Но Дашка называла себя трусихой. Боялась она – кто бы мог подумать? – мороженого! Шоколадного. Я уж и не знаю, как эта фобия называется.
Началось это у нее несколько лет назад. Еще на первом курсе, когда она торопилась на свидание в белом платье. В чужом, кстати. С трудом выпрошенном. Счастливая и сияющая бежала, а в нее врезался какой-то карапуз. Сама Дашка высокая, да еще платье широкое, длинное и прозрачное, вот малец и не заметил ее. Решил, наверно, что новый аттракцион на площадке появился: пробеги под аркой, называется.
Выпутывали зареванного детеныша в четыре руки. А чего его мамаша наговорила в процессе Дашке!.. Короче, свидание накрылось. Для полного счастья руки и физиономия мальца оказались перемазаны шоколадным мороженым. С того дня Дашка не ест его и не выходит в белом на улицу. Еще она твердо решила, что свадебное платье у нее будет розовое.
Смешная в общем-то история. Если случается с кем-то другим.
Потом я выяснил такое, что ржал полчаса и не мог остановиться. Дашка обиделась, думала, что я хохотал над ней, а я совсем из-за другого. Оказалось, Дашка Мышкина и Степанида Ивановна живут в одном районе! И даже в соседних девятиэтажках.
Так что каждый боится своих кошмаров…

Вот и я смотрел на Дорогу, на булыжники в траве – последний «привет» гор – и пытался понять: чего здесь страшиться? Ни тебе психов на мотоцикле, ни перевернутых бензовозов, ни надписей: «Частная собственность, охраняется минометным расчетом»… Короче, тишь да гладь, только от скуки подыхать. Третий день как я вернулся к каравану, а кажется, что третий год. Утром «встать!», вечером «лечь!» – и в промежутке ничего интересного. Устал я от этой рутины. «Степь да степь кругом…» хороша только первые пять минут. А потом… хочется чего-то другого. Высокого или глубокого. Ну на крайний случай, мокрого и светлого.
Вот только никто, кроме меня, не страдал от однообразия. Наоборот. На каждом привале я слышал от Первоидущего: «Хорошо шли, быстро. Пусть и дальше так будет». И улыбался моему: «пусть будет», словно мои слова чего-то значили.
А вечером Марла сообщала, что день прошел хорошо, потому как спокойно. Хотя эти места считаются очень даже опасными. Вот после Умтахо… И жара Марлу не доставала. «Жара не копье – потерпеть можно», – говорила эта неутомимая. Я б и терпел, если б в комплект с терпением входили гамак, кондиционер и чего-нибудь прохладительное. Но, к сожалению…
В горах жара не так донимала, а выбрался из них – и будто на сковородку попал. Только ночью, уже после Санута, становилось прохладнее. На пару часов всего. Вот я и заказал Мальку легкую одежду, питье и опахало.
С одеждой и питьем проблем не возникло. Но опахала не нашлось.
Блин, с каким нищим караваном я связался!
Спросил у Марлы веер, ну она и передала мне… боевой. Я чуть пальцы себе не отрезал! Когда им воспользоваться решил. По назначению. Спасибо Крант рядом оказался, быстро забрал опасную игрушку.
– Потерпи до Умтахо, нутер, – сказал и опять отдал веер Мальку. Пацан заулыбался так, словно подарок на день рождения получил.
– Найди Марлу и верни, – приказал я. Радости на морде Малька сразу поубавилось.
– Господин, а как же я?..
– А ты умеешь с ним обращаться?
– Научусь. Я быстро всему учусь!
– Ну…
– Спасибо, господин!
И пацан мгновенно исчез. Среди бела дня. Вместе с поалом. Кажется, он и зверюгу научил своим теневым штучкам.
– А ты, Крант?..
– Что нутер?
– Ты умеешь обращаться с веером?
– Умею.
– А чего ж себе тогда не оставил?
– У меня свой есть.
– А-а… ну ладно. Может, поучишь тогда Малька? И меня заодно.
