Удирать смысла не было — он тащил срок ради дела. А проситься в зону — вот смеху-то потом не оберешься! Прикол всероссийского масштаба — приходит «вор» на КПП и просит: пусти, вертухай, в зону… Ха!.. А зря, между прочим, не попросился. Очень скоренько подкатила к «двойке» «99» вишневого цвета без номеров, из нее выпростались трое могучих парней со стрижеными затылками и за десяток секунд забили «вора» насмерть…
Через некоторое время часовой КПП — старший прапорщик внутренней службы Турдыниязов, который все видел, сообщил сильно интересовавшимся ребятам с металлическими зубами, подкатившим на иномарках, что непосредственно перед началом акции между ее участниками состоялся короткий диалог. Якобы кто-то из избиенцев, гнусно ухмыляясь, громко ответил Калгану на его вопрос по существу:
«Привет тебе, старый пидер, от Ловца… то ли от Вовца» — черт его разберет, хорошенько не расслышал через стекло…
Начальника планового автодорожного караула, бросившего «вора» у КПП, на следующий день нашли в коллекторе с перерезанным горлом и многочисленными следами ожогов на теле — однако, сами понимаете, это отнюдь не прояснило ситуацию.
Целую неделю все заинтригованные лица напряженно выжидали, потея от страха, — случай аналогов не имел. Естественно, реакция пострадавшей стороны предвкушалась совершенно предсказуемая — война намечалась! Война между «блатными» и новой «братвой» — самый страшный вид современной междоусобицы в мире криминала.
Но вот неделя благополучно завершилась, а никто из верхнего воровского эшелона осчастливить своим посещением Ложбинск целесообразным не посчитал — бросили авторитеты оскверненный град на произвол судьбы. А в местный СИЗО с очередным этапом пришла малява: на ложбинской «братве» всероссийский «крест» — пока самолично не привезут в первопрестольную голову виновного с обстоятельными объяснялками по сути дела.
Некоторые в курсе, что такое «крест», а кто не знает, спросите компетентных товарищей — они подробно объяснят. По правде говоря, это очень нехорошая штука — можете мне поверить на слово, не напрягая сильно занятых ребят с металлическими зубами. Если на тебе «крест», нужно держаться от всех пенитенциарных учреждений как можно дальше. То есть в зону идти не просто не рекомендуется, а прямо-таки категорически противопоказано. В противном случае вам не поможет ни один проктолог в мире, даже самый лучший…
«Братва» ложбинская не на шутку переполошилась. Специфика образа жизни представителей данной категории состояла прежде всего в постоянной готовности схлопотать пулю в лоб или сесть в тюрьму. Но, выражаясь их языком, «заскочить на кичман» — это одно, а вот быть в готовности в любую секунду после этого «попасть на кукан» — совсем другое. Это, извините, совсем нехорошо — не по-мужиковски это!
Бригадиры собрались на нейтральной территории и обсудили ситуацию.
Вовцу единодушно выставили претензии: твоя, мол, картинка, друг ситный, два раза нарисовалась, значит, ответь! Либо докажи, что не верблюд, либо закажи малогабаритный контейнер, зарежься собственноручно и езжай в столицу. Хором за тебя страдать не желаем.
Вовец немного поотпирался, но ему моментально припомнили старые грехи и жестко предупредили: вот тебе трое суток сроку и карт-бланш. Разбирайся как хочешь, но результат должен быть…
Первым делом Вовец решил проверить своих пацанов — мало ли чего?
Начал с того, что велел доставить часового КПП, дежурившего в момент несвоевременной кончины Калгана. Когда «быки» притащили насмерть перепуганного мужика, которого уже допрашивали все кому не лень, бригадир посулил ему (цитирую дословно): «Либо башку оторву и в очко вставлю, либо награжу по-царски. В зависимости от результата…»
В установленное время старший прапорщик Турдыниязов сидел в холле загородной резиденции Вовца и с тревогой прислушивался к шуму за окном: в морозном воздухе стоял разноголосый гам съезжавшихся к усадьбе иномарок. Вскоре доложили, что все в сборе.
— Давай по трое, — возбужденно распорядился бригадир, потирая руки, и впился в опознанщика пристальным взором. Тут получился немалый конфуз: первая тройка состояла из приближенных Вовца, которые в день убийства «вора» безотлучно находились при бригадире, — именно эту тройку часовой с ходу и опознал.
— Они! Точно — они!!! — радостно закричал он, подавшись к бригадиру дородным телом. — Все сходится! Кожаны, собольи шапки, морды зверские, сами здоровые, как быки, — все в точности!!! Они это — избиенцы треклятые!!!
Умудренный горьким опытом бригадир вместо того, чтобы впадать в прострацию от столь неожиданного оборота, поступил несколько иначе: выгнал приближенных вон и велел всей группировке построиться во дворе в колонну по восемь. Затем, прихватив с собой часового КПП, вышел на улицу. И распорядился произвести опознание еще раз.
