Я приму проклятое лекарство позже, обещаю. И запью его отвратительный вкус лечебной порцией джина.
Маргарита улыбнулась, и, откусив изрядный кусок бекона, обвела взглядом залитую солнцем комнату — погода обещала быть прекрасной.
— Что ж, это справедливо, — прожевав, ответила она. — Только пусть это будет полстаканчика мадеры, а не твоего обычного «Блу Руин». Что за ужасное название для джина! А теперь, не хочешь ли ты узнать про джентльмена, с которым едет сегодня кататься твоя единственная внучка?
Сэр Гилберт оттолкнул тарелку и поставил локти на стол.
— Это смотря по обстоятельствам. Он моложе Господа Бога? У тебя, Маргарита, есть одна странность: ты позволяешь ухаживать за собой людям, которым больше подошло бы ухаживать за твоей дорогой ушедшей от нас матушкой, когда она была молодой. Кстати, если вспомнить, они все это и делали.
Маргарита опустила глаза к тарелке.
— Да, им всем сейчас примерно столько же лет, сколько было бы отцу, будь он жив, — спокойно согласилась она. — Едва ли их можно назвать дряхлыми. Но сегодняшний джентльмен значительно моложе.
И, возможно, вдвое опаснее, добавила она про себя.
Сэр Гилберт наклонился вперед, прищурив глаза.
— Насколько моложе? Я поспорил с Финчем. Ему сорок? Тридцать? Ну же, говори, девочка, от твоего ответа зависит судьба моих пяти фунтов.
— Мне исполнился тридцать один, сэр, и, может быть, вам будет приятно узнать, что я сохранил все свои зубы.
Маргарита резко повернула голову в сторону холла и увидела высокую фигуру Томаса Джозефа Донована, опиравшегося о стену арочного прохода. Финч стоял сзади с открытым ртом — он, видно, как раз собирался объявить о посетителе. Дворецкий пришел в себя быстрее, чем Маргарита, которую заново потрясли смеющиеся голубые глаза Томаса.
— Сэр Гилберт, вы должны мне пять фунтов, — объявил он, улыбаясь с довольным видом, — и, почтительно поклонившись, удалился.
— И я с радостью их тебе отдам, нахальная обезьяна, — крикнул сэр Гилберт ему вдогонку, затем жестом предложил Томасу сесть с ним за стол. — Садитесь, мой мальчик, садитесь. Мы тут без церемоний, правда, Маргарита? Превосходного кавалера ты себе выбрала. По крайней мере, восемнадцать ладоней росту.
— От макушки до пяток скорее двадцать, сэр, хотя до сих пор мне не приходилось мерить свой рост в лошадиных мерах, — весело ответил Томас, садясь во главе стола. Как будто он был здесь своим человеком, подумала Маргарита, стараясь пробудить в себе ненависть к нему.
Но он был так хорош в желтовато-коричневых бриджах для верховой езды, облегавших его мускулистые ноги, и камзоле, выгодно подчеркивавшем его широкие плечи, и она ничего не сказала.
— Ну, в душе я деревенский житель, несмотря на окружающую меня роскошь, — ответил сэр Гилберт. — Дом обставляла моя покойная жена. Не можешь опустить зад на эти стулья, не думая о том, как бы они не рассыпались в щепки. Я чувствую себя гораздо счастливее, находясь в конюшне, по крайней мере, так было до тех пор, пока чревоугодие не довело меня до того состояния, в каком вы видите меня сейчас. Маргарита, представь же меня этому молодому человеку. Где твои манеры, девочка?
— Да, мисс Бальфур, где ваши манеры? — повторил за ним Томас, улыбнувшись ей. — Кажется, совсем недавно вы провели церемонию представления с некоторым даже апломбом, хотя, помнится, вас и тогда пришлось подталкивать.
