Похожая на нее осталась в круглой комнате, вместе с Ассом. А еще через секунду я вспомнил, кого еще напоминает это темное пятно.
Кажется, не только я один вспомнил.
– Ты все-таки привел его с собой, – обвиняюще прошептал старик.
– Никуда никого я не вел! Он сам… И не надо его так бояться. Он мой…
Вот только сообразить сразу не смог, кем мне Молчуна назвать: другом или зверем?
Дед покачал головой, но спорить не стал.
– Господин, это твое! – Девушка Первоидущего протянула мне какой-то свиток.
– Где ты это взяла?
– Он выпал у тебя из рукава.
Я развернул и тут же свернул обратно. Почерк слегка похож на мой, но текст едва знакомый или почти забытый. Словно писано по пьяни или с сильного устатку.
– Что там? – заинтересовался Первоидущий.
– Про тебя точно ничего.
Я не хотел грубить мужику, но если в свитке то, чего я думаю, то его лучше сразу сжечь. Как говорится, перед прочтением.


12

Я так и не сжег то, чего притащил из Храма. Решил, что успею. Потом. Когда отосплюсь, поем и соберусь с мыслями. Все необратимые действа надо делать на трезвую голову и недрогнувшей рукой. Чтобы потом не было мучительно больно и обидно. Вот я и принял пару чаш тифуры вместо антидепрессанта и завалился спать. Успел еще Малька перед сном послать. Чтоб не приставал ко мне с «покушать и помыться». Это уже когда проснулся, тогда и ванну к постели потребовал, и обед из четырех блюд, и обязательно с десертом. А то что снаружи вечер наметился, так мне по фигу! Второй прием пищи считается обедом. И нечего экономить на голодном хозяине!
Малек не спорил. Затащил в палатку кожаную поилку, вылил в нее буримс воды и сообщил, что «ва-анна» готова, а еду он принесет, как только я пожелаю. Мальку старательно и молча помогал мужик среднего роста и неопределенного возраста. Я не сразу вспомнил, кто он такой и с какой это радости его на трудовой «энтузиазизм» растащило. А когда вспомнил и спросил, то получил такой ответ, что почти аппетита лишился. Я сначала помылся, а уже потом обедом занялся. Ел, старательно пережевывая, внюхиваясь и вкушиваясь в каждый кусок. Время тянул, чтобы не думать, чего делать с новоявленным рабом и странным свитком, к которому и прикоснуться-то стремно. От написанного в нем – волосы дыбом по всему телу. А если поверить, что это я сам, своей собственной рукой, через незнамо сколько лет… то крышу сорвет прям сразу.
Вот я и не стал ничего сегодня решать. Насчет свитка. Так непрочитанным и бросил его в шкатулку. Вот года через два вытащу и… посмеюсь над собой, неврастеником. Если доживу. (Лучше уж сомневаться в своих силах и приятно ошибиться, чем быть твердо уверенным и… обмануться.)
Я позвал Сервуса, чтобы прекратить это глупое философствование. Неизвестно, до чего еще я дофилософствуюсь, пока обед прикончу.
Сервус очень быстро явился на мой зов. Будто стоял возле палатки и ждал. Хотя… может, он этому у прежнего хозяина научился? Стоять и ждать. Чтобы потом по первому зову и бегом.
Ну вошел мужик и тут же уставился на заменитель ванны в суровых походных условиях. Ясное дело, человек он культурный, бывший наставник все-таки мыться, наверно, по три раза на день привык, а прежний хозяин держал его в грязном теле. Вот я, по доброте душевной, и предложил ему помыться. А то амбре от него такое, что противогаз вспоминается. С тоской и сожалением.
Без повышенного энтузиазма, но и без лишних разговоров Сервус приступил к водным процедурам. Начал елозить мокрыми руками по телу, стоя рядом с «ванной». Похоже, большой любовью к воде он не страдал, как и повышенной стыдливостью. В палатке еще два человека, а он устроил, понимаешь ли, мужской стриптиз. А вдруг у меня ориентация с поворот-подвывертом? Или у моего оберегателя? Совсем мужику нечего терять или так привык выполнять приказы, что действует на автомате?..
