Так они развлекались некоторое время, но вот в дверях церкви показался милорд Жиль.
– Ваше преосвященство, – прошептала я.
– Я вижу, – ответил он.
Мы все замерли и принялись наблюдать за милордом. Он был в черных доспехах, которые яростно звенели, и размахивал мечом, словно бросая вызов всему миру. В другой руке он держал шлем, который тут же швырнул одному из своих людей, и тот ловко его поймал. Увидев мрачное выражение на лице милорда, я подумала о том, какая кара могла ждать солдата, если бы он уронил шлем и на нем осталась бы вмятина.
Возможно, Жан ле Феррон оказался храбрее, чем от него ожидали. Милорд несколько мгновений расхаживал среди своих солдат, и я видела, что он в ярости, – сцена, знакомая мне со времен его детства. И тут под ноги ему подвернулся кот, так что милорд споткнулся и потерял равновесие в тяжелых железных доспехах. Жиль де Ре громко завопил, выкрикивая грязные ругательства, какие женщинам слушать не пристало, впрочем, он не знал, что на него смотрит женщина.
Это я могла бы ему простить. Мужчины, особенно благородного происхождения, всегда так себя ведут в подобных случаях. Но прямо у меня на глазах он совершил непростительное – схватив свой меч обеими руками, Жиль де Ре одним движением разрубил несчастное животное пополам.
Я не слишком люблю кошек, но не считаю, что их нужно убивать. Две половинки лежали, подергиваясь, на земле, а солдаты весело хохотали. Еще до конца дня то, что осталось от бедного животного, будет втоптано копытами лошадей в грязь. А я вспомнила маленькую собачку леди Мари, которая встретила такой страшный конец.
Я отвернулась и сделала глубокий вдох. Остатки моего завтрака, и без того взбудораженные тряской на спине лошади, поспешили со мной расстаться. Свесившись с лошади, я вцепилась в луку седла и попрощалась с ними. Жан де Малеструа, на лице которого ничего не отразилось, придержал меня за плечо, чтобы я не свалилась. Он ничего не сказал, но я заметила, что он кивнул брату Демьену, и тот быстро достал и протянул ему флягу.
– Выпейте, – ласково предложил мне его преосвященство.
Я ожидала, что это будет вода, а оказалось – вино, причем очень хорошее. Впрочем, его прекрасный вкус пропал зря, потому что я не могла заставить себя сделать глоток. Я прополоскала рот и выплюнула вино, но его сладости не хватило, чтобы смыть горечь, оставшуюся у меня на губах.
После этого брат Демьен взял с собой еще одного человека и направился в сторону деревни Сент-Этьен, которая находилась к западу от замка, – кружным путем, чтобы его никто не заметил. Жан де Малеструа дал ему задание расспросить прихожан ле Феррона о том, что на самом деле произошло в соборе. Мы остались в своем укрытии, с уменьшившейся охраной, и наблюдали за тем, что творится около замка. Когда мой желудок немного успокоился, я достала хлеб и сыр, которые прихватила с собой, положив в седельную сумку, и раздала нашим спутникам, оставив и для ушедших в разведку, на случай, если в деревне их плохо примут. Сама я лишилась аппетита и в тот момент сомневалась, что когда-нибудь обрету его снова.
Солнце уже стояло в зените, когда наши разведчики вернулись. Они осторожно прошли через лес и неслышно выскользнули из-за деревьев.
На лице брата Демьена застыло мрачное выражение. Он рассказал, что нашего брата во Христе Жана ле Феррона вытащили из собора, на глазах у всех заставили опуститься на колени и избили толстой палкой.
– Руки и ноги ему заковали в цепи, – продолжал брат Демьен.– А затем, окровавленного и избитого, подняли и отвели в собор, где держат как пленника. Некоторые из свидетелей плакали, рассказывая мне это. Другие же, на чьих глазах произошло святотатственное надругательство, не могли заставить себя произнести ни слова.
– Возмутительно, – тихо прошипел его преосвященство.– Захватить эти владения таким гнусным способом! Меры будут приняты немедленно.
Я видела гнев в его глазах, остановившихся на брате Демьене; мне не довелось знать другого человека, который так же внимательно слушал бы то, что ему говорят, и мог потом использовать с новой силой.
– Знание – вот мое оружие, – часто повторял он, – ведь мне не дано владеть мечом.
Но несмотря на то, что я восхищалась этим человеком, даже любила его – чувство недостойное при всех обстоятельствах – и понимала, что гнев сейчас самая естественная реакция, я была уверена, что он сердится не по той причине.
– Жан, – очень тихо позвала его я, и он, услышав свое имя, быстро ко мне повернулся.
– Да, Жильметта?
– Вам не кажется печальным тот факт, что, когда исчезает замок, мы бросаемся в погоню за вором с гораздо большим старанием, чем ищем того, кто убивает наших детей? Лично мне кажется.
Он снова отвернулся и сердито фыркнул, почувствовав мое возмущение.
