как его вообще допустили к столь важной сфере.
— Происхождение, Пэдди, — ответил Томас, продолжая глядеть в потолок и гоня мысль о том, что по своему происхождению и положению Маргарита и он были так же далеки друг от друга, как королева и трубочист. — Происхождение и воспитание или, как в случае с Мэпплтоном, родственные связи. Прибавьте к имени человека «ваша светлость» или «ваша милость», и любой англичанин будет убежден, что такой человек знает все. Мэпплтон способен заблудиться в трех соснах, но никто никогда этого не признает, что нам только на руку. Глупый, тщеславный волокита, питающий слабость к любой паре дамских ножек — или, как показал вчерашний вечер, к густым бровям, если у бровей есть состояние, — вот тебе Мэпплтон. Милейший Артур, судя по всему, зациклился на идее выгодно жениться. Возможно, когда-то он был совсем не плох. Но это было давным-давно. Ну, продолжай. Расскажи мне о сэре Перегрине. Дули фыркнул.
— Этот! — воскликнул он, стряхивая пыль с бутылочно-зеленого сюртука Томаса и вешая его в шкаф. У этого все куры — несушки, ты разве не замета Томми? Думает, что все знает, имеет весьма высокое мнение о собственных умственных способностях: действует так, словно он лорд-мэр всего мира или что-то? в этом роде. — Он демонстративно пожал плечами. — После переезда к нам матушки Бриджет я не встречал человека, настолько уверенного в себе и своих талантах.
— В этом мы тоже с тобой согласны. Тоттон может быть нам очень полезен в силу своего положения в военном министерстве. Но об этом мы уже говорили. — Томас встал из кресла и налил себе бокал вина. — Хорошо, Пэдди, теперь поговорим о сэре Ральфе Хервуде, нашем друге из Адмиралтейства. Интересный тип, ты не находишь?
Дули покачал головой.
— Не для меня, малыш. Я на него посматривал вчера во время твоего боя с графом, пытался определить, хочется ли ему, чтобы тебе наподдали как следует. Так у него на лице вообще ничего не отражалось. Мэпплтон чуть не расплакался, когда этот парень Вильям упал, но не Хервуд. Он занялся делом, пытаясь поднять графа, но это и все. Нет, Томми, Хервуд — круглый ноль, он выполняет приказы, делает то, что ему скажут. Ему на все наплевать. Он, как собака, покорно идет за хозяином. Из них четверых заправляет всем, должно быть, Тоттон. Не понимаю только, куда ты клонишь, право, не понимаю.
Томас допил остатки вина и, улыбаясь, повернулся к Дули.
— Вот поэтому-то, Пэдди, в нашей паре я главный. Вовсе не Тоттон является руководителем этой чудной группки предателей. Но и не Хервуд, хотя, как мне кажется, меня подталкивают именно к такой мысли. Не то чтобы Хервуд был безобиден. Я не доверяю людям, которые изо всех сил стараются казаться бесцветными. Им, видимо, есть, что скрывать.
— Может, он пьет, — предположил Дули, садясь в кресло Томаса. — Мой дядя Финни, упокой Господи его душу, всасывал джин как губка, но ты бы ни за что об этом не догадался. Всегда держался прямо, как судья, никогда без причины не улыбался и не раздражался. Не мог. Был слишком сосредоточен на том, чтобы не упасть лицом вниз. — Дули поерзал в кресле, поймав насмешливый взгляд Томаса. — Ну, это одно из возможных объяснений. Вдобавок, если это не Тоттон, и не Хервуд, и, уж конечно, не Мэпплтон, — в этом даже ты меня не убедишь, то кто же тогда всем руководит, Томми? Лорд Чорли? Их ведь всего четверо.
Томас смахнул газеты с обитого атласом дивана и улегся на него, свесив вниз ноги в лосинах и положив под голову скрещенные руки. Может, лежа ему будет лучше думаться.
— Чорли — интересная фигура, Пэдди. Он не служит ни в одном из министерств, как трое других. Но он закадычный друг принца Уэльского, по крайней мере, я так слышал. Принц даже называет его Стинки, что, надо полагать, показывает меру его восхищения. Друзья — могут быть очень полезны, Пэдди, смотришь — намекнут, кто способен лучше послужить Короне или личным предательским планам Чорли. Но нет. Это не он. Чорли — всего-навсего еще одна пешка в игре.
Дули захлопал в ладоши, потом поднял с кресла свое низенькое грузное тело и принялся расхаживать по комнате.
— Ну, Томми, ты молодец. Все разложил по полочкам. Теперь я и сам понимаю, почему ты у нас главный. Поздравляю, малыш. Ты исключил их всех. По-твоему получается — не подумай только, что я считаю, будто ты растерял мозги с этой девицей Бальфур, — что у них нет руководителя. Мы имеем дело с четырьмя мужчинами, изо всех сил старающимися навредить своей стране. С четырьмя не слишком молодыми мужчинами, которые однажды вечером, когда им нечего было делать, кроме как созерцать носки собственных ботинок, взяли да и решили совершить предательство. Вполне логично, на мой взгляд. Теперь, когда я об этом думаю, я даже могу сказать: ну и что из этого? Мы здесь для того, чтобы взять у них то, что они готовы нам предложить. Какая, в конце концов, разница, если мы не понимаем, почему они это делают?
