захлестнул его, так что несчастный мальчуган даже не успел ухватиться за веревку и со всего маху вылетел за борт.
Тотчас же раздался тот устрашающий клич, от которого кровь стынет в жилах:
– Человек за бортом!
– Ивон! Мальчик мой! – в ужасе закричал Беник. Юнга приходился племянником боцману.
Второй помощник бросил спасательный круг.
– Убрать грот! note 47 Note47
Грот – самый нижний прямой парус на второй мачте от носа.

Убрать фок! note 48 Note48
Фок – нижний прямой парус на передней мачте судна.

Когда капитан впопыхах выскочил на палубу, корабль уже стоял.
Кто-то снова страшно закричал: «Человек за бортом!» – и бросился в воду.
Это был Феликс. В мгновение ока стащив с себя куртку, он вскарабкался вверх по сетке и, не думая об опасности, кинулся в бурлящие волны, в которых бился незадачливый паренек.
К несчастью, если бесстрашный спасатель плавал как рыба, то юнга вовсе не умел плавать. Он судорожно барахтался, то и дело шел ко дну, но тут же, подхватываемый волной, на мгновение вновь появлялся над водой. И все это на глазах экипажа. Затем волна опускалась, и мальчишка опять уходил ко дну, простирая руки и испуганно вскрикивая:
– Помогите!
На этот жалобный крик отозвался Феликс:
– Держись, малыш! Я с тобой!
Измученный Ивон заметил спасательный круг, хотел было ухватиться, но промахнулся и в который уже раз ушел под воду. Следующий круг тоже пропал зря, волны тут же унесли его.
Когда Феликс увидел мальчика в третий раз, тот был недвижим, словно мертвый.
«Бог мой! Неужто поздно?» – подумал Обертен.
В два приема он подплыл к безжизненному телу, что есть силы вцепился в тельняшку и, работая свободной рукой, попытался добраться до корабля. «Дорада» благодаря усилиям второго помощника отошла не слишком далеко. Однако в море опасность подстерегает даже такого смельчака, как Феликс Обертен. Он запутался в собственных штанах, к тому же юнга, которого спасатель пытался поддерживать под голову, тянул вниз. Бакалейщик плыл все медленнее, не хватало дыхания. Силы оставляли его, и Феликс начал сомневаться, что сможет догнать корабль.
Беник от бессилия топал ногами, ругался как извозчик, проклинал сатанита – несомненную причину катастрофы, и хотел броситься в воду. Дважды капитан и два матроса силой удерживали его.
– Несчастный! Разве ты не видишь, что пропадешь в волнах?
– Гафель note 49 Note49
Гафель – деталь корабельной оснастки, полурей.

