Не то чтобы он тревожился за свой кошелек. Томас, живший в Америке с двенадцатилетнего возраста, оставался, тем не менее, ирландцем с головы до ног, обутых сегодня в модные вечерние туфли, и ему всегда чертовски везло в карты. Он мог бы нажить себе небольшое состояние, продолжай он и дальше сталкиваться у карточных столов с апатичными слабовольными лордами, которые, казалось, поставили себе целью ночь за ночью избавляться от своих денег. Но ему необходимо было иметь ясную голову и помнить о своей миссии. В конце концов, любой истинный патриот понимал, что обобрать врага и обратить его в бегство — не одно и то же, хотя первое занятие и было весьма приятным.
Хозяин и хозяйка дома уже покинули свой пост наверху лестницы, избавив тем самым Томаса от тяжкой необходимости вспоминать их имена и титулы и, в угоду светским традициям, рассыпаться в пустых комплиментах.
Удовольствовавшись вместо того бокалом вина, взятым с уставленного напитками подноса, который нес проходивший мимо лакей, Томас остановился в дверях и принялся внимательно рассматривать убранство зала и находившихся в нем людей.
Бальный зал, в котором было удушающе жарко, украшали оранжерейные цветы и розовые фиалки, причем в таком количестве, что выглядело это почти смехотворно. Заполнявшие зал гости принадлежали в большинстве своем к верхушке лондонского общества — обстоятельство, немало огорчившее Донована, по мнению которого благородные леди и джентльмены, входившие в этот избранный круг, настолько узкий, что все они состояли между собой чуть ли не в родственных отношениях, — в зависимости от возраста напоминали больше всего либо глупых хихикающих курочек и петушков, либо старых наседок с дряблой кожей и самодовольных петухов.
Томас грациозно двинулся вперед, когда мимо порхнула мисс Араминта Фробишер, опиравшаяся на руку джентльмена, облаченного в вечерний костюм с пуговицами, не уступающими по размеру столовым тарелкам. Он не удержался от улыбки, увидев, как милая Араминта подмигнула ему. Чудесная девушка Араминта! Всегда готова улизнуть в какой-нибудь темный укромный садик с мужчиной, вознамерившимся сорвать с ее губ несколько шаловливых поцелуев. Если его сегодняшняя добыча не появится в самое ближайшее время, подумал Томас, ему, возможно, стоит пересмотреть свое решение о раннем уходе и увести дорогую Араминту в словно специально предназначенные для подобных целей густые кусты, росшие, как ему уже было известно, сразу же за высокими застекленными дверями, находившимися в левой части бального зала.
Молодой денди — кавалер мисс Фробишер не удостоил Томаса даже кивка, поскольку, как истинный британец, не желал обращать внимания на выскочек из колоний. Вполне возможно, что он меня даже и не заметил, решил Томас. Что ж, выскочку из колоний это устраивало как нельзя больше, хотя, мелькнула у Томаса следующая мысль, этот изнеженный денди мог бы кое-чему научиться, если бы присмотрелся к моему костюму и манере держаться, поскольку молодой англичанин в своем наряде выглядел даже более странно, чем выглядела бы монахиня в платье из красной тафты.
Томас, не склонный к проявлениям ложной скромности, знал, что смотрится великолепно, стоя в небрежной позе у мраморной колонны, — высокий, широкоплечий, стройный, одетый в прекрасно скроенный темно-синий вечерний костюм, в каком не постыдился бы появиться и признанный законодатель мод красавчик Браммель. Зеркало сказало Томасу, что его бронзовая от загара кожа прекрасно гармонирует с его рыжевато-каштановыми выгоревшими на солнце волосами и не модными, но идущими ему усами, а также с ослепительно-белым небрежно завязанным шейным платком и такими же белоснежными манжетами с запонками, примерно на дюйм выступающими из-под рукавов костюма, которые привлекали внимание к его сильным рукам с длинными пальцами.
Рукам, которые в равной степени искусно могли писать редакционные статьи, сдавать карты, натягивать поводья, держать клинок и ласкать женщину.
Сейчас его голубые, цвета рассветного неба глаза, обрамленные длинными черными ресницами, с еле заметными морщинками у уголков, углублявшимися, когда он улыбался, созерцали заполненный гостями бальный зал с выражением радостного предвкушения, создавая впечатление, что их обладатель — простой хороший парень, думающий только о развлечениях.
Где же прячется этот сукин сын, спросил себя Томас, продолжая широко улыбаться и раскланиваться с проходившими мимо гостями. Он сказал, что будет здесь. Ну что я за пустоголовый балбес, поверил словам англичанина.