Я умоляла Бога, обращаясь к нему всей своей не слишком верующей душой, чтобы Он спас душу Жиля де Ре и показал мне, что мой воспитанник не стал чудовищем и извергом, что он не поклоняется самому Дьяволу. Я просила Его, против всякой логики, чтобы Он помог нам обнаружить доказательства того, что все эти обвинения лживы, а милорд, которого я любила как собственного сына, ни в чем не виновен. Впрочем, каждое новое открытие упрямо указывало на то, что мои надежды несбыточны. С другой стороны, я твердо знала одно: герцога Иоанна гораздо больше волнует судьба замков и их хозяев, чем детей тех, кто живет в их тени.
И именно это меня больше всего возмущало.
К середине дня мы немного расслабились; заметить нас в нашем укрытии среди деревьев было непросто. Люди Жиля были слишком заняты своими делами (и издевательствами над останками бедного кота) и даже не смотрели в нашу сторону. Лошади, которых бездействие и скука радовали гораздо больше, чем их седоков, не издавали ни звука. Тишина была поразительной, однако никто, кроме меня, не заметил, что к нам из леса приближается какой-то человек. Я слегка обернулась назад, потому что решила посмотреть, что у меня в седельной сумке, и потому услышала шорох в кустах.
Умудрившись сохранить хладнокровие, я еще пару секунд покопалась в сумке и снова отвернулась от леса. Затем притворилась, что не удержала равновесия. Его преосвященство наклонился вперед и схватил меня за руку, а я, воспользовавшись этим, прошептала:
– Позади нас в кустах притаился какой-то человек. Я его не смогла как следует разглядеть, но он точно там.
Сохранив такое же хладнокровие, епископ медленно выпрямился, чтобы не спугнуть соглядатая, а потом повернулся к одному из сопровождавших нас солдат. Он демонстративно посмотрел на его меч, а потом едва заметно кивнул себе за спину.
– Позади нас, в кустах, – едва слышно произнес он. Солдат медленно прикрыл глаза и тут же открыл их, показывая, что все понял.
Через несколько секунд он проговорил:
– Ваше преосвященство, вы не позволите мне отойти на пару минут?
Жан де Малеструа быстро закивал.
– Разумеется.
Солдат спрыгнул с лошади, принялся возиться с завязками на штанах, словно собрался облегчиться, и направился к кустам у меня за спиной.
– Матушка, прошу прощения...
– Я не буду смотреть, – пообещала я.
Он зашагал к кустам, опустив руку, словно собирался снять штаны, а на самом деле держа ее около рукояти меча. Я услышала тихий шорох, когда клинок покинул ножны, и какую-то возню. Естественно, я повернулась посмотреть, что происходит; здравый смысл требовал, чтобы я выехала из-за деревьев на поляну, но настоящий воин, который хочет остаться не замеченным неприятелем, никогда так не поступит. Вот я и сидела на своей лошади, перепуганная до полусмерти , и наблюдала за раскачивающимися у меня за спиной ветками. Криков не было слышно – только тихий, быстрый разговор, словно наш гость тоже не хотел, чтобы его увидели люди милорда де Ре. А потом все стихло.
Несколько мгновений ничего не происходило, а потом появился наш солдат и вытолкнул вперед пленника, которому успел связать руки за спиной. Незнакомец споткнулся, но сумел сохранить равновесие и выпрямился перед его преосвященством. Взглянув в его суровое лицо, он тут же ему поклонился.
Это был священник!
– Говори, как ты тут оказался, брат, и, надеюсь, дело у тебя важное, – не повышая голоса, приказал Жан де Мале-струа.
Продолжая кланяться, священник произнес слегка дрожащим голосом:
– Простите меня, ваше преосвященство.
– Сначала расскажи, какой грех ты совершил.
– У меня много грехов, – поспешно проговорил священник, – но я прошу вашего прощения за то, что подкрался к вам. Я не хотел, чтобы милорд узнал, что вы здесь, и потому не мог открыто пройти через поляну, а мне нужно с вами поговорить.
– За это мы тебе благодарны, – ответствовал его преосвященство . – А теперь говори, как ты узнал, что мы здесь?
– Я шел за молодым священником от самой деревни.
– Он тебя не заметил?
– Нет, ваше преосвященство.
Жан де Малеструа с укором посмотрел на брата Демьена, затем повернулся к священнику.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Ла Рош, – ответил он.– Ги.
– Итак, брат Ги, я должен тебя спросить: почему ты прямо не поговорил с братом Демьеном, когда он был в деревне?
– Мне нечего было сказать про нападение на собор, а я понял, что его интересовало именно это. Я служу в маленькой часовне в противоположном конце деревни и не был свидетелем чудовищного преступления. Но один из наших людей видел ваш отряд на дороге.
– Мы не встретили никаких людей по пути. Ла Рош едва заметно улыбнулся.
– Значит, он хорошо спрятался. Мы в этом сомневались.
