Тот самый, который приходил в прошлый раз. Он не изменился за годы. Приходящие не стареют.
— Ты звал нас? — спросил Приходящий.
— Да, — прошептал Хакмас.
Зачем именно он звал их, объяснять не стал — не стоило. Приходящие и так знали все.
— Ты поступаешь правильно, — произнес пришелец. — Ты верно оценил час. Он пришел. Пора извлечь Саамарит из глубин.
— Конец круга? — спросил Видящий маг.
— Да.
— Поэтому ни один из магов не может проникнуть взором в будущее?
— Это закон. Видение будущего закрывается перед переменами. Так прикрывает человек веками глаза при яркой вспышке — чтобы не ослепнуть.
— Что мне делать с Саамаритом?
— Ничего. Только извлечь, снять проклятие демонов Темной Реальности, замуровавших Саамарит в камень сто веков назад.
— И что дальше?
— Этот мир уйдет. А Саамарит войдет в новый мир.
— И старые души вернутся в новый мир?
— Да. Прошедшие через очистительный огонь. Не помнящие о прошлом.
— Это жестоко.
— Люди сами выбрали свой путь. И прошли по нему до конца. Он кончается тупиком.
— Будет ли новый мир лучше?
— Не знаю. Но он будет.
— Воцарится ли в нем добро?
— Добро? Что за этим словом?.. Отравленные моря, в миг сметенные города, миллионы уничтожаемых в мгновение ока людей — вот каким будет мир.
— Но зачем он нужен?!
— Он будет устремлен вперед. И неизвестно, что ждет его в конце пути. Нынешний же превратился в сухой песок. Атлантида — песочный град, развеивающийся от порыва ветра… Уйдут маги и тайные искусства. Истлеют манускрипты. Обрушатся величественные храмы..
— И от Атлантиды не останется ничего?
— Вскоре каменные топоры и шкуры заменят металл и лен. Дикари будут жить охотой и заново осваивать земледелие, рудное и ткацкое дело. Но из уст в уста будут передаваться легенды и сказания об ушедшем мире. И когда-нибудь вновь откроются глаза высеченного новыми людьми каменного сфинкса, вознесутся пирамиды…
— Значит, мой путь на этом круге завершается тем, что я найду Саамарит?
— Нет. У тебя другое назначение; Тебе надлежит стать Странником.
У Видящего мага перехватило горло. Неземное полное спокойствие, которого он достиг с таким трудом, отступало. В образовавшуюся пустоту бурлящим потоком врывались чувства. Одновременно — смятение, ужас и гордость. Нет ноши тяжелее и почетнее, чем эта.
— Ты откроешь гробницу Саамарита и уйдешь.
— А здесь — погибель, разрушение?
— Да. Судьба.
— Но люди, которые мне доверяют, за которых отвечаю, которых люблю — я буду лишен возможности облегчить их последние страшные мгновения в погибающей Атлантиде?
— Да. Но пусть тебя это не беспокоит. Души, которые связывает любовь, привязанность, ненависть, имеют обыкновения встречаться вновь и вновь в последующих воплощениях… Больше не зови. Ты узнаешь момент, когда уходить.
Фигура начала растворяться. Зеркала тускнеть. Изображения отдаляться, И вскоре, Хакмас видел в них только свое отражение…
РУСЬ. СГОВОР
— А ты уверен, что это поможет? — спросил губной староста, уныло теребя длинный ус.
— А почему бы не попробовать, — сказал воевода. — Мы же указом своим, немалые деньги предлагаем тем, кто окажет содействие в поимке шайки Романа Окаянного. Да еще тем его молодчикам, кто придет сам, в грехах покается и поможет нам, прощение обещаем.
— Эх, с разбойниками договор держать, право, грешно. С ними только каленым железом вести разговор можно.
— Где же те, с кем ты железом говорить хочешь? — усмехнулся воевода. Он взял и стал с любовью разглядывать бумагу со своим указом, зачитанным еще вчера в городе.
— Тоже верно, — согласился губной староста, но в его голосе были нотки недовольства.
В дверь постучали, и вошел слегка развязный, но не забывающий исправно кланяться и подлизываться грубой лестью воеводин дьяк Алексашка.
— Воевода, к тебе кабатчик Иосиф просится. Говорит, по делу невиданной важности. А об чем речь держать хочет — не говорит.
— Ох, — губной староста встал и лениво потянулся. — Пойду-ка я, пожалуй. Знаю я этого прохиндея. Все важные и срочные дела у него, это когда ему медный грош не доплатят. За копейку душу вытрясет, до самого Государя дойдет.
— Подожди, мне с ним в одиночку, думаешь, охота говорить? Такой надоедливый. Ежели зазря побеспокоил — устрою я ему, чтоб впредь неповадно было.
— Ладно уж, — вздохнул губной староста, усаживаясь на лавку.
— Алексашка, зови Иосифа, — повелел воевода, садясь на свое начальственное, обитое зеленой парчой кресло.
Кабатчик был какой-то взъерошенный и перепуганный. Забежал в помещение приказной избы, без разговоров упал на колени и начал истово бить поклоны.