– Тебе не надо этому учиться! Ты и… – Быстро Крант это сказал. И замолчал внезапно. Я даже оглянулся, чтобы посмотреть, не заткнули ему рот, случаем?
Не заткнули.
Ни случаем, ни кляпом.
– Так почему это мне учиться не надобно? Ты уж договаривай, раз начал.
– Ты и так опасен, – без особой охоты договорил мой телохранитель.
– Правда, что ли? Ну спасибо за комплимент.
– И у тебя есть я.
На шутку нортор не отреагировал. Он и прежде был небольшим любителем юмора, а в последнюю пару дней… А может, и раньше. Кажется, он впал в мрачняк еще в горах. После того разрушенного города. На Малька эта «экскурсия» никак не подействовала, а вот Крант стал таким осторожно-настороженным, словно нес под плащом смертельно опасную штуку в очень ненадежной упаковке.
И никому доверить ее нельзя, и потерять – никак, и болтать о ней запрещено. Вот и приходится, стиснув зубы, спасать мир в одиночку. А вокруг какие-то придурки мельтешат, так и норовят подтолкнуть, выбить. Еще и весело им! Ну никакого уважения к герою при исполнении.
Ничего этого я, понятно, Кранту не сказал. И не скажу. А вот поговорить с ним пару раз пытался. Да все чего-то мешало. Не тот это разговор, чтобы в толпе его разговаривать. А сегодня, когда я так уколыхался на Солнечном, что чуть из седла не вывалился, у меня совсем уж бредовая мысль возникла: «А вдруг смерть в хлипкой упаковке – это я сам?»
После такой выспренней паранойи сон от меня сбежал не прощаясь. И правильно сделал. Спать днем, в самую жару, вредно для здоровья.
Но с Крантом все-таки надо поговорить. По душам. Хотя бы завтра утром. Сегодня вряд ли получится. Марла сказала, что в Умтахо есть поговорка: «Тот, кто прошел Срединные горы, достоин пира».
Душевные люди в Умтахо живут. Понимающие. Знают, чего надо уставшему путнику. Так что сегодня вечером гуляем. До утра. Санут этой ночью не ожидается.
Это мне тоже Марла сказала. И улыбалась так, будто сама лично ему отгул устроила.


22

Даже у гениальных учителей бывают идиоты ученики. Вот и моего наставника не минула чаша сия. Говорил нам Пал Нилыч: «Если врач пытается лечить явно выраженный труп, то такому лекарю самое время идти на пенсию». А мне в одно ухо влетело – в другое вылетело.
Ну увидел сгоревшую деревню, а в ней голую и распятую бабу, вот и топай себе дальше. Мало, что ли, запытанных до смерти видел? Мог бы уже и привыкнуть. Не можешь просто так пройти, вздохни: «О времена, о нравы!..» и отвернись, не тревожь покой мертвых. Так нет же, все бросил и поперся к распятой. Снять, мол, надо, похоронить, не по-человечески так оставлять…
Короче, очередной приступ доброты с Лёхой Серым случился.
А подошел поближе к колесу – не на кресте ее почему-то распяли – и остановился. «Покойник» от слова «покой» вроде как происходит… так вот, ничем подобным возле колеса и не пахло. Кровью, болью, ненавистью, но только не покоем.
Постоял, посмотрел… и в башке будто щелкнуло что-то: нельзя к ней прикасаться, к распятой. Вредно это для здоровья. Ни мне не стоит этого делать, ни кому другому. И оставлять так, как есть, тоже не следует.
Я уже про погребальный костер думать начал, благо сушняка в окрестностях полно, когда услышал:
– Если тебе есть для чего жить, я перережу путы.
Я, понятное дело, удивился. Оглянулся посмотреть, кто тут такой умный, что с трупом поболтать решил. Увидел обалдевшего до полного изумления Малька, отсутствие всякого выражения на лице Кранта – так всегда бывает, когда я сотворю какую-нибудь несусветную глупость, – и заподозрил, что этот разговорчивый – я сам.
