпали от полного изнеможения после сорокакилометрового перехода и весело вставали в два часа утра, чтобы начать следующий походный день.
Воды не хватало, риса и макарон тоже не хватало, мяса и овощей совсем не было, хлеба было мало, но никто из нас от этого не ослабел. Мы не имели тропических шлемов и защищали шею от солнца узким куском полотна, но за весь наш поход ни один из солдат не стал жертвой солнечного удара.
Наконец мы прибыли в Аин-Сефра и там остановились, чтобы привести себя в порядок. Там мы узнали, что по всей Сахаре начинала накопляться новая волна мятежа. Туареги участили нападения на укрепленные деревни, сенуситы вели усиленную пропаганду, было несколько восстаний замиренных племен и несколько убийств французских чиновников. Ходили слухи о предстоящем восстании по всей французской границе от Марокко до Триполи и пропагандировалась священная война против неверных «во славу Махди Эль-Сенусси, всемилостивого и всесильного Аллаха и его пророка Магомета»…
Это мы узнали от арабов, говоря с ними на их родном языке, и от вестовых, подслушивавших разговоры офицеров в собрании.
Из Аин-Сефра мы промаршировали в Дуаргала, где были сосредоточены крупные силы алжирской армии. Оттуда нас выслали на юг, вероятно, для того, чтобы служить барьером, за которым будет разворачиваться и перестраиваться стоявшая в Дуаргала бригада. Таким образом, после бесконечных переходов по пустыне батальон растянулся по длинной цепи оазисов, сообщение между которыми поддерживалось патрулями на верблюдах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40