Вот тут несчастный часовой, что называется, выпал в осадок. Перед ним стройными рядами стояли восемьдесят мужиков примерно одинаковой шкафообразной комплекции, одетых в дорогие кожаные куртки на меху и шапки из соболя или норки. И у всех до единого «выраженье на лице» — как бы это помягче выразиться… в общем, даже отдаленно не подпадало под определение «симпатичное»!
Велев «быкам» разъезжаться, Вовец отпустил и часового — это был не свидетель. Предстояла нудная и малоперспективная оперативная работа. За трое суток Центральная группировка перевернула город и окрестности вверх дном, причем на сопредельных территориях никто не возмущался, все были в курсе, отчего такая кутерьма.
Между делом испортили матценностей не на одну штуку баксов, запытали до летального исхода пятерых подозрительных типов, пристрелили под горячую руку троих нервных и натворили еще кучу безобразий — все не перечислить. Результат был нулевой. Вишневых «99» в городе и окрестностях имелось несколько сотен, каждую из них кто угодно мог позаимствовать на время и снять номера, а любая троица в кожанках, дорогих шапках и со зверскими физиономиями вполне могла оказаться искомой: примерно четверть мужского населения Ложбинска в возрасте от 20 до 40 лет…
Когда до исхода отпущенных «братвой» трех суток осталось четыре часа, Вовец принял ванну, чисто побрился, облачился в свой любимый костюм и, положив перед собой на стол старенький «ТТ», который он предпочитал разным зарубежным штучкам-дрючкам, начал диктовать специально привезенному для такого случая нотариусу завещание. Сей документ получился очень коротким (снова цитирую дословно): «…Все, что принадлежит мне, оставляю своей дочери — Алене Алексеевне Анисимовой. Своей братве завещаю: кто мою дочь обидит — яйца оторвать и заставить паскуду сожрать в сыром виде. Детям от второго и третьего браков ничего не давать, потому как они получились дегенератами… Все — я сказал!»
В этот момент бригадиру доложили, что приперся какой-то чмошный головастик по фамилии Пульман и желает его немедленно видеть. Закончив диктовать завещание, Вовец внимательно его прочел, поставил закорючку и, выпроводив нотариуса, велел впустить этого… ну, как его там, блин. Пульмана, что ли.
Допущенный Пульман вошел нагло, без спроса расположился на диване и, сняв шапку, принялся промакивать платком вспотевшую плешь — упрел, сволочь, в прихожей.
— В общем-то я догадываюсь, зачем ты приперся, головастик. Опять будешь донимать меня своими дебильными заскоками, — задумчиво глядя на блестящую плешь своего визави, молвил бригадир. — Только ты опоздал, придурок несчастный, прикалываться более не придется… Я вот зачем велел тебя впустить — узнать хотел кое-что. Ты же, кажется, в дурдоме работаешь?
— Ну да, в психиатрической клинике, — поправил Пульман и спросил участливо:
— А почему такой замогильный тон? Пистолет на столе, костюм, бритый весь из себя… Вы что, сударь, стреляться собрались?
— А это не твое собачье дело, мудель недоразвитый, — печально ответствовал бригадир и скорбно вздохнул. — Ты мне вот что скажи… Психи, они же, говорят, другие измерения видят или слышат — космические голоса какие-то, фантомы… А?
— Ну-ну, — поощрительно буркнул Пульман. — Может, и так: видят, слышат… Живут, одним словом, в другом мире, отличном от нашего, нормального… А что?
— Так вот, — продолжил бригадир, — как ты думаешь, есть другая жизнь? Ну — когда тело уже ласты сдвинуло, душа или какая там другая субстанция того… она остается, или как?
— А-а-а! Вон оно что… — Адольф Мирзоевич ядовито осклабился и хихикнул:
— На духовное нас потянуло, видишь ли… Вечностью запахло! Ну-ну…
Он встал, снял все так же без спроса дубленку, бросил ее на диван и некоторое время расхаживал перед письменным столом, за которым расположился внимательно наблюдавший за его движениями бригадир. Впервые в жизни Адольф Мирзоевич почувствовал себя значимым и мудрым — величиной вселенского масштаба, что ли…
— Как бы это тебе попроще… эмм… В общем, то, что психи в своих снах или иллюзиях видят и слышат — всякие там голоса, знамения, видения якобы потусторонних миров, — все это не что иное, как отображение. Ферштейн?
Отображение реально существующего, нормального мира в их помраченном, исковерканном сознании. Не более того, батенька, не более… Поместить такого мессию в барокамеру, выключить в комнате свет — и спустя некоторое количество времени от его видений не останется и следа. Если только этот мессия не отдаст концы от обширного инфаркта. То есть в любом случае имеет место поступление какой-либо информации извне. Ну и, как следствие, получается либо моментальная, либо смещенная по фазе реакция идиотского сознания на данный раздражитель. В некоторых случаях она выражена в самых изощренных и непредсказуемых формах — отсюда и видения, знамения разные. Вот… — Психотерапевт развел руками и покачал головой, одарив Вовца отвратительной улыбкой.