Вошел Малек, увидел это мокрое безобразие и фыркнул. Я согласно кивнул:
– Моется, как кот языком, и считает, что так и надо.
– Услышал бы тебя тисл, смертельно обиделся бы. Господин, они же воду видят только в котле, когда асту варят.
– Или в кошмаре. Кстати, большой любитель чистоты, а ты помыться хочешь?
Малек изобразил на лице ужас и отвращение. Очень у него это правдоподобно получилось.
– Не в этой воде, в чистой, – успокоил я пацана.
Но тот все равно затряс головой:
– Нет! Не хочу!
– А когда ты в последний раз мылся? – полюбопытствовал я.
– Недавно. После Злого леса.
– Это когда лопнул старый буримс, и на тебя упало три капли воды?
– Не три капли! У меня вся спина и голова были мокрые!
– А-а… Ну тогда ты точно очень чистый. Прям стерильный. Можно хоть сейчас в операционную.
– Куда?
Малек сделал большие глаза.
Так, похоже, меня слегка занесло. Стерильность и операционная – это из другой жизни.
– Не куда, а откуда. Забирай ванну, Сервуса и заканчивайте мытье на улице.
– Где?! – Малек удивленно заморгал. – Господин, мы не в городе. Перед Храмом улиц нет.
– Сам знаю, что нет. Это у меня так, случайно вырвалось. Короче, буквоед, снаружи все дела доделывайте. А то устроили у меня банно-прачечный комплекс. Теперь понятно?
– Нет.
– Чего тебе непонятно?!
Умеет пацан иногда так достать, что прибить его хочется.
– Как ты меня назвал, господин?
– Как надо, так и назвал. А за каким это ты вообще сюда зашел?
– Пустой кувшин забрать. И сказать хотел…
Оглянулся, лизнул запястье. Почесаться ему в облом или звериная привычка сработала?
– Забирай и говори. Если не передумал.
– Я Марлу видел, – сообщил Малек, когда «ванны», Сервуса с вещами и посуды уже не было в палатке.
– Где?!
– В караване.
– Когда?!
Мне хотелось встряхнуть пацана, чтоб он говорил быстрее.
– Я только думал зайти к тебе, господин, а тут вижу, Марла идет…
– Куда она пошла?
– К себе в…
– А-а… ну ладно. Я к ней потом зайду.
Вдруг Лапушка отдохнуть задумала, поесть там или помыться, а тут я завалюсь. Полчасика потерпеть смогу. Снаружи. Возле костра. Вроде как при деле и сразу видно, что хозяин дома.
Но «терпеть» больше пришлось. Марла ко мне только после Санута подошла.
Посидели немного у костра, на огонь посмотрели, тифуры выпили, потом в палатку забрались. В мою. И все это молча.
В палатке тоже обошлись без разговоров.
Марла держалась со мной так, точно мы не полтора дня, а полтора года не виделись. Или я вдруг стал дорогим и хрупким товаром, на который только смотреть можно. Пока не купишь.
Но природа… она свое завсегда возьмет. Взяла и на этот раз.
Лапушка разошлась так, словно решила восполнить недополученное за все дни и ночи нашей разлуки. Я уже и не помню, когда в последний раз так активно полировал свои фамильные драгоценности.
Про Меченого мы заговорили ближе к завтраку. Да и то, если бы я не спросил, Марла так и ушла бы от меня. Молча. Кажется, ее совсем не тянуло озвучивать свои похождения в Храме. Моими, кстати, она тоже не интересовалась. Скорее наоборот. Если б додумалась, то уши, наверно, заткнула бы. Себе. Или мне пасть. Хорошо, я быстро понял, как ее «интересуют» мои воспоминания. И сразу же на вопрос перешел. Конкретный. Типа, а с Меченым чего делать будем? Ну а после такого захода и рассказать пришлось кой-чего. Без лишних подробностей, правда. Они-то как раз к делу Меченого – никаким боком. Да и про него много интересного не расскажешь. Ну встретились, ну пообщались, потом я ушел, а он остался. С ножом в пузе. Обычная бытовуха, можно сказать. Не хотел, но получилось. Теперь вот последствия этого «получилось» разгребать надо.