Вот тогда я по-настоящему испугался. И слинял бы, да ноги словно в землю вросли. Ведь и в мыслях не было болтать с неупокоенной, а язык сам… будто не я ему хозяин.
Еще раз посмотрел на распятую, и сердце бухнуло почти в горле. Прошла, кажется, вечность, когда оно стукнуло во второй раз. Еще одна вечность – и еще один удар. А уже за ним бесконечно усталое:
– Реж-ж-жь.
Хорошо, что рядом не оказалось детей или беременных – такой голос не должны слышать слишком впечатлительные.
Нож сам собой появился в моей руке. И только потом до меня дошло, что не годится им резать веревки. Все равно что микроскопом гвозди забивать.
Малек протянул мне свой режик. Типа твоя идея – твое и исполнение, хозяин.
Идея, понятное дело, моя, но от помощи я бы не отказался. Или от подмены. Вот только помогать мне никто не рвался. Сам. Без приказа. А приказать – соображалки у меня не хватило.
Все пришлось делать в одиночку.
Сначала ноги освободил ей, потом руки. Осторожно. Чтоб не порезать кожу и не прикоснуться к телу. Если повезет. Может, оно и не станет падать вперед, может, сползет тихонечко по колесу…
Я ошибся. Тело не упало и не сползло. Женщина осталась стоять. Не знаю, чего ей это стоило, но она вцепилась в колесо обгорелыми пальцами и не двигалась. Распухшие губы искривила усмешка. Губы треснули, появилась кровь. Язык жадно слизнул ее. Веки дрогнули. Глаза начали открываться.
«Может, я еще пожалею, о том, что сделал», – подумалось мне.
«Может, и пожалеешь», – ответили черные от ненависти глаза.
Долго смотреть в них я не мог. Глазеть на голое, в грязи и крови тело тоже не показалось мне хорошей идеей. Переключился на деревяшку, что сочилась кровью под пальцами незнакомки.
«Не ссорься с ней, у нее хорошая память», – так говорили об одной моей сотруднице. Стерва та еще была. Но, кажется, рядом с этой она просто пушистый пасхальный зайчик.
А ведь я освободил чью-то смерть, дошло вдруг до меня. Интересно, кому так жить надоело, что не прикончил эту после всего, чего с ней сотворил? Если б на меня обиделась такая фурия, я бы к Марле пошел. В тот день, когда мужик ей и на фиг не нужен. И постарался бы ее очень разозлить. Сдох бы хоть быстро.
– Могу дать тебе плащ, – слышу свой голос. Как бы со стороны.
Блин, опять приступ доброты!
– Плащ-щ-щ?
Не знаю, чего в ее голосе больше: насмешки или ненависти. Благодарности, как я понимаю, ждать не стоит. Спасибо, если проклятие не услышу.
– Свой плащ-щ-щ?
И до меня все-таки доходит.
Особое тут отношение к плащам. А я взял и забыл об этом. И получилось, будто службой пытаюсь связать ее. Вот ведь вляпался!..
– Могу свой, могу просто одежду. Как хочешь, – говорю так безразлично, как только могу. Типа мое дело предложить, а ты уж сама…
От ее усмешки у меня мурашки побежали по спине. И по заднице.
– Тогда просто одежду, – отвечает. Вроде как из милости соглашается. Чтоб я не пошел топиться в ближайшей луже. Пожалела, блин!.. Ну ладно…
– Малек, принеси одежду. Ей, – приказал, а сам в сторону смотреть стал. А в башке только две мысли и крутятся. Одна за другой. Как собака за своим хвостом. «Вот и приехали в Умтахо… вот и погуляли…»
Малек исчез, как тень в сумерках. Вот кто мои приказы умеет исполнять. Немедленно и не задумываясь. Иногда это даже пугает. Приходится думать за двоих. За себя и за того парня. Которого думать не учили.