На минуту его внимание привлек неуклюжий краснолицый молодой лорд, который, наверное, видел в последний раз свои ноги, когда лакей приподнял их, чтобы втиснуть в черные лакированные вечерние туфли. Этот глупец всерьез пытался проделывать сложные па быстрого контрданса и выглядел при этом так же грациозно, как боров, копающийся в навозе. Болван! Добрая половина англичан, встреченных Томасом за две недели его пребывания в Англии, была пустоголовыми самовлюбленными идиотами, занятыми поисками удовольствий, а другая половина — пронырливыми, трусливыми, подхалимствующими интриганами, готовыми продать право первородства за несколько золотых монет. Не удивительно, что его соотечественники американцы, эти мужественные колонисты, до сих пор презираемые англичанами, смогли нанести им такое сокрушительное поражение в войне за независимость. Потребовалось лишь слегка кольнуть этих раздувшихся, как мочевой пузырь у свиньи, от гордости и сознания собственного мнимого превосходства островитян и потом наблюдать, как они улепетывают через океан к безопасности своих удушливых бальных залов и бухгалтерских контор.
Томас уже собирался отвернуться и отправиться в комнату для игр, чтобы поискать там того, с кем он должен был встретиться, а заодно и сыграть партию-другую — ведь не может же человек заниматься делом двадцать четыре часа в сутки, — когда краснолицый лорд пронзительно вскрикнул от боли.
— Вы лягнули меня! Не отрицайте, это не поможет. Вы лягнули меня. Зачем вы это сделали, девушка? — заголосил этот джентльмен совсем не по-джентльменски, прыгая на одной ноге и пытаясь потереть щиколотку. — Это чертовски больно.
— Да вы должны быть бесконечно благодарны мне за это, — услышал Томас произнесенные с некоторой горячностью слова партнерши краснолицего лорда, совершившей этот несколько неожиданный поступок.
Таким образом он в первый раз обратил на нее внимание — и сразу же обругал себя слепым идиотом за то, что до сих пор не заметил этого прелестного рыжеволосого создания.
— Если бы я не лягнула вас, я чувствовала бы себя просто обязанной устроить вам сцену. Вы наступили на мою оборку своими неуклюжими ножищами и оторвали ее. Если вы и с вашими лошадьми ведете себя так же неуклюже, как с партнершей по танцу, то мне остается только удивляться, как это ни одно из этих бедных животных до сих пор не растоптало вас.
Молодой лорд, который, по всем признакам, с превеликим удовольствием отодрал бы девушку за уши, и удерживало его от этого шага, вероятно, лишь сознание того, что нельзя сделать нечто подобное и продолжать считаться джентльменом, выругался пару раз и заковылял прочь, оставив ее стоять в одиночестве на краю просторной площадки для танцев.
Томас с нескрываемым изумлением наблюдал, как молодая женщина — по сути дела совсем еще девочка — уперла руки в бока и яростно уставилась в спину удаляющегося мужчины.
— Ну что ж, беги к своей мамочке, может, она даст тебе конфетку, — мстительно проговорила она вполголоса, и Томас подумал, что она, видимо, не осознала еще положения, в котором оказалась сама, — ей ведь придется одной, без сопровождающего, добираться до своей собственной мамочки.
Это открывает, тут же сообразил Томас, возможность, которую предприимчивому джентльмену никак нельзя упускать, если он не хочет возненавидеть себя на следующее утро. Он быстро проглотил остатки вина и незаметно поставил пустой стакан в ближайший горшок с большой развесистой пальмой.
Оглядев с головы до ног мисс Счастливый Случай, одетую в платье довольно скромного фасона, и придя к выводу, что увиденное ему нравится, — гораздо больше ему, впрочем, понравилось то, чего видеть он не мог, но что нарисовало ему его живое воображение, — Томас оттолкнулся от колонны и, приблизившись, с поклоном обратился к девушке:
— Какой же грубиян этот господин. Разве можно было бросать вас таким образом?
Выпрямившись, он улыбнулся ей из-под усов. Да, это был весьма лакомый кусочек.
— А с вами, моя дорогая леди, обошлись самым неподобающим образом, в этом нет никаких сомнений. Позвольте представиться, меня зовут Донован, Томас Джозеф Донован, если быть точным, и я стал невольным свидетелем происшедшего. Могу я быть вам чем-нибудь полезным?
— Возможно.
Она ответила на его оценивающий взгляд холодным взглядом, нимало не смущенная ни веселым блеском его голубых глаз, ни этим преждевременным представлением, и Томас быстренько внес коррективы в свою оценку молодой леди, добавив к красивой наружности, по крайней мере, толику мозгов.
— Вы танцуете, Томас Джозеф Донован? — спросила она, улыбнувшись Томасу, отчего на правой щеке около рта с пухлыми розовыми губками появилась соблазнительная ямочка.