А если надо, то как? И когда? Вчера Первоидущий нас строить не стал, но сегодня… как в той песне может получиться: «…По дороге, по широкой дороге. Там, где мчится курьерский…» Поезда, правда, по здешним Дорогам не бегают, но поалы тоже развивают очень даже приличную скорость. А мне не только Меченого найти надо, но и сеанс исцеления провести. А это все – время. Которого с каждой секундой становится меньше. Пока я сижу и жду чего-то. Особого приглашения? Или разрешения? От Лапушки.
Она задумчиво покатала в ладонях округлый камень. Посмотрела, как мерцают зеленые искорки в его темной глубине.
Таких камней я здесь еще не видел.
– Есть хозяин, есть раб и есть слуга. – Голос у Марлы низкий, глухой и какой-то отрешенный. Точно она не со мной говорит, а думает вслух. – А есть еще те, кому трудно служить…
– Это мне-то трудно служить?! – не выдержал я поклепа. – Да этот мужик меня почти не видел и не слышал!
Лапушка подняла голову. И, наверно, в первый раз за сегодня прямо посмотрела на меня. А в глазах ее, похоже, печаль всей вселенной собралась.
– При чем тут ты, Пушистый?.. Это Меченому трудно быть слугой. Он как-то сказал… – Марла сжала камень в кулаке. – «Я похож на касырта в паланкине. На связанного касырта. Ни убежать, ни обогнать паланкин не могу, ни другой путь выбрать. И так до самой смерти. Связанный и в чужом паланкине». – А голос у нее ну точь-в-точь как у Меченого сделался. Закрой глаза, и поверишь, что мужик рядом стоит.
Глаза я закрывать не стал. Чтоб не обманываться.
Блин! Ну как можно быть таким недогадостным? Видел же, что Меченому не слишком радостно жить возле меня. Но что настолько все хреново… что ему легче умереть, чем дальше служить…
– Если б я знал, давно бы отпустил его. Честно, Лапушка. Ну что я, зверь какой?..
– Как бы ты его отпустил?! – Кажется, Лапушка немного удивилась.
– Ну как?.. Обыкновенно. Как всех остальных отпускают.
– Таких слуг не отпускают.
– Почему?
– Потому что не отпускают. Они связаны с хозяином до смерти.
Неуютно мне стало от таких разговоров.
– А разорвать эту связь?
– Как разорвать?! – Марла даже свой камень уронила.
– Ну с помощью ритуала…
– Нет такого ритуала! – Голос у Лапушки сделался тверже поднятого камня. И холоднее утреннего ветра.
– Ну тогда я придумал бы чего-нибудь.
– Ты?! Придумал бы?!
– Ну да. А что, нельзя?
На меня посмотрели так, будто я небо с землей предложил местами поменять. Марла даже подобралась как-то вся. Как перед опасным местом, которое мы проехать должны. Похоже, я здорово удивил Лапушку. И напугал.
– Ну ладно. Чего ты, в самом-то деле? Сейчас-то я ничего придумывать не буду. Нынче решать надо, как с Меченым быть. Одному мне соваться в Храм никак нельзя. Мне ассистент нужен, чтоб присмотрел за мной, пока я его тащить буду. Чтоб за руку меня подержал. А то ведь заблудиться в чужом сне – раз плюнуть. Так предсказатель наш говорит.
Я даже устал от своей речуги. И рассказывать, как спасал Первоидущего и его компанию, не стал. В другой раз как-нибудь. Если Лапушка захочет. Только спросил ее:
– Пойдешь со мной? Поможешь?