Томас потянулся всем своим длинным телом, как кошка после сна. Дули ждал его ответа, пока он собирался с мыслями.
— Ну ладно, — сказал он наконец, принимая сидячее положение. Он окончательно пришел к выводу, который в виде смутной еще идеи впервые промелькнул у него в голове в три часа ночи. — Подумай вот над каким сценарием. Эти люди — Тоттон, Хервуд и двое других — успешно осуществляют свой план, и мы получаем от них деньги и оружие. Англия ослаблена, наша страна, напротив, обретает достаточную мощь, чтобы защититься от нападения, тем более, что Англии, занятой войной с Бонапартом, будет не до нас. Франция выигрывает войну против Англии, причем Америке при этом не приходится сделать ни одного выстрела, или — что представляется мне более вероятным — Англия и ее союзники вступают в мирные переговоры, в результате которых все остаются в синяках и шишках, но все-таки теми же самыми, какими они были до начала войны. Война бесславно закончена. Под давлением масс и не без помощи Хервуда и остальных, поднимающих шум по поводу допущенных правительством ошибок, король Георг и его правительство уходят в отставку. На эту идею меня навела недавняя встреча с Тоттоном. Он честолюбив не меньше Цезаря и его убийц. Ну, а что потом, Пэдди? С чем останется Америка в конечном итоге? Мы все равно не сможем жить спокойно, нас будет одолевать тревога, поскольку, осуществив свои планы внутри страны, охваченные стремлением к славе и власти, Тоттон с Хервудом неизбежно предпримут новую агрессию против нас. Не думаю, что Мэдисон имел в виду такой результат, посылая нас сюда на переговоры с ними.
Дули нахмурился и потер лоб, словно у него болела голова.
— Лучше иметь дело с чертом, которого ты знаешь, — ты к этому клонишь, Томми? Мы можем оказаться в худшем положении, чем сейчас, столкнувшись с новой Англией, во главе которой будут стоять Тоттон с Хервудом. — Он поднял руки и сжал пальцы в кулаки, будто старался ухватить что-то неосязаемое. — Но, Томми, мы же находимся на грани войны сейчас. Не лучше ли все же взять то, что они нам предлагают, чем ждать, в какую сторону подует ветер? Послушать твои рассуждения — Америке все равно предстоит воевать.
Томас взял со стола сигару и сунул ее, не зажигая, в рот. Возможно, Дули ему не поверит, но сказать это было необходимо.
— Боюсь, что да, Пэдди. Войны не избежать. Она — дело времени. Вопрос в том, хотим ли мы сражаться с Англией сейчас, когда ей придется вести войну на два фронта — с американцами и с французами, или мы хотим прождать еще пять лет и тогда воевать с новой Англией, Англией, которой будет править такой одержимый захватническими идеями агрессивный человек, как граф Лейлхем. Ты ведь помнишь графа? Ты еще сказал, что он похож на саму смерть.
Дули плюхнулся назад в кресло.
— Будь я проклят! Лейлхем? По-моему, ты сказал, что он невзлюбил тебя за твои попытки поухаживать за мисс Бальфур. Какое отношение этот отпрыск сатаны имеет ко всем этому?
Томас вынул сигару изо рта и посмотрел на ее потухший кончик.
— Ну, это не так сложно объяснить, Пэдди. По причинам, которые я не буду тебе излагать, поскольку тебе они покажутся бредовыми, я пришел к выводу, что граф Лейлхем — богатый, знатный, могущественный, уважаемый и, в данный момент, ограниченный в своих действиях из-за поврежденной челюсти — является подлинным руководителем нашей маленькой группы авантюристов. Если бы я только мог выяснить, за какие их грехи ополчилась против них Маргарита, я был бы счастлив. Я убежден, что мой милый ангел что-то затевает. Иначе не объяснишь, зачем прелестной молодой девушке проводить почти все свое время в обществе пяти стариков.
Дули покачал головой.
— Ну ты и штучка, Томас Джозеф Донован, ты это знаешь? — На лице у него вдруг отразилась усталость, никак не меньшая, чем та, что испытывал Томас. — Нас послали сюда ради одного небольшого дела. И все. Ничего больше. Но разве ты можешь этим ограничиться? Нет, только не Томас Джозеф Донован. Нет-нет, послужить своей стране для него недостаточно. Это не для нашего Томаса. Он непременно должен влезать во всякие интриги, искать загадки, которые нужно разгадать, и — поскольку он Томас Джозеф Донован — припутать сюда еще и женщину. Ну конечно. Без женщины ему не обойтись. Он просто не может иначе. Господи, Томми, — завершил Дули монолог, вставая и возвышая голос, — ты действительно та еще штучка. — И он схватил одну из чистых рубашек Томаса и швырнул ею в своего друга.
Томас ловко поймал рубашку и начал всовывать руку в рукав.
