Смотри — доходишься. Попадешь народу в лапы, отходят тебя поначалу палками — на деревне не любят, когда чужие их девок щупают. Могут и воеводе отдать — узнаешь тогда, что такое Сибирь и зачем Иоанн Грозный ее присоединил. Да посмотри, как на тебя Евлампий смотрит. Косо. Подозревает. А с ним шутковать — все равно что голову волку в пасть класть.
— Но почему? Чего ему от меня надо?
— На то свинье и рыло, чтобы она рыла. Говорю же, подозревает тебя. Он всех подозревает в помощи воеводе. Не ходи пока никуда. Не ищи лиха там, где его нет.
— Но я должен идти.
— Смотри.
Квакали лягушки, крякали болотные утки, трясина хлюпала как-то жадно и одушевленно, и верилось, что в глубине болот проживает всякая нечисть, ждет того момента, когда заблудится здесь случайный путник, которого занесла сюда нелегкая, чтоб забрать его тело и душу. Может, так оно и есть. Ведь исчезли месяц назад без следа здесь два разбойника, и теперь поди разберись — кикимор их прибрал болотный или сгинули по пьянке. Во всяком случае, кроме Гришки, ходить здесь в одиночку мало кто отваживался. Гришка знал тайную тропу как свои пять пальцев. Пожалуй, лучше всех в шайке. Не потому, что он больше других ходил этим путем. Гришка с детства умел ориентироваться на любой местности, будь то лес или шумный город.
Болото кончилось. Пошел влажный лес, с поросшими мхом стволами деревьев, у которых были скрюченные, какие-то ломаные ветви, похожие на тонкие цепкие руки. А вот и низина, недалеко отсюда он должен встретиться с Варей.
Странно, но чем дальше Гришка шел, тем больше на его плечи давила какая-то тяжесть, возникало предчувствие крупных неприятностей, которые могут ждать его впереди. Вспомнились слова Агафона о грозящих испытаниях и опасностях. Беспокойство нарастало с каждым шагом. Шестое чувство подсказывало — не иди дальше, нельзя. Мальчишка остановился и лбом прислонился к шершавому стволу могучего дуба. Сердце билось учащенно.
Возникло жгучее желание повернуть назад, предотвратить нечто страшное, что ждет его. А что ждет — теперь он понимал четко. Идти или нет? А может, опасность грозит Варе? Тогда он должен спасти девушку. Гришка нервно усмехнулся. Глупости. Просто с утра настроение у него испорчено дурными,мыслями, вот и продолжают они лезть дальше, смущая душу. Нечего забивать себе голову всякими выдумками!
Он встряхнул головой, будто пытаясь таким образом отогнать дурные мысли, и решительно направился вперед. Злился на то, что задержался и наверняка опоздал. А что, если она не ждет его, повернулась и ушла. Теперь его волновала только эта мысль, он перешел на бег. Несмотря на то, что в последнее время он отъелся на разбойничьих харчах, набрал сил, все равно бегал плоховато, вскоре начинало колоть в боку и болела сломанная два года назад в Пскове хозяином придорожного кабака нога.
Вот и опушка. Уф-ф, запыхался. А вон и Варвара. Издалека он смог рассмотреть, что она какая-то потерянная. Сердце замерло. Дурные предчувствия овладели им с новой силой. Что-то определенно стряслось.
— Варя, я здесь, — махнул он рукой.
Она оторвалась от березы, у которой стояла, шагнула к нему как-то тяжело, будто готова была упасть, подняла руку. Их разделяло шагов тридцать. Варвара сделала еще шаг, произнесла негромко:
— Гришка.
И вдруг упала на колени и что есть мочи закричала:
— Гришка, не смей сюда! Не смей! Они здесь! Они будут тебя жечь углями!
Гришка остановился в недоумении, не понимая, что же происходит.
— Беги! Они здесь! Беги!
Стрельцы, оправившиеся от неожиданности, выскочили из засады и бросились к Гришке, но расстояние их разделяло пока приличное.
— Во чертова баба! — выругался толстый десятник и, ударив Варвару плашмя саблей по голове, крикнул своему напарнику: — Гляди, чтоб не убегла!
Гришка сначала хотел броситься на помощь и биться отчаянно, как только сможет, лишь бы вызволить Варю. Он уже было сделал шаг навстречу стрельцам — куда только делась былая боязливость Сейчас, пожалуй, впервые он понял, что такое настоящая ярость. К счастью, он вовремя взял себя в руки, как бы очнулся. Даже вооруженному ему вряд ли справиться с одним стрельцом, не то что с четырьмя. Он лишь даст себя легко повязать и не то что не спасет Варвару, а наоборот — окончательно угробит их обоих.
Бежал оттуда Гришка со всех ног. Он слышал, как грянул выстрел и где-то совсем рядом просвистела пуля. Сзади слышался треск ломающихся кустов — преследователи были неподалеку.
— Стой, бесова душа!
Гришка от отчаяния прибавил ходу, хоть это было почти невозможно, и вот шум стал отдаляться. И когда Гришка все-таки оглянулся, то не увидел сзади стрельцов.