— Дедушка, — проворковала Маргарита, твердо решив быть вежливой — по крайней мере, до тех пор, пока не останется с нахальным американцем наедине, тогда уж она сможет заткнуть ему рот. — Позволь представить тебе Томаса Джозефа Донована, уроженца графства Клэр, проживающего в настоящее время в Филадельфии. Это в Америке, дедушка. Мистер Донован, мой дедушка сэр Гилберт Селкирк.
— Я знаю, где находится Филадельфия, девушка, — воскликнул сэр Гилберт, ударяя кулаком по столу. — Американец, да? Великолепно. Я всегда хотел познакомиться с американцем. Расскажите мне о диких индейцах, мой мальчик. Финч! — громко крикнул он. — А ну-ка, ковыляй сюда быстрее. Еще кофе. Еще одну чашку. Ты, что, не знаешь, как нужно принимать гостя? — Он улыбнулся Томасу, взмахнув рукой, будто приглашая его начать рассказ. — Ну, молодой человек, нечего сидеть без дела. Давайте, расскажите мне о снятии скальпов, об убийствах. Порадуйте кровожадного старика.
Спустя некоторое время, по сути дела на целый час позже, чем она рассчитывала, Маргарита стояла перед особняком на Портмэн-сквер. Внешне она была спокойна, но внутренне кипела от негодования.
Ее больше не радовало, что она прекрасно выглядела в своем зеленом костюме для верховой езды, модной шляпке, сшитой на манер кивера, и зеленых лайковых перчатках.
Ее не волновало, что она потратила почти час, одеваясь для этой прогулки в Гайд-парке, а Мейзи превзошла себя, заплетая длинные густые волосы своей хозяйки в косу и искусно укладывая ее на затылке, так, чтобы можно было правильно надеть шляпку, которая была кокетливо сдвинута вперед и влево.
И ее совсем не вдохновляло, что ее кобыла Трикстер, удерживаемая грумом за поводья, пританцовывала от нетерпения на булыжной мостовой, и даже то, что обычно неважная лондонская погода сегодня как нельзя лучше подходила для прогулки верхом.
Как могла она получать удовольствие от всего этого, зная, что в течение ближайшего часа или больше ее спутником — ее единственным спутником — будет Томас Джозеф Донован! Этот невыносимый человек уже стоял рядом, держа за повод уродливую костлявую бурую клячу, которую он, должно быть, взял напрокат в какой-нибудь второразрядной общественной конюшне.
И как только ему удалось настолько заморочить голову дедушке, что тот предложил, нет, даже потребовал, чтобы они проехались как следует, отказавшись от сопровождения грума, который только мешал бы им, тащась сзади на какой-нибудь плохонькой лошадке. Неужели речистый американец настолько понравился деду, что тот утратил свою обычную бдительность в отношении репутации единственной внучки? Донован, должно быть, ликовал про себя.
О, как бы ей хотелось повернуться и уйти, оставив Донована стоять на улице одного с его чудовищной лошадью и непомерным тщеславием.
— Мисс Бальфур, позвольте помочь вам, — прервал ее внутренний сумбур Донован.
Бросив на него косой взгляд, она увидела, что он сложил ладони лодочкой, так, что получилась своего рода опора, встав на которую, она могла бы сесть в свое боковое седло.
— Спасибо, мистер Донован, я воспользуюсь подставкой, — ответила она холодно. — Я бы приняла ваше любезное предложение только в том случае, если бы на мне были шпоры. Тогда я, по крайней мере, смогла бы удовлетворить свое любопытство и проверить, не будете ли вы истекать лицемерием вместо крови, если вас уколоть.
И прежде, чем грум успел подойти и помочь ей, она стала на подставку, сунула одну обутую в черный кожаный сапог ногу в стремя и вскочила на Трикстер с легкостью заправской наездницы.
— Вы едете, мистер Донован, или мне попросить грума подсадить вас?
