— Я понял, чего ты хочешь. Если ты мужчина, ты этого не сделаешь… Слушай — ты же первый начал! Ты убил моих людей, я убил твоих — мы квиты… Отпусти всех, уходи — я не буду стрелять в спину. Потом встретимся где-нибудь в горах, при других обстоятельствах, поговорим…
Командир боевиков язвительно ухмыльнулся:
— Ай, Аюб, много болтаешь! Боишься, что ли? Шесть лет назад я тебе часы подарил на день рождения — штурманские. Они у тебя сохранились?
— Сохранились, что с ними сделается. — мрачно ответил Аюб. — Подойди ближе, я тебе их через бойницу выкину — забирай! Стрелять не буду — не бойся.
— Ради Аллаха! Оставь их себе! Подарки обратно не забираю, а тебе они сейчас пригодятся… Я тебе даю три минуты. Как заканчиваем болтать, у тебя будет три минуты на размышление. По истечении этого времени вы, все трое, должны будете сдаться. Обещаю по старой дружбе сохранить тебе и твоей жене жизнь. Матерью клянусь — вы останетесь в живых! — Последняя фраза прозвучала с каким-то надрывом. Как бы через силу… Создавалось такое впечатление, что все, что Артур сейчас делает, происходит вопреки его воле, под давлением какой-то неуправляемой, страшной стихии.
— Сдавайся, брат, — хрипло повторил свою просьбу Артур. — Если нет — через три минуты я дам команду убить их всех. — Он махнул рукой в сторону женщин и детей.
Повисла томительная пауза…
— Зачем же я тебе нужен, если ты не собираешься меня убивать? — с недоверчивым презрением спросил Аюб. — Ты что, хочешь просто обнять меня, а?
— Да ты совсем не патриот, Аюб! — Командир боевиков натужно расхохотался. — Ты что, за дурака меня держишь? Как я могу отходить, имея в тылу такого парня, как ты? Ведь ты одной очередью уложил целое мое отделение…
Забыл, чему нас учил полковник Пестов на ТСП? У тебя всегда «отлично» было по этому предмету! Ну, Аюб, не ожидал… подумай об этих людях: если ты не вылезешь через три минуты, их кровь ляжет на твои плечи несмываемым пятном позора! И вообще — хватит болтать… Время пошло!
Задрожала, натягиваясь, тонкая струнка молчания. Аюб, глядя через бойницу на застывшую фигуру Артура с часами в руках, потерянно качал головой.
Фигура вдруг стала расплываться, теряя четкие контуры, ее заволокло чем-то серым… Черт — слезы, что ли? Мужчина не должен плакать…
В училище Артур был командиром его отделения. Вот так же на утренних тренировках при выполнении нормативов он снимал часы с запястья, брал их в левую руку, строил начальственную гримасу и командирским голосом давал отсчет, делая перед последним словом положенную паузу… Как недавно, кажется, это было! Но вот кто-то дал общий отсчет, и все смешалось в страшной круговерти, понеслось черт знает куда…
«Время пошло!» Его бывший командир отделения, бывший кровный брат опять дает отсчет на выполнение норматива. Только оценка будет другая… О Аллах — куда ты смотришь?!
Три минуты подошли к концу. Командир боевиков громко дал команду своим людям — приготовиться к стрельбе. В толпе началась паника, истошно заголосили женщины…
Медленно открылась продырявленная дверь вагончика. Перед выходом упал автомат, разгрузка с магазинами и гранатами, наконец, глухо лязгнув о дюралевую обшивку, неловко шмякнулось длинное ружье старого горца. Немного погодя на улицу вышли Аюб, его жена Айна и дед.
Артур отдал команду — трое боевиков с опаской приблизились к Аюбу и начали сноровисто связывать его сорванной в ближайшем дворе бельевой веревкой. Бывший спецназовец не сопротивлялся — стоял понуро, мрачно глядя на Артура. Крепко связав руки, Аюба подвели к большой кряжистой айве, росшей неподалеку от вагончика, и тоже веревкой намертво прикрутили к стволу.
— Я хочу тебе кое-то показать… брат… Мой отец к тебе очень хорошо относился… Ты помнишь моего отца, брат? Конечно, помнишь — я знаю…
Помнишь, когда мы были пацанами, ты сломал черешню в нашем саду — забрался на нее, она и треснула… Тогда отец отлупцевал меня, а тебя не тронул. Ты тогда кричал как резаный: «Не бей его, дядя Салим! Это я…» Помнишь? Не отворачивайся — ты прекрасно знаешь, что случилось… нету дяди Салима. Ваши убили его! А жену мою помнишь? Помнишь девчонку Зейнаб, с длинными косами? Не вороти рожу — сюда смотреть!!! — Голос Артура сорвался на хриплый шепот, невыразимая горечь слышалась в нем, слезы ярости застыли в глазах весельчака командира. — Да, это ты тоже знаешь. Ваши изнасиловали, убили ее… А знаешь, как ее убили?! У нее лица не было — камнем размозжили… — Руки командира начали трястись, он задергал губами, не выдержал — отвернулся… — И ты ждешь, что после всего этого я обниму тебя? А, брат?! — Последнее слово он прокричал срывающимся от рыданий голосом. Согнулся у ног Аюба, обхватил руками голову, с минуту раскачивался, глухо мыча. Затем распрямился и сухо бросил:
— Я не хочу жалости… Я хочу тебе показать, как это было, брат… — Артур обернулся к пятерым боевикам, стоявшим рядом, и махнул рукой в сторону жены Аюба:
— А ну — сделайте ее… Так, чтобы орала, чтоб все видели… Быстро!
