Полез было к выключателю, но передумал. Кто его знает, что там во дворе.
Включил фонарик и направил луч на странного стрелка. Мужик в черной спецовке и черной же маске, которую успела пропитать кровь, медленно шел на него, протягивая скрюченные пальцы.
— У тебя ж, падла, нос в пазухи ушел! — хрипло прошептал Иван. — Я ж тебя так долбанул… Ты ж, гад, должен был два раза сознание потерять… Ну че прешься?!
Стрелок не реагировал — он продолжал приближаться к Ивану.
Подпрыгнув, Иван нанес стопой сокрушительный удар в корпус. Стрелок отлетел назад, ударившись спиной о стену, и сел. Метнувшись к нему, Иван сорвал маску.
С лица, превратившегося в кровавое месиво, на него смотрели безучастные глаза, не выражавшие совершенно никаких эмоций. Если бы стрелок не шевелился, можно было бы сказать, что глаза принадлежат мертвецу…
— Да кто ж ты такой, мать твою?! — в отчаянии воскликнул Иван, наблюдая за врагом: посидев несколько секунд, тот восстановил дыхание, встал и вновь направился к нему, вытянув перед собой руки.
— Хватит, пожалуй, — неуверенно пробормотал Иван, отступая назад и поднимая ствол пистолета на уровень лица наступающего. — Еще шаг — башку разнесу. Стой, бля!
Стрелок не остановился, проигнорировав его предупреждение.
Почувствовав, как в груди шевельнулся комок какого-то непонятного, доселе не испытанного ужаса, Иван, глядя в бесстрастные глаза врага, нажал на спусковой крючок.
Пуля вошла в щеку и вырвала с обратной стороны головы хороший кусок черепной кости — на стены обильно плеснуло кровью вперемешку с мозгами.
Стрелок продолжал движение. Иван в ужасе зажмурился и хотел было заорать во всю глотку… И в этот момент послышался мягкий стук — тело непонятного врага рухнуло на пол.
Осторожно приблизившись, Иван нащупал артерию на его шее. Пульс отсутствовал. Судорожно вздохнув, Иван метнулся в сенцы, нащупал на стене выключатель и погасил фонарь во дворе. Затем выскользнул за дверь и приставными шагами обошел двор, внимательно прислушиваясь. Тишина.
Аниська и дурачок были мертвы. Убедившись в этом, Иван бросился в баню и в куче своего грязного тряпья отыскал листок с телефоном. Затем побежал в дом, запер входную дверь и набрал номер.
Трубку подняли тотчас же — будто ждали. Иван не обратил на этот факт особого внимания и с ходу нарычал:
— Мне дядю Сашу. Быстро!
— Это я, Иван, — ответил голос. — Что там у тебя?
— У меня тут пять «двухсотых», — сообщил Иван. — Черт знает что…
— О как! — удивился «дядя». — Кавказцы?
— Черт его знает… Одного рассмотрел, но у него рожа расплющена — коленом долбанул…Вообще волос черный. Че делать-то, а?
— Так ты что — пятерых завалил? — с каким-то недоверием поинтересовался «дядя». — Ну ты даешь!
— Да нет — троих, — поправил Иван. — Двое наших — Аниська и этот… дурачок. Если б не он, черт его знает, как вышло бы… Че делать?
— Слушать старших надо! — досадливо воскликнул «дядя». — Че делать… Запрись, ляжь на пол и жди. Мы подъедем. Давай, держись там…
Минут через сорок во двор Иванова дома въехал джип «Чероки» и… катафалк, представленный симпатичным микроавтобусом марки «Форд». Прибыли «дядя», Вовец и двое здоровяков-дегенератов. И еще двое каких-то мужиков с металлическими чемоданами, на крышках которых были отштампованы красные кресты.
— Падай — уматываем отсюда, — буркнул Вовец, распахивая задние дверцы микроавтобуса, и кивнул на незнакомых мужиков. — Ребята тут приберут.
— В каком смысле — «падай»? — удивился Иван, обнаружив, что в катафалке стоит обитый бархатом новенький гроб с гостеприимно сдвинутой крышкой. — Сюда, что ли? Ты че — совсем?
— У них тут схвачено все, — подскочил дядя Саша, тыкая пальцем куда-то за ворота. — Машины тормозят и проверяют, потому такой маскарад… А гроб смотреть никто не будет.