за борт! – скомандовал Анрийон, увидев своего друга метрах в двадцати от «Дорады».
Гафель прикрепили к якорной цепи и бросили в воду. Феликс заметил кусок дерева, собрал последние силы, проплыл еще немного, ухватился за него и, слабея, прошептал:
– Тащите!.. Скорее… Иначе я утону.
В результате всех перипетий «Дорада» оказалась развернута против ветра. К счастью, он немного успокоился. Этого было достаточно, чтобы матросы могли отдохнуть, растянувшись на палубе.
Но как вытащить полумертвого ребенка и мужчину, который уже совсем выбился из сил?
Феликс, изнуренный, с глазами, полными ужаса, чувствовал, что теряет сознание. Еще несколько минут, и будет поздно.
Дело наконец дошло и до Беника. Он сбросил куртку и прыгнул в воду. Привязав мальчика к цепи, боцман крикнул матросам:
– Тяните!
– Теперь ваша очередь, месье, – обратился он к Феликсу, торопливо обвязывая его веревкой.
– Уф! – прошептал тот. – Самое время…
За борт выбросили третью якорную цепь. Это позволило выровнять судно.
Когда Беник взобрался на борт, капитан перехватил у него из рук Ивона и отнес на кухню. Там он раздел парнишку и принялся приводить в чувство. Опомнившись, к нему присоединился и Феликс. Подошли еще два матроса. Потрясенные, они молча окружили мальчика, не подававшего признаков жизни.
Потекли бесконечные, томительные минуты ожидания. Но вдруг юнга открыл глаза. Все облегченно вздохнули.
– Спасен! – торжествовал капитан. – Кок! Чашку горячего вина! Я заверну его в одеяло и отнесу поближе к печке. А ты-то как, Феликс? Ну и плаваешь же ты, старик! Что-нибудь нужно?..
– Лучшее лекарство для меня видеть, как малыш возвращается к жизни.
Мало-помалу придя в себя, боцман ухватил своими ручищами руку Обертена, сжал ее так, что кости затрещали, и проговорил осипшим голосом:
– Месье, у вас золотое сердце – слово Беника, я знаю, что говорю. Это настоящий поступок! Видите ли, малыш – старший из шестерых детей моей бедной сестры, она вдова, муж пропал в море… Вы спасли нас обоих. Поверьте, без него я не вернулся бы в Роскоф. Располагайте мной, как вам будет угодно.
Произнеся столь пространную речь, обычно немногословный моряк смутился. Грудь его тяжело вздымалась, глаза наполнились слезами, он вот-вот готов был разрыдаться и без конца тряс руку Обертена.
– Ну-ну, боцман, я сделал лишь то, что должен был сделать. Не будем больше об этом. А тебе, Ивон, – улыбнулся он мальчугану, – придется, пожалуй, подучиться у меня плаванию, чтобы впредь ничего подобного не повторилось.
И так как Ивон, в свою очередь, начал быстро бормотать слова благодарности, Обертен перебил его:
– Выпей-ка лучше вина, поспи хорошенько, и через два часа все как рукой снимет.
– Позволь и мне поблагодарить тебя, дорогой мой Феликс, – произнес капитан, – без тебя…
– Как? И ты туда же? Да вы сговорились свести меня с ума. Не надеть ли мне по такому случаю фрачную пару? К тому же я, по-моему, уже схватил насморк.
Но напрасно парижанин пытался остановить поток благодарных речей. Как только он появлялся на палубе, его тут же обступали и устраивали настоящую овацию. Чем немногословнее были матросы, тем больше смущала Феликса их искренняя признательность.
– Друзья мои, прошу вас, не надо преувеличивать мою заслугу в этом деле.
– А знаете ли вы, месье, – начал один из матросов, – в какой компании оказались?
– Да уж!.. – подхватил другой.
– В компании? Не понимаю…
– Видите ли, тот кусок дерева, что мы бросили вам, был в двух местах будто топором подрублен…
– Рядом с вами сновала огромная акула…
– Следы ее челюстей остались на гафеле. Правда, в это время вас уже вытащили из воды.
– Акула? Здесь водятся акулы?
– Еще какие, месье. Эти пираты шарят повсюду.
– Ей ничего не стоило раскусить вас пополам. Во всяком случае, деревяшку она почти перекусила. Я даже слышал лязг челюстей.
– Да-да, там остались следы от полудюжины резцов, знаете, такие глубокие проколы…
В это время на палубе появился кок. Он объявил, что в который раз подогревает обед.
Феликс спустился в кают-компанию. Неожиданное жуткое сообщение еще больше обострило его аппетит.
Матросы продолжали обсуждать происшедшее, так и эдак прикидывая, какие ужасные последствия могло бы оно иметь. Припомнили и погибшего сатанита, и то, что Бог любит троицу. А значит, будущее сулило новое несчастье. В этом они были абсолютно убеждены.
– Сами посудите, – обеспокоенно рассуждал кто-то, – когда в начале плавания убивают сатанита, жди беды…

ГЛАВА 4


Берег! – Тайна. – Пока Феликс спал. – Двести пассажиров в трюме. – Об ирландцах и китайцах. – Работорговля под маской. – Английская филантропия. – Софизмы note 50 Note50
Софизм – утверждение, построенное умышленно ложно, хотя формально кажется правильным.

работорговца. – Что приносит торговля «черным деревом». – Белые тоже продаются. – Контрабанда. – Неопровержимый аргумент. – На восемнадцатый день пути. – Встреча в открытом море.

Прошло двадцать пять дней.
Беник и парижский бакалейщик почти не разлучались. Проводя вместе долгие часы, они болтали обо всем, но больше всего – о морском деле. Феликс вошел во вкус и, к неимоверной радости своего учителя, делал значительные успехи.
В двадцатый раз Обертен заговаривал о том, что «Дорада» плывет в Бразилию окольными путями. И в двадцатый раз его собеседник отвечал:
– Матерь Божья! Что вы хотите, месье, все дороги ведут в Рим.
– Однако, дорогой друг, в таком случае наше путешествие слишком затянется.
– Когда плывешь на паруснике, ни в чем не можешь быть уверен… Впрочем, это не самое важное, ведь мы отрабатываем наши деньги.
– Кстати, я никогда не спрашивал у вас, сколько вы зарабатываете.
– Здесь хорошо платят; к примеру, за месяц мне причитается семьдесят пять франков. Правда, этот великий писака note 51 Note51
Писака – здесь: должностное лицо, портовый комиссар.

взыщет часть в пенсионную кассу – когда-нибудь ведь и я сойду на берег. К тому же высокому начальству тоже надо на что-то жить. Сверх того – получу еще двадцать пять луидоров note 52 Note52
Луидор – французская золотая монета (6 – 7 г. чистого золота).