«Вроде убег», — подумал он и как сглазил. Больная нога подвернулась, и он упал. Стопа отозвалась резкой болью.
Шум, топот, ругань приближались. Гришка огляделся. Бежать он не мог — с подвернутой ногой далеко не убежишь, только попадешься на глаза преследователям. Гришка отполз к кипе веток и листьев, наверное, натасканных каким-то животным. За ней не так чтобы очень хорошо спрятался, но на первый взгляд заметить его было трудно. Правда, если начнут хорошо искать, то убежище не спасет.
— Где он? — донесся голос совсем близко. — Не видать, не слыхать.
— Сюда побег и исчез, как сквозь землю провалился. Может, схоронился где?
— Да где он схоронится? Эх, нужно догнать, не то Егорий шкуру сдерет. Живой он нам нужен.
— Или мертвый. Лучше мертвый. Разбойничья душа.
— Не, нельзя так.
— А Фролу отдавать можно? Этому разбойничку самому лучше было б быстрее с жизнью распрощаться.
Перепуганный Гришка, затаив дыхание, отодвинулся чуть подальше и неожиданно провалился в полуметровой глубины яму, больно ударившись поврежденной ногой.
— Слышь? — спросил один из стрельцов.
— Вроде треск, — сказал его напарник. — Вон там. Сквозь ветки Гришка видел двоих стрельцов, один из которых был огромен и толст — не кто иной, как десятник Макарий, но мальчишка не знал об этом. Второй — худ и невысок. Худой точно указал в ту сторону, где прятался беглец. Они направились к нему.
— Смотри, куча веток. Может, здесь?
— А вот сумка холщовая, кажись, его. Э, где ты там? Вылазь! Не то быстро башку снесем! — крикнул десятник.
Они саблями начали расшвыривать кучу, подбираясь все ближе к Гришке. Тот уже в мыслях распрощался с жизнью. Он сделал движение, пытаясь встать. Уже не было смысла продолжать играть в эти игры. Он попался.
Вдруг сзади раздался треск и сопение, какая-то тварь сломя голову кинулась в лес.
— О Бог ты мой! — перекрестился десятник. — Так то кабан был. А ты чего, баранья башка, удумал?
— А сумка откуда?
— Обронил разбойник… Фу, пока возились здесь, он, наверное, уже утек…
— Да, теперь точно староста шкуру спустит.
— Пускай ведьме этой. Варварке, спускает. Она его, стервеца, спугнула…
У тлеющего костра, тяжело опершись на дубину, в одиночестве сидел Сила.
— Вечер добрый, — сказал Гришка.
— Добрый. Унесли все-таки тебя черти. Зря я тебя, что ль, предупреждал?
— Дело важное было.
— Важное дело будет, когда тебе твою дурацкую башку оторвут.
— Считай, что уже оторвали, а также грудь ножом острым вспороли и сердце вынули.
— Говоришь гладко, что молитвы читаешь, — усмехнулся Сила. — Что стряслось?
— Плохо мне, — Гришка закусил губу, чтобы не расплакаться.
Выслушав его сумбурный рассказ. Сила озадаченно покачал головой:
— Ну и в кашу ты влез.
— Без Варвары мне жизнь не в жизнь. Беспалый погладил пальцами свою дубину.
— Эх, связала меня с тобой судьба… Ладно, попытаемся твою Варюху выручить…
АТЛАНТИДА. КАТАКЛИЗМЫ
На этот раз тряхнуло саму столицу Атлантиды Перполис. Землетрясение было не слишком сильным, обошлось без разрушений, если не считать того, что распалась очередная преграда в сознании плебса. Кто-то первый кинул мысль, что виноваты жрецы Зесвана Громовержца, которые непотребными чарами призывали свое злобное божество послать напасти на Империю. Жрец и двенадцать послушников бились отчаянно сначала на пороге храма, а потом, не в силах сдержать толпу, и внутри него. Главному жрецу удалось привести в действие древний механизм — некий театральный реквизит, служивший не одну сотню лет верой и правдой для облапошивания прихожан — он мог метать молнии. На этот раз молнии послужили оружием, и плебс с криками ужаса выкатился обратно на улицу, а несколько обугленных, почерневших трупов так и остались лежать неподалеку от алтаря.
По провинциям прокатилась новая волна избиений людей, подозреваемых в черном колдовстве. Жертвы никто не считал — было не до этого. Очень лихо в черных магов записывали надоевших родственников, старых врагов, богатых соседей, за счет которых можно поживиться. Плебс упивался безнаказанностью. Одряхлевшая имперская власть в руках ничтожного правителя не могла обеспечить защиту людей.
Ползли слухи один хуже другого. Якобы в горах провинции Целеста родился медведь с тремя головами, который пропел человеческим голосом прямо перед храмом Зесвана «Желчь Маркагора». Маркагор был один из старых богов, и в этих странных словах усмотрели обещание его возвращения. Император, испуганный ростом волнений, отрядил на проверку этого слуха нескольких своих людей, они выяснили, что подобного ничего не было и в помине, но зато последствия от этого хуже, чем если бы оно так и было. Уже девятнадцать храмов разгромили, с алтаря поскидывали статуи, на их место взгромоздили выкопанные из-под земли древние священные камни, на некоторых из них уже прошли первые, но далеко не последние жертвоприношения.