— Спасибо, Пэдди, — бодро заявил он. — Я знал, что ты со мной согласишься. А сейчас, видя, что стоит чудесный солнечный день, я оденусь и пойду выуживать, где смогу, дополнительную информацию о моей обожаемой вмешивающейся не в свои дела Маргарите и наших общих друзьях. Если мы вдруг решим внести некоторые изменения в отношения с нашими новыми друзьями, ну, скажем, изыщем способ без шума сдать их премьер-министру, мне бы не хотелось, чтобы она нам помешала. Думаю, я начну с друга принца, Стинки. Ты идешь, Пэдди, или предпочтешь остаться здесь и перебирать четки?
— Кто-то же должен молиться за твою бессмертную душу, малыш, — проворчал Дули, но все же встал, готовый к выходу.
Маргарита сидела неподвижно, пока хозяйка шляпной мастерской аккуратно, почти благоговейно, словно совершая обряд коронации, надевала ей на голову соломенную шляпку, украшенную цветами и лентами.
Модистка отступила в сторону и прижала руки к груди.
— Изумительно, мадемуазель Бальфур. Шикарно! Месье, мадемуазель в этой шляпке выглядит потрясающе, да?
Маргарита в зеркало наблюдала за реакцией сэра Перегрина: он наклонил голову сначала в одну сторону, потом в другую, будто тщательно обдумывал вопрос модистки, прежде чем вынести свой вердикт.
— Ну, Перри? — поторопила его Маргарита, стараясь говорить легким веселым тоном, не давая выхода раздражению, вызванному чрезмерной самоуверенностью сэра Перегрина. — Я действительно выгляжу потрясающе, или есть опасность, что в этой шляпке я буду похожа на живой цветочный горшок? Мне бы не хотелось вводить в заблуждение пчел, когда я буду прогуливаться в парке.
Наконец Тоттон покачал головой.
— Первую, моя милая Маргарита, — объявил он, вздыхая так тяжело, будто только что вернулся после утомительного подъема на вершину горы, откуда принес глиняные таблички с написанным на них ответом. — Шляпку из желтой соломки, — обратился он к модистке, — украшенную такими приятными на вид виноградными гроздьями. Спелый виноград служил символом еще во времена древних греков. Это был символ плодородия и изобилия.
«Ах вот как, Перри? Древние греки, да? Плодородие? Напыщенный осел! — со злобой думала Маргарита, снимая шляпку и отдавая ее модистке. — Ты бы, наверное, согласился, чтобы я разгуливала по Лондону, привлекая внимание к своим достоинствам, будто племенная кобыла».
Однако, повернувшись на низком стуле лицом к сэру Перегрину, она улыбнулась ему.
— Я получила не только бесценный совет относительно хорошей шляпки, но заодно и урок истории. Ах, Перри, вы так добры ко мне. У меня нет слов, чтобы отблагодарить вас. Вы помогли мне сделать правильный, как я убеждена, выбор. Но, Боже, вы меня испортите. Скоро я не смогу принять без вашей подсказки ни одного решения. Съесть на завтрак яйцо или тост с медом? Погулять в парке или покататься верхом?
Сэр Перегрин встал с кресла и склонился в поклоне, принимая ее благодарность, как должное, и потому не заметил гримасы, которую состроила Маргарита, беря шляпную коробку. Увидела ее только модистка.
Как только они вышли на улицу и направились по Бонд-стрит к дому Маргариты, сэр Перегрин заговорил, потрепав девушку по руке, лежавшей на его локте.
— Сколько времени я уже знаю вас, милая Маргарита?
Что это он имеет в виду? Повернувшись и посмотрев на сэра Перегрина — а Маргарита могла смотреть ему прямо в глаза, поскольку он был слишком низок для мужчины, а она довольно высока для женщины — она ответила:
— Всю жизнь, Перри, так мне кажется. Имение Вильяма расположено рядом с дедушкиным, и вы постоянно туда приезжали. Вы, наверное, помните меня с того времени, когда я еще ходила на помочах. Вы все — вы, Артур, Ральф, Стинки и Вильям были такими преданными друзьями моих родителей.
— Именно так, — сэр Перегрин закивал, будто она сказала как раз то, что он хотел от нее услышать. — Мы чувствуем себя твоими крестными родителями. Маргарита, все мы. Мы были рядом с твоей матерью, когда умер Жоффрей… — Он поднес руку ко рту и закашлялся, словно у него внезапно запершило в горле. — Мы, как могли, старались поддержать вас в тот страшный день, когда ваша дорогая матушка потеряла сознание у Вильяма.
— Вы вели себя замечательно, Перри, — проговорила Маргарита деревянным голосом, испытывая сильное желание толкнуть его под колеса проезжавшего мимо экипажа. Но она не сделает этого. Она не могла. Совершив убийство, она станет такой же, как и они. Нет, ее месть будет более тонкой. — Вы нам очень помогли.
— Да-да, конечно. Мы все были хорошими друзьями. Вот почему, милая Маргарита, мы делаем все от нас зависящее, используем все свое влияние, чтобы ваш выход в свет прошел как положено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49