Пятеро, похабно ухмыляясь, вразвалку двинулись к женщине.
Вскрикнув, Айна побежала, спотыкаясь о валявшиеся на земле трупы. Бородачи припустили за ней, улюлюкая и азартно покрикивая. Настигли, уронили подножкой, поволокли, заламывая руки, обратно. Втащили на пятачок перед вагончиком, повалили на землю напротив Аюба, рядом с залитым кровью трупом одного из своих.
Она извивалась в их руках, кусаясь, как маленький зверек, попавший в лапы охотника. Один из бандитов размахнулся и залепил женщине смачную затрещину — голова ее мотнулась вбок, и она затихла, судорожно хватая ртом воздух. Двое сноровисто разорвали в клочья ее блузку, стащили юбку. Сверкнуло молочной белизной, неожиданной для женщин этой местности, молодое упругое тело, пригнутые к груди колени, крутая линия бедер.
— Эх, хороша, сучка! — завистливо крикнул кто-то из толпы вояк. — Ух, я бы ее…
Между тем один боец сел с размаху на лицо Айны, придавив его к земле, и стал жестоко мять, щипать небольшие твердые груди. Другой трясущимися руками приспустил свои штаны и навалился сверху, стараясь ухватить ее ноги под колени. Айна страшно напряглась, изо всех сил сжимая бедра. Насильник, нервно выругавшись, немного отстранился, сильно ударил жертву кулаком в живот — женщина обмякла. Бородач, вильнув тазом, резко раздвинул ее ноги, ухватил их под коленками, согнул, всей тяжестью навалился, стал ерзать волосатым задом, что-то злобно бормоча — вот так вот, с ходу, не получалось. Освободил одну руку, полез ею через бедро задыхавшейся женщины, покопался немного, затем, на секунду выгнувшись дугой, принялся резко дергать тазом, яростно рыча…
В ужасе застыла толпа. Страшно кричал Аюб, намертво привязанный к дереву, бился головой о шершавый ствол, кусая до крови помертвевшие губы. Дед его, рванувшийся было вперед, был сбит с ног мощным ударом в пах…
Артур неотрывно следил за ритмичными движениями боевика, насиловавшего Айну. Вскоре тот крикнул, стиснув зубы, и перестал дергаться, издавая удовлетворенное мычание, судорожно вздрагивая волосатым задом. Его место тут же занял другой…
Где-то громыхнул, преодолевая звуковой барьер, пассажирский лайнер. Где-то в эту минуту решались судьбы человечества, заседали конференции, проходили презентации новейших технологий, дети в школах слушали, затаив дыхание, о прекрасной любви Ромео и Джульетты…
А здесь, под бездонно-чистым небом гор, прямо перед мужем, на глазах всего села зверски показательно насиловали семнадцатилетнюю женщину, женщиной-то ставшую две недели назад, еще недавно прятавшую в портфель тряпичную куклу перед уходом в школу…
— Что? — недовольно спросил Артур, заметив, что четвертый боевик, пристроившийся было между ног Айны, в растерянности оглянулся на него и полез застегивать штаны. — Тебе что — особое приглашение нужно?
— Она не дышит, — почему-то шепотом сказал боевик и столкнул того, кто все это время сидел на голове женщины. — Умерла…
Артур приблизился и несколько секунд всматривался в нагое тело, все в кровоподтеках, безжизненно распластавшееся на земле. Лицо женщины посинело, между растрескавшихся губ торчал крепко прикушенный, почерневший кончик языка.
— Ну, извини, брат… — обернулся Артур к Аюбу, который висел на веревках в полусознательном состоянии, качая окровавленной головой, разбитой о ствол дерева и издавая протяжные стоны. — Твоей жене не хватило воздуха — бывает! А теперь — давайте деда.
Боевики подтащили старика к привязанному Аюбу, поставили рядом с деревом. Дед что-то бормотал про себя, бездумно глядя на небо, иногда поднимая руки и вопросительно восклицая — должно быть, беседовал с Аллахом, полагая после пережитого, что уже находится ТАМ…
Артур что-то буркнул молодому лысому парню, стоявшему за его спиной. Тот криво ухмыльнулся, повесил автомат на плечо и достал из ножен тяжелый длинный тесак.
— Ай, Аюб! Подними глаза, брат! — Артур подергал Аюба за волосы.
Тот открыл глаза, глядя перед собой мутным взором. — Посмотри — вот дед, старейшина твоего рода. Отца твоего, жаль, нет здесь, но ничего, и этот сойдет… Давай!