Длинноухий урод на улицах Пагримы возвещал, что грядет падение Императора в пламень вечный и воцарение убиенного старого императора. Урода пытались схватить, но тот сумел, пользуясь шумом и неразберихой, ускользнуть и теперь время от времени возникал, призывая людей к бунту и ссылаясь на какие-то маловразумительные пророчества.
После штурма перполисского храма Зесвана толпа немного угомонилась. Пошли слухи о том, что новые боги будут мстить. Плебс быстро поддается как идее разрушения, так и страху. Громить храмы теперь опасались. А после вспышки зеленой чумы, выкосившей несколько десятков человек близ квартала магов, на время от колдунов тоже отвязались, так что те повылезли из нор, в которых прятались от разъяренных горожан. Но потом плебс неожиданно решил взяться за Первых магов. Начали с Видящего мага.
Люди толпились там уже четыре дня, мазали дерьмом ворота, писали проклятия на высоком заборе, покрытом острыми стальными колючками, режущими плоть, как горячий нож масло. Колючки и высота стен удерживали самых ретивых от попытки проникнуть в замок Первого мага. Пока людей хватало лишь на то, чтобы рубить головы черным петухам, жечь по ночам огромные костры. Приверженцы темных старых учений читали заклинания, призывая кару на Видящего мага и на его соратников. С таким же успехом они могли пищать, хрюкать, гавкать или молоть любую чушь — толк был бы такой же. От всех этих ритуалов Хакмасу было ни тепло ни холодно. Его это, казалось, вообще не трогало. А у принца вызывало чувство омерзения. Он ненавидел бушующую у ворот тупую, продажную, неврастеничную человеческую массу, именуемую толпой. Принц осознавал, что ненависть — серьезный грех, но поделать с собой ничего не мог.
— Изыди презренный Хакмас и его демоны! — истошный синхронный визг бесноватых доносился даже с такого расстояния.
В последние дни накал спал. Все больше собрание ненавистников Видящего мага покрывалось паутиной скуки и обыденности. Присутствующие в большинстве своем не забывали заглянуть на проходящие через день театральные представления, получить бесплатные обеды у Дворца Правителя, а также медные монеты, разбрасываемые ежедневно чиновниками для успокоения народа, и лишь потом собирались здесь.
— Они совсем сошли с ума. Будто живут последний день, — процедил принц.
— Разве они живут? — пожал плечами Видящий маг, отвлекаясь от бумаги, на которой выводил чернилами текст своего труда по свойствам обращаемых веществ.
— Позавчера толпа едва не растерзала старого Картаса. А он не интересовался ничем, кроме исследования насекомых. Его обвинили в том, что он трясет с другими магами землю.
— Трясет землю, — горестно усмехнулся Видящий маг. — Это их непроходимая тупость и агрессивность способна перевернуть землю.
В комнате появился, низко поклонившись, Раомон Скиталец — человек, который, не щадя себя, защищал принца и Видящего мага в тот самый роковой вечер.
— Нижайше кланяюсь и горюю, что осмеливаюсь просить вас уделить мне толику вашего драгоценнейшего времени, — он поклонился.
— Оставь эту словесную шелуху. Скиталец, — отмахнулся Видящий маг. — Твои раны еще не зажили. Ты не должен вставать с ложа.
— От твоих снадобий, премудрый Видящий маг, раны затягиваются быстро. Что до меня, то я знавал времена и похуже. Моя шкура исполосована шрамами.
— Рад слышать, что тебе легче, — кивнул Видящий маг. — Ты невелик ростом, но твой организм могуч.
Он указал Раомону на скамейку, и тот, с благодарностью поклонившись, занял место.
— Плебс все бунтует, — вдруг сменил тему Раомон.
— Уже четыре дня. Все время, пока ты валяешься на постели, — сказал принц.
— Сквозь открытое окно даже через сад до меня доносился рев. И они возьмут свое рано или поздно, — вздохнул Раомон. — Я знаю их.
— Так ли давно ты был один из них.
— Я никогда не был одним из них. Есть люди, способные скинуть с себя труху ложных воззрений, ненависти, глупости. Готовые взглянуть на все трезвым взглядом… Кто знает, может быть, я стал бы магом. Но путь мой иной.
— Портовые подворотни? — усмехнулся принц.
— Да. До сих пор — да.
— Ты достоин награды, — сказал Видящий маг. — Ты пришел просить ее. Я выполню по мере возможностей твои желания. Дам денег.
— Что такое деньги? Прах. Дуновение ветра способно их развеять. Я… — Раомон запнулся. — Я не хочу в портовые подворотни. Я не хочу к ним, — он указал рукой на окно. — Оставьте меня у себя, — он упал на колени и протянул руки к Видящему магу У — Я буду служить верно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41