Но ей не пришлось злорадствовать долго. Томас грациозно расшаркался, затем сделал несколько быстрых шагов к своей лошади. На последнем шаге он оттолкнулся от земли и взлетел в воздух так, словно им выстрелили из пушки. На мгновение он оперся ладонями о круп лошади и тут же ухватил поводья. Одним словом, он сел на лошадь сзади, не прикоснувшись к стременам.
— Ого! — воскликнул явно впечатленный грум. — Никогда прежде такого не видел, ваша милость. Вы проделали это с той же ловкостью, с какой полосатая кошка поварихи ловит мышей.
— И даже не порвал себе при этом штанов, ну что за жалость. Ну как, можем уже ехать? — процедила Маргарита сквозь стиснутые зубы и с силой сжала в кулаке ручку хлыста. — Или сначала вы сделаете круг по площади, стоя на руках на крупе лошади, как делают в цирке? Уверяю вас, я не буду возражать. Мы, англичане, ценим хорошие цирковые представления, хотя привыкли смотреть их в более подходящих для этого местах.
— Пожалуй, я отклоню ваше предложение, мисс Бальфур, каким бы заманчивым оно ни казалось. — Томас сунул ногу в сапоге в стремя и повернул свою кобылу так, что его колено коснулось колена Маргариты. — И ради Бога, простите мне мое чрезмерное рвение, — добавил он тоном, в котором не было и капли раскаяния за то, что он превзошел ее, демонстрируя свое мастерство наездника. — Поскольку ваш дедушка разрешил нам ехать без грума, предлагаю направиться в парк, пока движение на улицах не стало слишком оживленным. Ехать в потоке уличного транспорта ужасно действует на нервы.
— Да, — согласилась Маргарита, слегка сжимая колени и побуждая Трикстер тронуться с места. — Мне бы не хотелось подвергнуться двум тяжелым испытаниям за одно утро.
— А какое же было первым, мисс Бальфур? — спросил Томас, когда его уродливая бурая кобыла тоже тронулась с места и затрусила по булыжникам с грацией слепой курицы, бредущей по жнивью. — Я знаю, вы ждете этого вопроса, и знаю также, вы надеетесь, что ответ мне не понравится.
— И вы правы и в том и в другом случае, мистер Донован. Первым было ваше вторжение утром в нашу гостиную, — ответила Маргарита самым любезным тоном, помахав прохожему, встретившемуся им на выезде с площади. — Но вы, конечно, этого не заметили, — продолжала она, когда они уже направлялись к Оксфорд-стрит и парку. — О, нет. Вы были слишком заняты, пытаясь заморочить голову доверчивому старому джентльмену своими сладкими ирландскими речами. Учтите, я знаю, откуда пошло это слово, мистер Донован.
— Так же, как и я, мисс Бальфур. Дорогой наш Кормак Карти, лорд Бларни, святой души человек, когда ваша королева Елизавета попыталась убедить его отречься от притязаний на титул, он принялся заговаривать ей зубы, не говоря ни да, ни нет, пока она не объявила…
— В этом весь Бларни: никогда не скажет, что у него на уме, а говорит совсем не то, что думает, — закончила за него Маргарита. Настроение у нее значительно улучшилось. Она вспомнила, как отец процитировал ей слова королевы, когда они однажды зимним вечером сидели в гостиной в Чертси, глядя на угасающее в камине пламя. Она улыбнулась, гнев ее остыл. — Да вы и сами рассказали неплохую историю сегодня утром, мистер Донован, хотя мы-то с вами знаем, что индейцы уже добрых тридцать лет не нападали на Филадельфию.
Улыбка Томаса преобразила его, сделав похожим на дерзкого мальчишку.
— Более пятидесяти, но сэр Гилберт этого не знает, — резонно заметил он, поворачивая лошадь к парку. — Я просто пересказал ему старую историю, которую услышал однажды в одном кабачке. По-моему, ему понравилось.