— Ты хочешь сказать, что горцы повязаны с тутошними ментами? — недоверчиво спросил Иван, с явным недружелюбием посматривая на гроб. — Не слишком ли круто?
— Да, так и хочу сказать, — уверенно заявил «дядя». — Мы все выяснили вечерком, можешь не сомневаться. Вон как быстро они тебя нащупали…
Удивлен?
— Не особо, — пожал плечами Иван, укладываясь в гроб. — Эти все могут. Кроватка мне не нравится — вот что.
— Зато без помех выскочим за пределы области, — похабно подмигнул Вовец, закрывая крышку, и плохо пошутил:
— Спи спокойно, дорогой друг…
6
Адольф Мирзоевич, как уже упоминалось ранее, среди психов (пациентов то бишь) и до судьбоносного удара молнией пользовался авторитетом и любовью, вызывая тем самым удивление, а подчас и нескрываемое раздражение коллег. Вполне возможно, что с течением времени маленький уродец, разобравшись всесторонне в самых дремучих тайнах идиотской души, перенес бы эти знания на ближнее окружение за пределами дурдома — не дожидаясь никакого удара сверху.
В этом плане показателен один случай, оставшийся в памяти обитателей клиники ввиду своей нестандартности и чрезвычайности. Произошло это в самом начале врачебной карьеры Адольфа Мирзоевича, буквально спустя три месяца после окончания мединститута…
Да, надо заметить, что погода тогда тоже была не ахти: имел место ненастный осенний день, характеризующийся у многих пациентов клиники усугублением психических расстройств. Ага, и получку тогда тоже давали — аккурат перед обедом. А после обеда по недосмотру слегка нетрезвых санитаров буйнопомешанный Светозар Куньдякин сумел покинуть свою изолированную палату и вырвался во двор, радостно вопя и прыгая, аки половозрелый австралийский кенгуру в период гона.
Такие штуки в приютненском заведении происходили и ранее, хотя и нечасто — не стоит наговаривать на персонал. Однако обычно все эти пертурбации завершались тем, что псих, набегавшись по двору и до хрипоты наоравшись, совокупными усилиями санитаров и выздоравливающих пациентов бывал завернут в смиррубаху, неоднократно пнут в разные места и водворен обратно в узилище.
В данном же случае обычный сценарий несколько скособочился в сторону возрастания опасности для окружающих: чрезвычайно сильный телом Куньдякин ловко раскомплектовал пожарный щит возле котельной, перекрыв норматив для внештатного пожарного расчета в два с половиной раза, и, завладев огнетушителем ОХВП и топором на длинной рукоятке, стремительно вернулся в помещение клиники.
Ворвавшись в актовый зал, Светозар принялся исступленно, с рыком уничтожать портреты членов Политбюро, матерно выкрикивая лозунги антиправительственного характера. На возникновение в проеме сорванной с петель двери актового зала группы растерянных санитаров Куньдякин отреагировал довольно болезненно. Он технически безукоризненно привел в действие ОХВП, который по странному стечению обстоятельств оказался очень даже в рабочем состоянии, и поразил всех присутствующих как совершенством и безотказностью конструкции огнетушителя, так и мощной струей пены поносного колера — необычайной густоты и вонючести.
Успешно загадив помещение, буйнопомешанный утробно зарычал и запустил пустой баллон в группу деморализованных пенооблитых санитаров, нестандартный вид которых вызвал у него приступ дикого веселья. Затем, ухватив поудобнее топор, он прорвался в помещение столовой, где начал активно развлекаться крушением казенной мебели, мощно хекая и взвизгивая, как апачи на охоте.
Опомнившиеся санитары со смирительной рубашкой наперевес храбро бросились устранять источник деструктивного процесса, однако по причине несколько утраченной координации движений действия их получились несогласованными и малоэффективными. Светозар ловко вывернулся из нетрезвых объятий, выдернул рубашку из санитаровых рук, вскочил на стол и забросил ее на люстру (а потолки в приютненском дурдоме дюже высоки, вот так сразу с люстры что-либо достать практически невозможно). Затем псих мастерски изрубил стол в щепки, размахивая топором так интенсивно, что подступиться к нему было весьма проблематично.