. Да за погрузку-разгрузку имею как грузчик. Итого примерно семь франков в день. В целом каждое плавание приносит тысячу франков, которые я откладываю на черный день. Это мое третье и, надеюсь, последнее плавание. По возвращении мы с Кервеном хотим на двоих купить рыболовное судно. Буду сам себе хозяин.
– Вот это правильно, – подхватил пассажир, подумав про себя: «Если Беник уже в третий раз плывет на „Дораде“, то нужно держаться его, он знает, что и как».
Успокоенный и умиротворенный, парижанин добавил:
– Умный в гору не пойдет… Если «Дорада» плывет в обход, то в конце концов окажется в нужном месте.
– Это так же верно, как то, что солнце стоит над нашими головами! – согласился боцман.
Внезапно сверху раздался крик, заставивший морского волка вздрогнуть:
– Земля!
– А, черт! Я как в воду глядел. Беник, вы видите землю? А я лишь понапрасну напрягаю глаза.
– Через час заметите серую полоску, а вечером бросим якорь, если, конечно, ничего не случится…
– Превосходно! Тем временем можно вздремнуть. Это лучший способ убить время.
Феликс заснул мертвым сном. А когда, весь в поту, проснулся, была уже ночь. Дверь его каюты оставалась настежь открытой.
Корабль недвижно стоял, а наверху слышался какой-то шум, непрерывная возня. На борту явно что-то происходило. Обертен поднялся на палубу. Здесь было много народу: перекатывали бочки, перетаскивали ящики, тюки, мешки, покрикивая на непонятном языке. Всюду проникал резкий специфический запах: смесь бурдюка note 53 Note53
Бурдюк – мешок из цельной шкуры козы или лошади, предназначенный для хранения жидкостей.

и тростниковой водки.
– Чудесно! Работают и пьют… Все это меня не касается. Лучше, пожалуй, вернуться в каюту, открыть баночку консервов, откупорить бутылку бордо note 54 Note54
Бордо – сорт вина.

и, хорошенько подкрепившись, завалиться снова спать. Поль совсем обо мне забыл. Впрочем, могу его понять. Дела есть дела, как говорит моя супруга. А с другой стороны, там, наверху, мне могут намять бока.
Близость земли подействовала на пассажира лучше всякого снотворного. Несмотря на шум, он опять заснул и проснулся от голода – за время плавания он уже почти свыкся с ним – средь бела дня. «Дорада» была уже в открытом море.
– Поль! А как же обед?
– Кушать подано, – ответил капитан, не в силах удержаться от хохота. – Правда, должен тебя предупредить: сегодня стряпня у нас на скорую руку. Вчера все, в том числе и кок, работали так, что едва не свалились с ног.
– Усталость усталостью, а есть все-таки надо.
– Согласен! Слава Богу, поработали на славу. Все пассажиры на месте.
– Пассажиры?.. А разве я не один?
– Да нет, в трюме еще двести человек.
– Двести?! – опешил бакалейщик.
– Ровно две сотни, ни больше, ни меньше.
– Но они задохнутся в трюме!
– Не беспокойся, там есть решетки.
– Решетки… Это что, узники?
– Как тебе сказать?.. Это рабочие руки… Ну, словом, чернокожие, которых я везу в Бразилию.
– Работорговля… Вот чем ты занимаешься.
– Не говори глупостей. Ты прекрасно знаешь, что работорговли больше не существует, а значит, не существует и невольников. Рабов заменили наемные рабочие.
– Почему же тогда твои так называемые эмигранты заперты, почему грузили их в спешке и ночью? И это внезапное отплытие… Все это, мой дорогой, смахивает на похищение.
– Не скрою: несчастные здесь не по собственной воле. Однако через несколько дней они и думать об этом забудут, а потом, в Бразилии, когда станут работать на золотых и алмазных рудниках, и подавно почувствуют себя самыми счастливыми в мире.
– Хорошо. Если ты не слишком занят, будь добр, объясни, в чем, собственно, заключается эта операция. Скажу тебе прямо: она мне представляется не совсем честной.
– Все просто. Как поступают ирландцы, когда кончилась картошка и нечего есть, когда англичане выкидывают их из жалких лачуг?
– Они эмигрируют за океан в поисках лучшей жизни и добрых хозяев. Правительство Объединенного Королевства создает для этого все предпосылки. Переселенцев сажают на пароход – и в Америку!
– А как поступают китайцы, когда не хватает риса и жестокий голод опустошает страну?
– Тоже эмигрируют.
– Они приходят в так называемые эмиграционные агентства, а потом долго ждут корабль, который отвезет их на другой конец Тихого океана, где рабочему человеку легче живется.
– Я понимаю твой намек.
– А почему ты думаешь, что ирландцы или китайцы с радостью покидают родину, пусть даже и столь жестокую к ним?
– Но я вовсе так не думаю.
– Несчастных подталкивает к этому нужда. Всего одна их подпись, заверенная прокурором или агентом, и рабочие уже не принадлежат сами себе.
– Как, разве они не имеют права вернуться?
– Нет, с этой минуты они наняты; по крайней мере три года обязаны работать на хозяина, чтобы оплатить свой приезд. Их кормят, одевают, дают кров…
– Ты хочешь сказать, что бедняги работают бесплатно?
– Не то чтобы совсем… Небольшой заработок все же есть: двенадцать – пятнадцать франков в месяц.
– Но ты же прекрасно знаешь, что такого рода наем – всего лишь замаскированная работорговля. Из людей выкачивают не деньги, а саму жизнь.
– Если тебе так больше нравится, пожалуйста, называй это торговлей белыми, желтыми рабами на английский манер…
– Не понимаю…
– Сейчас поймешь.
– Тех, кто там, внизу, ничто не заставило бы покинуть родину добровольно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61