– Если нужен лекарь или еда там…
Ответа я не услышал. Меня отвлек топот и возмущенный голос:
– Тебя ждет весь караван! Из-за тебя наш Путь станет труднее и длиннее!..
Вместо Малька с одеждой появился колдун. Одежду, понятное дело, он не принес. Вот уж кого я меньше всего хотел бы видеть. Особенно в такой момент. Я бы многое отдал, чтобы рыжий исчез куда подальше. Жаль, что его нельзя потерять. Эти твари не исчезают просто так. Или потому, что кому-то другому очень хочется. Но можно устроить, чтобы он обходил меня десятой дорогой…
Ладно, рыжий, ты сам напросился!
Быстро оборачиваюсь, закрывая от него женщину. На лице у меня неземной восторг и улыбка на все тридцать два.
– Легкого Пути, Асс! Как хорошо, что ты подошел! Я как раз о тебе думал. Мне очень нужна твоя помощь! Знаешь, я давно уже хочу понять, за каким это хреном мне приспичило уходить с караваном? Там, где я недавно жил, меня хорошо кормили и поили… Не собирался ведь никуда идти и вдруг раз и… Как думаешь, может, меня сглазили? Какой-нибудь плохой человек взял и пошептал. Или попросил кого-нибудь об этом…
Коротышка резко побледнел. И выражение морды у него стало такое, будто он ей на стену налетел. На невидимую. Глаза круглые и дыхание в горле сперло. А Крант… что-то слишком притих мой оберегатель.
Ну прям тишина перед грозой.
Не выдержал я, фыркнул. Испортил драматический момент.
Колдун дернулся, обрел дар речи.
– Я думаю, – просипел он, – что твои шутки опасны… – Его голос сорвался, и я сам, как сумел, закончил мысль «Великомудрого»:
– …для окружающих. Конечно, они опасны. Тут ты прав, Асс. Ведь у норторов нет чувства юмора. Но тебе нечего бояться. Это пусть виноватый дрожит.
Ответить колдун не смог. Он кашлял. Долго и старательно.
– Кажется, я тебя совсем заболтал, о Великий! А у тебя так много важных дел… – Коротышка намек понял и повернул в сторону каравана. – Но ты подумай о моем вопросе. В свободное, понятно, время, – сказал я полосатой спине.
Рыжий припустил к своим носилкам почти бегом. Наверно, вспомнил о чем-то очень важном. И от Малька шарахнулся, как от луриши.
Есть в этих местах забавная такая зверушка. Хомяка напоминает. Толстого, неповоротливого. И вечно голодного. Но бегать за добычей ему в облом. Вот и сидит на месте, ждет, когда дичь сама к нему подойдет. Подпустит он ее метра на два и ядом плюется. А дальше… «кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста». На людей луриша не охотится. Брезгует. Но плюнуть может. Для самообороны. А жрать луришу… Тут уж законченным мазохистом надо быть. Склонным к суициду.
– Ты зачем нашего чародея напугал? – Это я Мальку.
– Так я…
Глаза пацана шкодливо блестят.
Ну, следствию все ясно: мне пытается подражать. Мол, каков хозяин, таковы и слуги. С этим надо чего-то делать. Пока не вляпался малец по самые ноздри.
Пальцем подозвал его ближе, склонился, изобразил на морде самый зверский оскал и зашипел:
– Не забывайся. Ты только моя тень. То, чего можно мне, тебе нельзя. Запомни. Второй раз повторять не стану.
Малек побледнел до светло-зеленого. И в узел с вещами вцепился, как в спасательный круг.
Не ожидал, что пацан так меня испугается. Но, пожалуй, это даже к лучшему. Ведь второго шанса у него может и не быть. Не стоит дразнить коротышек с манией величия.
Вот если бы это еще и до меня почаще доходило. А то советы я давать Мастер, а выполняет их пусть Маргарита. Ведь обращаюсь к колдунчику почти так же, как и остальные, а он мои слова за оскорбление принимает. Тон ему, видишь ли, мой не нравится… А может, еще форму носа и цвет глаз для него изменить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77