— Да вы его просто околдовали. Он отпустил меня с вами без грума. — Она покачала головой. — Никогда раньше он не делал ничего подобного, даже когда я выезжала с Вильямом. Никак не могу прийти к выводу — то ли он считает вас совершенно неопасным, то ли он заключил еще какое-то немыслимое пари с Финчем и рассчитывает выиграть.
— Вильям? Это что же, еще один из ваших престарелых ухажеров?
— Графу Лейлхему не больше пятидесяти, и он всю мою жизнь был нашим соседом и близким другом. — Маргарите захотелось прикусить себе язык; она знала, что американец принадлежит к тому сорту людей, которые запоминают каждое ваше слово. Она искоса посмотрела на него из-под черных ресниц, вспомнив слова лорда Чорли, признавшегося ей вчера вечером, что Томас во всеуслышание заявил о своем намерении соблазнить ее. — А вы ревнуете, мистер Донован?
— Едва ли, мисс Бальфур, — ответил он со своей обворожительной улыбкой, за которую ей захотелось убить его.
Он даже не пытался как-то завуалировать свои намерения. Наглец!
— Но мы пригласим его на свадьбу, — продолжал он, — поскольку он, кажется, ваш любимец. Или вы будете настаивать, чтобы все эти развалины, к которым вы благоволите, были приглашены — Чорли, Тоттон, Хервуд, даже жалкий Мэпплтон? Если так, мне придется позаботиться о враче, а то вдруг кого-нибудь из них хватит удар во время церемонии?
Маргарита почувствовала, как сердце у нее вдруг тревожно забилось. Она, конечно, проигнорирует его абсурдную дерзкую шутку об их будущей свадьбе. Ее расстроило больше то, что он потрудился запомнить имена ее воздыхателей — ее будущих жертв. Кроме Вильяма, конечно. О Вильяме он, кажется, не подозревал.
— Вы, по-моему, проявляете чрезмерный интерес к моим светским знакомствам, мистер Донован. Я польщена, — сказала она, глядя прямо перед собой, хотя дорожка впереди была пуста. — А сейчас, я думаю, Трикстер хотела бы размяться и немного прогалопировать, ну, скажем, вон до тех деревьев, там, где дорожка делает поворот, если, конечно, ваша кляча сможет проскакать такое расстояние.
Томас посмотрел на деревья, до которых было не меньше трехсот ярдов, затем улыбнулся Маргарите.
— Спорим на пять фунтов, мисс Бальфур, — предложил он тоном, от которого Маргарите захотелось закричать.
— Удвоим ставку, мистер Донован, — ответила она, исполнившись еще большей решимостью обскакать американца, и внутренне собралась, чтобы мгновенно пустить Трикстер в галоп. — На счет три?
— Вы можете ехать на счет три, ангел, а я проявлю себя истинным джентльменом и дам вам форы — поеду на счет пять.
Маргарита демонстративно оглядела его кобылу — от тощего зада до непомерно длинной шеи и нелепо подрагивающих ушей. Эту лошадь следовало бы пристрелить, настолько она была уродлива.
— В самом деле, мистер Донован? Ну, как хотите. Раз, два, три!
Трикстер не разочаровал ее — лошадь немедленно взяла с места, радуясь возможности размять в галопе свои сильные ноги. Маргарита пригнулась в седле, понукая лошадь и чувствуя игру мускулов животного. Лошадь мчалась, едва касаясь копытами земли, с такой скоростью, что обдувавший их до этого легкий бриз превратился в ветер, который свистел в ушах. Она несла Маргариту к деревьям — и к победе.
Да как он осмелился! Она села на своего первого пони раньше, чем научилась ходить. Она не только могла обогнать Томаса Джозефа Донована в этой скачке, она могла одержать над ним верх в чем угодно — в стрельбе из огнестрельного оружия, в фехтовании, в словесном поединке… и даже в искусстве лжи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49