Да, это не пустая кокетка. Англичанка она или нет, решил про себя Томас, но наверняка среди ее предков затесался хотя бы один предприимчивый ирландец, пусть даже занимающий самую маленькую веточку ее генеалогического древа. Томас чувствовал, что мог бы влюбиться в эту очаровательную мисс, по крайней мере, недели на две, а это было на целую неделю дольше, чем обычно продолжались его увлечения. Он невольно улыбнулся и, пытаясь произвести на девушку впечатление, заговорил с сильным ирландским акцентом, от которого он давно отучился, но который так и не забыл.
— Да, это я умею, мисс. Вы хотите, чтобы я потанцевал с вами? Этого вы хотите, мисс?
— А вы как думаете, мистер Донован? — отпарировала она, решительно вздернув свой в высшей степени очаровательный подбородок. — Моя компаньонка находится на другом конце зала, и это, на мой взгляд, почти то же самое что находиться в Китае, а мне невыносима даже мысль о том, чтобы одной пробираться через эту толпу. Обо мне и без того достаточно сплетничают. Вы ведь предложили мне свои услуги, как я понимаю?
— Предложил, мой ангел.
— Пожалуйста, сэр, не нужно портить ваше великодушное предложение, становясь наглым. Когда-то у меня была няня-ирландка, и я знаю, что вы не должны обращаться ко мне так фамильярно, даже говоря с ирландским акцентом. Ангел, в самом деле! Сегодня я уже дала отпор одному назойливому кавалеру, и если это придется повторить, я останусь совсем без сил. Нет, сэр, мне нужна от вас помощь джентльмена. Смею вас заверить, ваша репутация только выиграет от того, что вас увидят в моем обществе, потому что я пользуюсь известностью, хотя и несколько сомнительного свойства. И я бы предложила вам перестать ухмыляться, как медведь при виде меда, из-под этой вашей возмутительной растительности под носом и продемонстрировать более цивилизованное поведение. Улыбки, сэр, не в почете в нашем обществе, которое больше ценит пустые скучающие взгляды. А теперь, мистер Донован, пожалуйста, вашу руку.
Девица с огоньком. И меня увлекает в пламя. Она протянула руку в перчатке, и Томас, не колеблясь и не думая о последствиях, принял вызов. В красивых хрупких пальцах, покоящихся в его ладони, он почувствовал силу. Что за интригующее колдовское создание, полное противоречий — необыкновенная красота, живой ум и острый, беспощадный, разящий как кинжал язык, который, если он не будет осторожен, способен нанести ему смертельную рану.
Ах, подумал он, легонько пожимая тонкие пальцы, но какая это была бы славная смерть.
— Кстати, мистер Донован, — сказала девушка, когда они присоединились к танцующим, — мой сбежавший кавалер, не столь уж достопочтенный Джулиан Квист, является вашим близким другом. Почувствовав внезапно недомогание, он, бедняга, любезно познакомил нас, не желая, чтобы я осталась одна на площадке для танцев. Вы, конечно, понимаете, что когда вы благополучно вернете меня под опеку моей компаньонки, миссис Биллингз, необходимо будет сразу же поставить ее об этом в известность.
Томас осознал, что его все больше завораживают эти колдовские зеленые, как трилистник, глаза. Он без колебаний выкинул из головы мысли о деле, ради которого пришел сюда сегодня, отмахнулся от внутреннего голоса, шептавшего, что в комнате для игр его, возможно, ожидает небольшое состояние, а за застекленными дверями — густой кустарник и мисс Араминта Фробишер, и даже забыл на время о том, что ему вроде бы полагается презирать англичан и скучать в обществе англичанок.
— А, милейший Джулиан, — протянул он, делая плавный переход к очередной фигуре танца. — Остается только надеяться, что он скоро оправится и тогда завершит церемонию нашего представления друг Другу.
Девушка подняла руку ко рту, сдерживая неожиданно вырвавшийся у нее смешок, мгновенно пробивший тонкую скорлупу светской искушенности, обнаружив под ней очаровательного милого ребенка.
— Боже, какая я невнимательная. Но мне, знаете ли, никогда и никому не приходилось представляться самой. Эту обязанность обычно выполняли другие. Должна признать, что правила хорошего тона несколько ограничивают возможности для знакомства, вы не находите? Ну что ж, сэр, меня зовут Маргарита Бальфур. Как и у вас, у меня есть второе имя, но я еще в пятилетнем возрасте решила, что ненавижу его, и запретила всем употреблять его в моем присутствии, а потом и вовсе от него отказалась. Вы не возражаете?
Не возражал ли он? Да Томас не возражал бы, если бы солнце вдруг погасло, как свеча, а все звезды попадали в океан, лишь бы иметь возможность держать руку прекрасной пылкой Маргариты Бальфур в своей до тех пор, пока не наступит конец света.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49