— Хек-кк… — лысый оскалил зубы, резко махнул тесаком. Кровь фонтаном брызнула в лицо Аюба, дико закричали женщины. Немного постояв в том положении, в котором его застиг удар, обезглавленное тело старика упало к ногам опозоренного мужа.
Артур подошел вплотную к Аюбу, взял его за волосы, приподнял лицо вверх. Некоторое время пристально всматривался — старался уловить выражение потухших глаз своего бывшего кровного брата. Как будто хотел постичь, какова глубина его скорби, равна ли величина страданий его собственным…
— Программа выполнена, брат, — устало процедил командир боевиков.
— Теперь все. Мы уходим. Но знаешь — эта война будет длиться долго, возможно, вечно. — Он подошел к толпе и погладил по голове раненого пацана, который от боли потерял сознание и теперь, казалось, мирно спал на руках у матери. — Кто поручится, что вот это милое дитя, которое сейчас пока ничего не соображает, не вырастет в свирепого волка и не будет стрелять в нас? Или ставить мины на наших дорогах? Да никто! Никто не поручится — скорее наоборот… Нельзя оставлять корни сорняков. На благодатной почве они, как правило, дают прекрасные всходы… Оружие к бою!!!
Боевики суетливо разобрались в цепь. Клацнули затворы. Единый крик ужаса застыл на губах обреченных.
— ОГОНЬ!!!
Через несколько секунд все было кончено. Несколько человек, перешагивая через неподвижные тела, сноровисто достреливали тех, кто подавал признаки жизни.
— По машинам! — крикнул Артур, проследив за результатами работы своей команды.
Убедившись, что его люди побежали к заурчавшим «бэтээрам», командир подошел к Аюбу, склонился к бессильно повисшему на веревках бывшему другу и выдернул из ножен узкий кинжал с красиво инкрустированным лезвием.
— Я обещал оставить тебя и твою жену в живых, брат… — тихо прошептал он, приставив острие лезвия к груди Аюба. — Знаешь, я тебе соврал… я тебя уважаю, потому не могу оставить в живых. Ты воин. Как ты будешь жить после такого позора? А самоубийство — великий грех, Аллах не простит… Прощай!
Лезвие кинжала медленно вошло в тело воина. Он вздрогнул, широко открыл глаза, всматриваясь в лицо врага, — и затих…
Себастьян, провожая взглядом силуэты трех «бэтээров», уплывавших в сторону границы, пытался разобраться в своих чувствах. Сердце старого диверсанта мучительно ныло — такое с ним случилось впервые за последние несколько десятков лет. Он давно уже забыл, что такое ненависть, и теперь не мог понять, какой же зверь рвет изнутри его грудь и режет когтями глаза, которые от этого страшно слезятся… Немного посидев, он прислушался к своим ощущениям: зверь в груди несколько поутих, но продолжал ворчать, беспокойно ворочаться. Надо выпустить его, дать ему волю. Иначе он сожрет изнутри стража горы, а ему еще нужно немного пожить, охраняя свою страшную тайну…
— Значит так, Андреев… Отряд твой неделю как перекинули. Вот в этот район. — Командир бригады ткнул пальцем в карту Северного Кавказа, висящую рядом на стене. — Лучше гор могут быть только горы — сам понимаешь… Да, извини, соболезную твоему горю. Там с тобой особист хотел переболтать — зайди.
Пока отдыхай, завтра утром борт туда будет — улетишь. Давай двигай, некогда мне тут с тобой…
На следующий день, к полудню, проболтавшись три с половиной часа в чреве транспортника, Иван уже разминал ноги на плывущем от жары асфальте аэродромного поля.
Все оборудование «порта» составляли несколько бетонных полос, пересекавших асфальтовое море, присевшая от зноя в кусты радиолокационная будка да четыре дежурных «М-24» с безжизненно повисшими лопастями.
Солнце медленно подбиралось к зениту, злобно жаря все подряд. В бездонном небе ни облачка, тишина, давящая с непривычки на перепонки… Жарища!
Скорее бы осень, черт ее задери.
Вдалеке сквозь синее марево величественно и грозно высились горы.
Отодрав чемодан от асфальта, Иван поплелся прочь с поля, глядя через левое плечо на горный ландшафт. Лучше гор могут быть только горы, чтоб им провалиться…
Прибыв в комендатуру особого района, он с изумлением обнаружил там командира своего отряда. Обычно тот всегда находился с основной группой действующих подразделений и всячески избегал общения с различного рода начальниками, волею случая временно исполняющими должности в комендатурах.
— Здорово, Вань! — Он радостно обнял Ивана, по-медвежьи облапив, нагудел в ухо слова соболезнования, затем с сердитым весельем буркнул:
— Чего вылупился? Не ожидал? Теперь — только так. Все распоряжения получаем лично в руки, по радио ничего важного не передают. Какой-то спец у них там невъе…ный завелся — радиоперехват идет страшенный. Вся информация — на ветер! Ну вот и решили — черт с ним, бензином-керосином, режим секретности дороже. Вчера вон прилетал, чтобы получить новую меню-раскладку на месяц, сегодня еще за каким-то фуем… Дурдом!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60