– Шпион? Священник кивнул.
– Мы разместили в лесу наших людей, – сказал он и, увидев удивление на лице епископа, пояснил: – Мы решили следить за лесом, ведь демоны уносят наших детей.
Жан де Малеструа промолчал, а священник продолжал:
– Наш человек сообщил нам, что среди вас аббатиса. Это было сказано с особым значением, он явно имел в виду не какую-то аббатису, а именно меня. Он посмотрел на меня, а я принялась смущенно оглядываться по сторонам.
Жан де Малеструа окинул меня критическим взглядом.
– Похоже, вы тут стали довольно известны, сестра, – прошептал он.
– Судя по всему, да, – так же тихо ответила я.– И да простит меня Бог.
Он недовольно фыркнул и заявил, снова шепотом:
– Посмотрим.
Священник сделал шаг в мою сторону, и солдат потянулся к нему, собираясь помешать, но одного взгляда Жана де Малеструа хватило, чтобы он замер на месте.
– Я могу вам кое-что сказать, матушка?
Я тут же взглянула на епископа, который отвернулся, предоставив мне самой принимать решение.
– Можете, – сказала я и выпрямилась в седле, наслаждаясь значимостью момента.– Только поспешите, потому что уже темнеет.
– Из Бурнёфа до нас дошли слухи, что вы выслушали множество историй про исчезнувших детей. У нас тоже есть такая история.
– У вас? – удивилась я.
– Да. В лесу меня ждут другие жители деревни.– Он показал себе за спину и выжидающе посмотрел на нас.
– Сколько? – спросил его преосвященство.
– Семеро, – ответил священник.
Достаточно, чтобы с нами справиться. Но зачем раскрывать число, если у тебя нечистые намерения? Или он нас обманул, чтобы завоевать наше доверие? Какое же оно трудное, это военное дело! Я посмотрела на Жана де Малеструа, но его лицо оставалось непроницаемым. Я же всем своим видом говорила: «Прошу вас, давайте выслушаем их...»
Наконец он кивнул, мы развернули наших лошадей и последовали за ла Рошем.
Почти сразу стало ясно, что нам нечего бояться; среди семерых людей, поджидавших нас, оказалось три женщины, один старик и, разумеется, священник. Двое других были сильными мужчинами, но я не заметила у них оружия.
После приличествующих случаю приветствий его преосвященство проговорил:
– Вы пришли издалека, чтобы нам что-то рассказать. Затем Жан де Малеструа оглядел группу и спросил:
– Кто-то из вас является родителем пропавшего ребенка?
– Нет, – ответил священник.– Он сирота.
– Его мать умерла во время родов, – добавила одна из женщин.
Этого боится каждая женщина, когда у нее начинаются схватки.
– А отец? – спросила я. И снова ответил ла Рош:
– Умер два года назад от чахотки. Он прекрасно заботился о мальчике, пока не заболел.
– Отец был моим сводным братом, – добавила другая женщина, – и, когда понял, что умирает, он попросил меня позаботиться о мальчике или, если я не смогу этого сделать, найти для него хорошую семью. Но у меня не было возможности прокормить еще один рот.– Она смущенно опустила глаза.
– За ним присматривал весь наш приход, – сказал священник.– Мы все его очень любили. Он был очень набожным и сообразительным и с удовольствием изучал латынь. Я даже начал подумывать, что из него получится хороший священник.
Жан де Малеструа слушал их, но ничего не говорил.
– Мы потеряли сына, – добавил ла Рош, – а наш Бог, возможно, лишился слуги.
– Мы все слуги Господа, брат. Продолжая, священник посмотрел на меня.
– Я знаю, очень необычно, что мы все пришли рассказать о нем, матушка, но за него некому заступиться.
– В таком случае это должны сделать вы, – сказала я. И тут все заговорили одновременно.
– Он был хорошим мальчиком, несмотря на трудное положение, в котором оказался. И всегда радовал тех, кто его знал. Очень хороший, достойный ребенок.
А в самом конце молодая женщина проговорила:
– Мы знаем, что пропали и другие дети. Это больше нельзя отрицать.
«Здесь едят маленьких детей».
– Как его звали? – наконец спросил епископ.
– При крещении ему дали имя Жак, – ответил священник.– Но мы ласково называли его Жаме. Отца звали Гийом Брис.
– Когда он пропал?
Ла Рош посмотрел на меня, хотя вопрос задал епископ. Наверное, сестра Клэр каким-то образом дала всем понять, что именно у меня они найдут больше сочувствия.
– Последний раз его видели больше года назад, – сказал он.– В феврале. Он любил что-нибудь приносить тем из нас, кто ему помогал. А потом однажды ушел за подаянием и не вернулся.
– Вы спрашивали о нем?
– В окрестностях деревни и за ними, – ответила сводная тетя мальчика.– Он был последним в нашем роду, и через него имя его отца – и моего тоже – могло быть сохранено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74