— Значит, нет другой жизни? — грустно констатировал бригадир, легонько пристукнув по столу мощной ладонью. — А я почему-то полагал, что есть… Тогда бы не жалко и умирать… А вот… Вот пишут кое-где, болтают там, туда-сюда: жизнь после жизни, тоннель какой-то, шарик по тоннелю, голос в конце… А?
— Ну-у-у, дорогой ты мой! Слушай побольше всякую дрянь! — весело воскликнул Пульман и опять вольготно развалился на диване напротив письменного стола. — Это кто рассказывает-то? Кто пишет? Те, кто испытал клиническую смерть, — не спорю, нестандартное для организма состояние. Все элементарно объясняется, без всякой мистики: это просто реакция организма на превышение болевого порога или на другой насильственно привнесенный фактор… эмм… ну, допустим, фактор травматического характера. Я, кстати, тоже, было дело… эмм… — Тут Пульман на секунду замялся, спохватившись, что чуть было не сболтнул лишнего.
— Что «тоже»? — моментально вскинулся Вовец, и глаза его загорелись странной надеждой. — С тобой что — что-то такое… А?!
— Да нет, что ты! — торопливо поправился Пульман. — Что ты…
Просто я раньше тоже верил во все эти кудеси — пока не убедился на практике в обратном… Да, кстати! Вот эти самые рассказчики — они же все остались в живых. Угу — в живых. Побывали, так сказать, на пороге — и только. За порогом никто еще не был. Никто ведь не вернулся с того света после того, как мозг его умер, а тело истлело, и не поведал нам: что там и как на самом деле! Или тебе известны такие примеры?
— Ну а это… реинкарнация? — не сдавался Вовец. — Переселение душ и так далее? Ощущение, что такое с тобой уже когда-то было — хотя никогда быть не могло… Ведь целая религия на этом деле строится!
— Да чушь собачья! Коленный рефлекс, дежа вю! — Пульман легко взмахнул руками, моментом отмежевавшись от разнообразных пробуддистских концепций. — Это все сами людишки придумали, чтобы хоть как-то противостоять страху смерти. Ведь умирать-то страшно — ага?! Страшно, еще как страшно! Вот посмотри: ведь и свинья, и гусь, да любой таракан — все хотят жить, чего-то жрать и размножаться — помереть никто не желает. Матерью-природой так заложено.
Отсюда и концепции всякие… Бред все! Сознание живо, пока здравствует тело, — это аксиома. Остановились процессы в клетках, и все — хана, извиняюсь за выражение. Просто все! Никаких высших разумов и астральных субстанций…
— Значит, нет ничего такого? — переспросил внимательно слушавший бригадир.
— Ага — нет, — охотно подтвердил Пульман. — Совсем нет. Труп — куча дерьма — потом одни кости. Потом и они истлеют, — А как же… Как же вечные истины?! — не на шутку разволновался Вовец. — Ну, те, что из поколения в поколение? Вон — Пушкин, например? Давно ведь истлел, а до сих пор дух его с нами! До сих пор: «…я помню чудное мгновенье, передо мной…» А?!
— Оух-ха-ха-ха!!! бх-ха-ха-хррр… — Пульман расхохотался так, что даже всхрапнул на вдохе — до того рассмешил его витийствующий перед заготовленным «ТТ» бригадир. Расхохотался и поперхнулся, побагровел, бедолага.
— Чего это ты, а? Приступ, что ли? — поинтересовался Вовец недовольно — вдруг придется возиться с этим придурком.
— Да нет, милейший. — Доктор вытер слезы и покачал головой. — Какой, в задницу, приступ… Смешно просто. Вот ты — достаточно поживший, многое повидавший тип, бандит, угробивший, наверное, не один десяток людишек…
А такую чушь порешь — как пионер сталинской поры… Ммм-да. Пушкин жив в нашем сознании только лишь потому, что в свое время писал о вещах, сильно интересующих любого индивида, наделенного признаками пола. Человек по натуре своей страшно эгоистичен. Ему интересно лишь то, что сильно его задевает, образно выражаясь, проникает в самую душу. На остальное ему наплевать. Миллионы людей ушли в небытие с момента смерти поэта. Миллионы! Ты их помнишь? Вот ты, например, знаешь, что на днях дядя Вася, гравер, помер, а? Не знаешь и никогда о нем не вспомнишь — тебе до него нет никакого дела. А ведь на многих обелисках Ложбинского кладбища его рукой высечены эпитафии и данные о почивших… А вот ежели, к примеру, Пушкин писал бы не о любви и страсти, а, допустим, о том, на что всем наплевать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60