— Ты чего это? — спросил удивленный воевода. — Встань-ка, не перед алтарем.
— Выслушай, отец родной. И не казни, а милуй. Хромой Иосиф поднялся, отряхнул на коленях латаные-перелатаные штаны. Несмотря на свои богатства, он всегда ходил в бедной одежде. И не столько из-за скупости — уж даже при ней на хорошую одежду он деньгу бы отстегнул. Просто привык вечно прибедняться, а то и вызывать жалость своим затрапезным внешним видом. Внимательный наблюдатель, присмотревшись в сей момент к нему, увидел бы, что на хитрой морде стоящего на коленях человека страха нет и в помине и что он подобно ярмарочному скомороху старательно изображает страх и благоговение перед двумя властьпридержащими.
— Ну говори, чего там, — недовольно произнес воевода.
— Дело важное. С глазу бы на глаз. Пущай Алексашка уйдет.
— Ты что же, человеку моему не доверяешь? — сурово нахмурился воевода.
— Доверяю, как не доверять. Очень даже людям твоим я доверяю, поэтому даже пою их бесплатно. Но уж слишком разговор важный и для лишних ушей не предназначенный.
— Ладно, Алексашка, ну-ка выдь отсюда. Узнаю, что подслушиваешь, все уши оборву — живо башка твоя на огурец станет похожа.
— Да как можно подслушивать, — глядя на воеводу наивно и честно, воскликнул дьяк и тут же удалился, плотно и аккуратно прикрыв дверь.
— Ну говори, — приказал воевода.
— Значит, так, — начал кабатчик, но губной староста жестом остановил его, на цыпочках подобрался к двери и врезал по ней ногой. Послышался стук, потом вопль боли. В проходе сидел дьяк, держась за лоб.
— Ну все, пороть тебя будем, — устало покачал головой воевода.
— Да я ж ничего… Я случайно…
— Брысь отседова, поганец!
После того как разбирательства с Алексашкой были завершены и в помещении остались лишь трое, кабатчик заявил:
— Поговаривают, что в указе своем ты, воевода, деньгу пообещал тому, кто разбойников поможет изловить.
— Ну, пообещал.
— Денежки-то мне очень кстати пришлись бы. Как раз решил кабак свой подновить, да, может быть, избу хорошую, со светелкой, справить.
— Ты чего мелешь?
Иосиф, примостившийся было скромно на краешке лавки и покорно теребящий дырявую шапку, вдруг опять свалился на колени и со стуком ударился пару раз головой об пол.
— Человек я маленький… Застращали, опутали, как бедную муху паутиной. Если бы эти гады болотные жизни меня не обещали лишить, разве я…
— Да говори ты толком! — раздраженно ударил себя по колену воевода.
Иосиф встал, снова аккуратно отряхнул штаны и ровным серьезным тоном произнес:
— Про разбойников мне кое-что известно. Они меня, неразумного, так запугали, что думали — я их теперь со всеми потрохами. А я чего? Не по доброй воле помогал им. Клянусь, и в мыслях не было делам их черным содействовать. А хотел я токма планы их наиподлейшие выведать и тебе, воевода, передать.
— Ах ты, Иуда искариотская, — развел руками губной староста. — Так ты, оказывается, из разбойников будешь! А я-то думал — кто же злодеям помощь в городе оказывает? А он вот, нате… Так тебя ж пытать надо. На дыбу. Или кнутом из воловьей кожи бить. И на кол потом. Иль утопить. Ну, Иосиф…
— Никак нет, не надо меня топить. Вон, воеводин указ имеется. Меня за то, что я ватагу эту изловить помогу, еще надлежит деньгой пожаловать да забесплатно грехи мои отпустить. Так ведь, воевода?
— Это если действительно поможешь, — ухмыльнулся хитро воевода. — А ежели не поможешь — так я тебе такую отменную казнь удумаю.
— Помогу я вам. Как не помочь. Сейчас ярмарка к концу подошла, большой обоз на Москву ожидается. Разбойники все выпытывали у меня, что за обоз, когда и по какой дороге он направляется. Хотят засаду устроить. Ведь добра там!.. А мне лишь копейки с этого обоза и пообещали. Ох, разбойники они и есть разбойники.
— Ага, — кивнул губной староста. — Так они тебе, продажная твоя душонка, недоплатили.. Ты решил, что с государевой казны поболе поимеешь. Эх, жаль — железо и огонь так и плачут по тебе.
— Да? А кто же разбойников словить поможет? В общем так, я им должен все об обозе том разузнать и помочь, чем могу.
— Оно понятно, — отмахнулся воевода. — Только что нам с того?
— Есть одна задумка, — Иосиф подробно изложил свой план, и воевода что-то одобрительно промычал себе под нос.
— Так-то оно так, — скептически морщась, сказал губной староста. — Только вряд ли туда вся ватага отправится. Как с остальными быть?
— А к остальным я в логово приведу. Я знаю, где оно. Бывать там приходилось.