– Нет.
Я обалдел и онемел. На минуту.
Совсем другого ответа ведь ожидал.
Да если б Кранта можно было взять в Храм, я и просить бы Марлу не стал. Смотались бы по быстрячку, справились бы с проблемкой по-тихому и спокойно обратно вернулись. Уже втроем. А Меченый – мужик не из болтливых. Не станет он о нашем недоразумении распространяться. Крант – тоже. Но с ним я в Храм не ходок. И Малька со мной он не отпустит. Точнее, «слабого, беззащитного» меня со «страшным и ужасным» ипшей. Обязательно присмотреть за мной захочет. Хотя бы издали. А что из этого получится, я уже видел. Во сне. Я с криком проснулся после него. И дня три потом только шепотом говорить мог.
– Пушистый, я не пойду в Храм. И тебе идти не надо.
– А Меченый? Он же того…
– Он уже мертвый. – Голос у Марлы не дрогнул. Только зубы сжались. До хруста.
– Еще нет. – Уверенности в моем голосе было не меньше. Я не мог объяснить, но точно, на сто процентов знал, что время в том месте, где сейчас Меченый, не движется. Застыло, как стоп-кадр. И будет стоять, пока я решаю, чего делать с проблемой. Почему я, а не Меченый должен решать, этого я не знаю. Может, закон какой существует. Или поправка к закону.
Даже понять такое трудно. А рассказать, да еще так, чтобы поверили… думаю, эта задачка не про меня. Но я честно попытался.
– Он еще живой, Лапушка. Я… знаю это.
Она покачала головой.
«Не поверила», – подумал я.
И ошибся.
– Он хочет умереть свободным. Отпусти его, Пушистый.
Ну я и «отпустил». Если женщина просит…

Где-то на большом дворе, перед распахнутыми воротами, стоит на коленях мужик. И улыбается. Отчего шрам на лице кажется еще глубже. Руки его прижаты к животу, а в глаза светит закатное солнце. Он щурится, улыбка превращается в оскал… это руки тянут из живота широкий нож. Вытянули, уронили, опять прижались к животу. Мужик валится на бок. Глаза плотно закрыты.

Мои, кстати, тоже.
Но понял я это не сразу. Как не сразу сообразил, когда и за каким это я свернулся в позу зародыша. И какого хрена у меня мокрые щеки, а Марла гладит меня по спине и голове. Как больного детеныша.
Да-а, насыщенным выдался день вчерашний. А знай я, что мне готовит сегодня, просыпаться бы не стал.
После первого восхода мы ушли от Храма.
Я вернул Сервусу Имя и свободу. Теперь у каравана новый колдун.
Надеюсь, я не буду сильно скучать по Ассу.


13

Домой, домой, большими прыжками домой!
Ну если не совсем домой, то хоть прочь от Храма. И очень быстро. Как говорил провидец: «Надо уходить, пока нас отпускают».
Возвращаться по пройденной уже дороге совсем нетрудно. И неинтересно. Уже не ждешь с нетерпением день завтрашний. Уже не хочется забежать за поворот и посмотреть, что там. Знаешь, что там. Проходили, видели. Осторожность, конечно, не помешает, но ничего нового в пути не предвидится. Обычные, рутинные трудности, с которыми справились раньше, справимся и на этот раз.
А с таким колдуном, что теперь вместо Асса, так и вообще на все проблемы можно положить и забыть. Уже то, как он нас сквозь Злой лес провел, отдельного разговора стоит. И благодарности перед строем. В смысле перед караваном.
Не знаю, как у Сервуса это получилось, но однажды всему каравану, включая рабов и поалов, приснился поход сквозь Злой лес. Или это Лесу приснилось, что между его деревьями ползет нечто мелкое и незначительное. А ради такой мелюзги и просыпаться не стоит.
Хоть я давно со снами не на «вы», да и то не сразу сообразил, как Сервус это провернул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77