Он отдернул руку и отвернулся. Сэйбл осела на ковер, белая, как бумага.
Собрав в охапку свою грязную одежду, куртку и шляпу, Хантер вышел, громко хлопнув дверью. Он думал о том, что в этот вечер напьется до беспамятства. И не только.
Когда его шаги в коридоре стихли, Сэйбл упала на ковер ничком и прикрыла голову руками. Слез не было, осталась только боль.
Глава 23
Хантер натянуто улыбнулся блондинке, примостившейся у него на коленях. Ее корсет был уже наполовину расшнурован, нижние юбки задраны до самых бедер. Внушительная выпуклость на брюках Хантера вызывала ее живой интерес, и она то и дело принималась оглаживать и сдавливать это место, поглядывая из-под ресниц с профессиональной, хорошо отработанной жадностью. Он реагировал на эти заигрывания должным образом, но только физически. Жалкая комедия обольщения, которую предлагала ему девица, не шла ни в какое сравнение со смятением, просыпающимся в сердце при одном только взгляде на Сэйбл.
Нет плохих женщин, подумал Хантер, а есть мало выпивки. Он опрокинул в горло еще стаканчик и выругался вполголоса, когда дешевое спиртное ударило в голову. Обхватив блондинку за талию, он уткнулся лицом в ее шею. Опытные руки уже шарили в брюках, используя одну за другой все положенные в таких случаях ласки, девица нашептывала на ухо Хантеру неразборчивые мольбы поскорее подарить ей радость или что-то в этом роде. Он не имел ничего против… вот только пахло от нее очень уж крепко, словно она вылила на себя не меньше полфлакона духов.
Все же он сдвинул с белого круглого плечика лямку корсета, открывая небольшую крепкую грудь. Вместо того чтобы наслаждаться ощущением этого аппетитного круглого холмика в своей ладони, Хантер прислушивался к тому, как тело откликается на действия блондинки. Та хорошо знала свое дело, примешивая к ласкам пряную приправу возбуждающих замечаний, и не было никаких препятствий к тому, чтобы воспользоваться ее опытом и желанием доставить мужчине удовольствие.
И все-таки ничего не получалось. Вот уже целый час она пыталась раззадорить Хантера до такой степени, чтобы он согласился улечься с ней в постель. Она была привлекательна: светловолосая, кареглазая, — но лицо Сэйбл все время парило между ними, не давая забыть о той, что осталась в гостинице. Что поделаешь в такой ситуации? Последнее воспоминание, промчавшееся в нетрезвой голове Хантера, было о том, как Сэйбл смотрит на него — обиженно, непонимающе, приоткрыв губы, припухшие от его поцелуев. Он поступил тогда низко, подло!
Неожиданно для себя Хантер отстранил девицу и поднялся, застегивая брюки. Она надулась. Сознавая, что во второй раз за вечер наносит женщине незаслуженную обиду, он пожал плечами и примирительно улыбнулся:
— Ты уж прости меня, Летти, но я слишком много выпил.
— Меня зовут Нелли!
— Ах да, Нелли… Одним словом, мне лучше забиться в угол и проспаться.
Он и вправду был вдребезги пьян и знал, что очень скоро с трудом удержится на ногах. Однако его бесплодное возбуждение все длилось и длилось, и потому блондинка решила сделать еще одну попытку.
— Ты можешь проспаться у меня, дружок, раз уж я не занята. — И она игриво потянула с плеч Хантера только что надетую рубашку. — Посмотри, твой волчонок совсем не хочет спать!
Она принялась тереться о голую грудь Хантера, не уставая осыпать «его волчонка» все новыми ласками. Сквозь чересчур густой аромат ее духов пробился неизбежный запах мужских тел, которые она ласкала раньше. Хантера затошнило. «Для гарнизонной прачки ты пахнешь не слишком аппетитно…» — подумал он, решительно нахлобучив шляпу. Не потрудившись даже застегнуть рубашку, он накинул куртку и повернулся к двери.
— Ты уверен, что хочешь уйти?
Хантер приостановился и помотал головой, зная, что в постели от него не будет толку, даже если они все-таки окажутся там. Белокурая Нелли проводила его до порога и даже поднялась на цыпочки для прощального поцелуя, в знак того, что не сердится. Возможно, она все еще надеялась заставить его передумать, но Хантер только похлопал ее по заду и вложил в ладонь положенную сумму денег.
Как обычно у него бывало, на холодном воздухе опьянение резко усилилось. К дверям гостиницы Хантер приближался такими зигзагами, что заткнул бы за пояс последнего выпивоху форта. На ступеньках он помедлил, размышляя, не поискать ли еще выпивки, но решил, что на эту ночь чувства притуплены достаточно. К тому же в столь поздний час со спиртным наверняка было напряженно. Форт спал. Сэйбл, конечно, спала тоже.
«Ничтожество!» — обругал он себя.
Жалкий трус.