— Ага, ты и подходы к логову знаешь, — зловеще произнес губной староста. — Не так уж, видать, ты и запуган был. Слушай, воевода, не денег ему выдать, а угольков за голенища сапог. Сам все расскажет.
— Нет, так не пойдет! — возмутился кабатчик.
Воевода, ты же меня хорошо знаешь. Ежели супротив выгоды моей пойдешь, так хоть угли, хоть кол да щипцы — ничего из меня не вытянешь. Умру, а забесплатно говорить не буду!
— Верно, — кивнул воевода. — Этому мерзавцу лучше заплатить.
— Ох, противное разбойниками на мировую идти, вздохнул губной староста. — Ладно, леший с ним…
АТЛАНТИДА. ВИНО С КРОВЬЮ
Величественные белые башни города Венцина — драгоценного камня Империи — возвышались на высоком морском берегу. Они видели немало. Множество войск стояло под ними. Осаждали город чернокожие варвары. И войска мятежного принца Кабуцея Кровавого. И гвардия императора Батульбаса Деревянного. И небольшое, но наделенное темной мощью войско Черных магов долины двух рек. И дикая, огромная армия бунтующих рабов с Севера. Стреляли по этим стенам огнеплюйки, били в металлические ворота тараны, реяли хищными птицами в небе крылатые машины. Висели шары пришельцев с неба. Чаще город выстаивал, укрепляя славу его жителей, как непокорных и сильных, способных на жертву людей. Реже захватчики врывались в город, и тогда долго не смолкали крики женщин, звон награбленного золота и свист рубящих головы мечей. Но потом как-то получалось, что захватчики уходили или их изгоняли, и город опять начинал жить своей жизнью. До очередного нашествия. На этот раз под стенами стояло дикое войско Бешеного Вацвласа — старейшины десяти родов Свободных Матийских островов. Попытка штурма не удалась. Гарнизон отбил атаку. И уже три дня длились переговоры.
Несмотря на звание старейшины, Вацвласу было не больше тридцати лет. По виду он был типичный матиец — звероподобный здоровяк с волосатыми руками и гривой спутавшихся, нечесаных волос. Он стоял, скрестив руки на груди, и глядел на белые величественные стены города, на высокие крыши и башни домов и храмов, на которых играло красными оттенками заходящее Солнце. Старейшина мечтал об этом городе до дрожи в коленках. У него начинала кружиться голова, когда он представлял себя его хозяином. Быть властителем пятнадцати островов, на которых редко найдешь что-то больше убогой деревеньки, и столичный город — просто помойка по сравнению даже с самым бедном кварталом Венцина — разве это соответствовало сжигающему вождя пламени честолюбия? Он привык, что его необузданные желания всегда реализуются. Он хотел стать старейшиной — через обман, кровь и подкуп он стал им. Он хотел добиться независимости от Империи — он получил ее. Он хотел получить Венцин — и не сегодня — завтра город падет к его ногам. Вот только сдерживают белые стены и красные, с барельефами крылатых котов ворота.
— Они сдадутся, — уверенно произнес Бешеный. — У атлантов жидкая кровь. Она хороша лишь для того, чтобы разбавлять ею вино.
— Мы попробуем вино с кровью венцинцев, — угодливо произнес Одноухий Пар — первый помощник старейшины.
— Мы еще попробуем вино с кровью всех жителей Атлантиды. — Бешеный захохотал и хлопнул себя по груди. — Клянусь предками, через год Император будет иметь власть только в Перполисе.
— Император не сможет распорядиться и Перполисом, как не может распорядиться Империей, — заметил Одноухий.
— Бывшие провинции самого его обложат данью. А еще через год в Перполисе будем мы… У них не только жидкая кровь. Атланты любят золото. И выстилают им путь в могилы собственному народу. Честь рода, племени их не волнует. Для них есть только золото.
— И мы будем пить вино с их кровью. У матийцев был обычай — на пирах после побед они разбавляли вино кровью своих врагов.
— Вино с кровью, — повторил Бешеный, улыбнулся, оскалив черные кривые зубы, повернулся и прошел в шатер. Там он растянулся на подушках, отхлебнул из кубка, а второй кубок с вином протянул своему советнику.
— Пей, Пар.
— Божественный напиток! — Одноухий отхлебнул питье, глоток которого мог бы без труда сшибить с ног и лошадь.
Предаться пьянству им не дали. В палатку прошел стражник и сказал:
— Поймали лазутчика.
— Ну так веди его сюда! — закричал Бешеный. — Хоть какой-то интерес от этого бесполезного вечера!
— Я вырву его сердце! — захохотал Одноухий. Он не врал. Время от времени он позволял себе расслабиться подобным образом. Благо пленных они брали в последнее время немало и о вежливом обращении с ними не заботились.
Ноги тщедушного, похожего на собачонку человечка волоклись по полу. Двое дюжих стражников бросили его к ногам старейшины. Лазутчика уже успели основательно отделать — по губе стекала струйка крови, глаз был подбит, а ухо неестественно вывернуто. Но били не так сильно, на случай, если старейшина решит сам насладиться этим действом. В любом случае судьба лазутчика ждала незавидная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41