Из-за его бесхребетности три человека сегодня провели безрадостный вечер. Во-первых, он сам, потому что настолько увлекся замужней женщиной, что с любой другой был ни на что не пригоден. Во-вторых, Сэйбл, на которой он отыгрался за собственную слабость. В-третьих, гарнизонная шлюха, которая (Бог знает, почему?) нашла его привлекательным и не просила ничего, кроме нескольких минут удовольствия.
Не хватало еще явиться перед очами Сэйбл вдребезину пьяным и окончательно упасть в ее глазах. В конце концов кое-какая совесть у него еще осталась. Совесть и слово.
И даже эти две последние драгоценности из числа растраченных богатств успели потускнеть и запылиться…
«Я впадаю в меланхолию… хм… Дело плохо…»
С трудом одолев лестницу, крутую, как дорога на горный перевал, и столь же бесконечную, Хантер штурмовал извилистые недра коридора. Вокруг, казалось, не было ни единой ровной поверхности. Каким-то чудом ему удалось вставить ключ в замочную скважину, но, открывшись, дверь улетела в сторону. Не найдя, на что опереться, Хантер споткнулся и больно ударился о притолоку. «Даосская Молния» была беспощадна к тем, кто ею злоупотреблял.
Оказавшись в номере, Хантер, по обыкновению, бросил шляпу на стул и зачарованно следил, казалось, целую вечность, как она летит, летит, летит… почти в самый камин, на угли. Потом он со стуком уронил на пол кобуру и обратился к ней с громким «тсс!». Борьба с курткой чуть было не закончилась падением под стол, но Хантер все-таки победил, оставив поверженного противника валяться у двери бесформенной грудой. Долго и трудно стягивая ботинки, он обвел комнату озадаченным взглядом, не зная точно, что ищет. Ни лохани с водой, ни кувшинов, ни подноса он не обнаружил, зато перед камином стоял пустой стакан и валялась откупоренная бутылка. Судя по всему, она была пуста. Кто же ее допил? Сэйбл? Кстати, где она?
В самом дальнем углу кровати одеяло приподнималось, свернувшись калачиком.
Сэйбл. Нежная, шелковистая Сэйбл с лавандовыми глазами.
Сэйбл с полной грудью, совершенной по форме, с округлостями и изгибами… Должно быть, целой жизни не хватит, чтобы узнать все ее прелести.
Сэйбл с ее тайнами, ее ребенком и растреклятым муженьком.
Хантер добрался до кровати и повис на высокой спинке. Сэйбл шевельнулась и вздохнула. Ее волосы лежали на подушке массой сплошных завитков, в полумраке казавшихся шоколадными. Он не знал, что они вьются, потому что никогда не видел, как она распускает их после мытья.
— Слишком хороша, чтобы так растрачивать свою жизнь… — сказал он не очень внятно, но громко. — Понять не могу, зачем ты возвращаешься к человеку, который не примчался за тобой сам… Он тебя не стоит, Сэйбл. И я тебя не стою, вот что обидно. Черт возьми, как обидно-то! Во мне не наберется чистоты даже на маковое зерно, поэтому я тебя пачкаю, когда прикасаюсь… — Он ударил себя кулаком в грудь, издав гулкий звук, и обвиняюще ткнул пальцем в сторону спящей. — Это все ты виновата, с твоими невинными глазами, воспитанием и правильной речью! Ты же хочешь меня… я знаю, что хочешь, — но бережешь себя для него. Для него, черт бы его побрал! Если бы не моя исковерканная жизнь… И что было бы тогда? Все равно бы ничего не было.
Он неуклюже отвернулся, стараясь справиться с настойчивым ощущением губ на своих губах, со вкусом сладкого вина, со сладким томлением.
— Ты сравниваешь меня с ним… сравниваешь, как же иначе… как мы целуем, как держим в объятиях… — Повернувшись, он тряхнул спинку кровати коротким сильным рывком. — Ну и ладно! Какая мне разница? Все равно ты принадлежишь ему. Ты принадлежишь ему до такой степени, что пожертвовала всем ради возвращения в его вигвам, ради ребенка, которым он тебя наградил! Но сможешь ли ты поклясться на Библии, что любишь его или любила когда-нибудь? Что он воспламенял тебя так, как это удается мне? Что ты была в его объятиях такой же безрассудной и пылкой, как в моих? Если бы ты знала, как я хочу вернуть все это: твою пылкость, твою нежность, твой огонь. — Он зажмурился ненадолго, вспоминая. — Что за огонь! Стоит нам коснуться друг друга, это происходит само собой, словно в каждом из нас вспыхивает и взрывается порох…
Постепенно голос Хантера становился все более резким и злым. Он не беспокоился о том, что разбудит Сэйбл, тайна его запретной страсти была слишком мучительной, чтобы оборвать исповедь, однажды ее начав. Нетвердым шагом приблизившись к спящей, он долго смотрел на ее безмятежное лицо, едва освещенное чуть теплящейся лампой, потом потянулся поправить завиток и — о чудо! — сумел сделать это, не коснувшись щеки. Не удержавшись, он погрузил руку в густую массу темных волос и тихо застонал от удовольствия. Если бы можно было зарыться в них лицом!
— Желать тебя — самое чистое чувство, которое я испытывал за последние пять лет, — прошептал он со вздохом. — Пропади он пропадом, Черный Волк!
Сейчас он мог воспользоваться тем, что Сэйбл спала: обнять ее, прижать к груди — и, может статься, она прильнула бы к нему во сне, позволила погрузиться в запретные глубины своего тела. Может статься, она не отвергла бы его, сама того не сознавая. Это вернуло бы смысл его никчемному существованию, оправдало намерение и впредь цепляться за жизнь. Если он все еще был способен любить, хоть немного, кто знает, не полюбил ли бы он со временем и себя самого? И может быть — просто может быть, — тогда он вернулся бы в реальный мир, к людям…
Хантер провел кончиком пальца, не прикасаясь, над теплой округлостью щеки Сэйбл и спросил шепотом:
— Почему ты встретила вначале его, а потом уже меня?
Ответа он не ждал, и его не последовало. Это был бессмысленный монолог, исповедь перед пустой исповедальней. Это только мучило, не принося облегчения. Хантер проковылял к своей половине кровати, не отрывая взгляда от спящей, улегся поверх одеяла и тяжело вздохнул.
— Хотелось бы мне знать одну вещь, Сэйбл. — Он длинно зевнул и закрыл глаза. — Что ты чувствуешь ко мне?..
Через несколько минут полумрак комнаты наполнило тяжелое дыхание беспокойно спящего человека.
Тлеющие в камине угли почти совсем угасли, единственная недогоревшая головня распалась пополам, разбросав искры и пепел. Сэйбл открыла глаза и повернулась на спину. Она не спала ни одной минуты с тех самых пор, как Хантер ушел в неизвестном направлении.
«Если бы ты мог знать, как мне жаль!»
Горькое признание, сделанное под влиянием винных паров, заставило Сэйбл еще раз оценить размеры и последствия ее обмана. Она раскаивалась всем сердцем, понимая теперь, что он станет и впредь мучить себя. Так будет до тех пор, пока она лжет.
И еще одно откровение было ей дано в эту ночь. Сэйбл и прежде понимала, что Хантер мечется между двух огней, но только теперь впервые заглянула в бездну, в которую он погружался. Голос желания и голос совести брали над ним верх попеременно, они раздирали его, эти две могучие и противоположные силы. То есть это он считал их противоположными, искренне веря, что желает замужнюю женщину.
К запаху винных паров, доносящемуся со стороны Хантера, примешивался аромат слишком сладких духов. Точно так же к ревности Сэйбл примешивалось раскаяние. «Я сама виновата толкнула его в чьи-то объятия», — думала она.
Хантер спал на спине, слегка повернув голову в ее сторону. Влажные волосы завились своенравными кольцами на его лбу и шее, на фоне подушки они выглядели кромешно-черными. Линия рта, обычно язвительная и злая, приняла неожиданно мягкий, слегка обиженный изгиб. Неужели каждое слово из того, что он только что сказал, было правдой? Так ли это? Что, если он желает ее потому только, что не может получить? Допустим, они станут любовниками… Надолго ли? Куда это заведет каждого из них?
Сэйбл поежилась. Месяцем раньше ей в голову не пришло бы размышлять над подобной возможностью. Кроме того, она не верила, что, отдавшись Хантеру, раз и навсегда избавит его от страданий. Что-то более давнее, глубоко скрытое, грызло и подтачивало его. Какая-то язва души. Он был непредсказуем, циничен и неразборчив в средствах.
Как каждой женщине, Сэйбл хотелось, чтобы избранник претендовал на роль мужа, а не просто любовника. Хантер о браке даже не помышлял, и это унижало ее. И все же…
Любовник. Любовница.
О чем она думает, Господи Боже! (Сэйбл поглубже зарылась под одеяло, досадливо сдвинув брови.) Конечно, она живет сейчас так полно, как никогда прежде, но эта полнота чревата неприятными последствиями. Например, утром их обоих могут арестовать. И даже если публичный скандал не разразится во всей полноте, слухи все равно просочатся. Ей грозит участь презираемого светом создания. Что же тогда? Состариться, вспоминая о несостоявшемся романе? Не лучше ли поддаться искушению и сорвать запретный плод? Любовники.
В этом слове было сладкое бесстыдство, оно навевало образы, от которых по всему телу шел жар: тела, сплетающиеся на смятых простынях, белое и смуглое… Страстный шепот, прикосновения, заставляющие содрогаться от наслаждения…
Сэйбл опомнилась.
Она мечтала сейчас о человеке, который жил только наполовину… нет, на сотую, тысячную часть.
Кажется, ей удалось задремать, потому что сдавленный крик разметал какие-то размытые образы. Вначале Сэйбл решила, что крик — часть ее сна, но потом осознала, что матрац колеблется.
Она посмотрела в сторону Хантера. Тот бился на кровати в чем-то вроде судорог. Расстегнутая рубашка скомкалась под спиной, тело покрывала даже не испарина, а крупные капли пота, соскальзывающие по бокам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67