Храбрые и сноровистые санитары, однако, не спасовали и вторично пошли на приступ, дружно навалившись всем скопом на разбушевавшегося буйнопомешанного. Им даже удалось выбить из его рук топор, но Куньдякин поднапрягся и, отряхнув нависших супротивников, вновь завладел утраченным было орудием уничтожения.
Однако изгаляться над мебелью дальше буйнопомешанный не счел целесообразным: его обуяла еще большая ненависть к блюстителям порядка.
Взревев, как вымерший диплодок (см. кадр № 2346 фильма «Парк Юрского периода»), Светозар что есть мочи размахнулся топором и скакнул к первому попавшемуся санитару, распростертому на полу среди обломков мебели. И быть бы кровопролитию, но… Нет, Саид ниоткуда не появился и не замочил негодяя, спокойно бросив «Стреляли». Просто в этот момент клиническую библиотеку покинул Пульман и спустился вниз — посмотреть, из-за чего это вышел такой шум. Мгновенно оценив обстановку, молодой враченыш бесстрашно встрял на нижней трети траектории движения топора, поднял руку вверх и внятно произнес:
— Тебя обозвали КОЗЛОМ! — Светозар на миг затормозил движение и прислушался. Убедившись, что буйнопомешанный обратил на него внимание, Пульман продолжил:
— Дядя! Один дебил обозвал тебя козлом! Да, вонючим козлом…
Некогда Светозар отбывал срок за уличную драку — тогда он был признан вполне вменяемым, хотя психическая ущербность его с той поры отнюдь не прогрессировала, оставаясь на прежнем уровне. Теперь в его помутненном сознании вдруг всплыла полученная в зоновский период прочная установка на обязательную реакцию уважающего себя зека, подвергшегося столь тяжкому оскорблению.
— КТО?!!! — дико вскричал Светозар, выпучив глаза и опустив топор — первоначальный объект расправы вдруг утратил свежесть и стал куда менее значимым, чем вновь объявившийся — гипотетический обзыватель-хамло, которого следовало немедля наказать самым жесточайшим образом. — Иде он?!!
— Пошли покажу. — Пульман трусцой припустил к выходу из столовой, маня за собой сумасшедшего. — Он на кухне гасится, сволочь! Говорит, что тебя и в рыло не ощущает!
Рыча от нетерпения, Светозар ломанулся на кухню, наступая на пятки маленького поводыря. С маршевой скоростью миновав варочный цех, Пульман сориентировал Куньдякина, указав на запертую дверь кладовой и заговорщицки подмигивая:
— Он там — в холодильник залез. Смеется над тобой, дядя! Ой как смеется, сволочь…
Издав очередной нечеловеческий вопль, Светозар тремя сокрушительными ударами уничтожил замок и, ворвавшись внутрь кладовой, распахнул настежь дверь промышленного холодильника. В камере мирно покоилась умерщвленная двенадцать часов назад здоровенная свинья, частично осмоленная и плохо выпотрошенная — дурдомовский обед назавтра. Свинская морда щерилась на Светозара издевательским оскалом, хитро прищурив мертвые глазки.
— ООООАААААрррр!!! — дико заорал Куньдякин и, ухвативши за окаменевшее ухо, с трудом выпростал наружу замороженную тушу вместе с оцинкованным лотком. С шумом рухнув на кафельный пол, свинина больно ударила Светозара по лодыжке, отчего ярость его удесятерилась.
— Так ты еще и лягаться, пидер!!! — задушенно прохрипел больной, заходясь от ненависти, и молча бросился на тушу примерно так же, как и в столовой, утробно хекая при каждом мощном ударе топора.
Я полагаю, не надо напоминать, что мороженое мясо плохо поддается разделке — это аксиома. Ударно потрудившись минут десять, Светозар расчленил свинью на несколько частей, бросил топор и сел в углу, удовлетворенно облизывая закровевшие ладони, умиротворенно приговаривая:
— Довыепывался, мудила! Ха! Мужика козлом обзывать…
В таком неопасном состоянии его приняли в нежные объятия поджидавшие у дверей кладовой санитары и аккуратно водворили в палату, не нанося обязательных в таких случаях физических оскорблений.
После этого случая за молодым врачом прочно закрепилась репутация знатока идиотской души и миротворца. А для себя Пульман сделал очень важный вывод: каким бы опасным и неуправляемым ни казался объект воздействия, всегда можно найти к нему соответствующий подход — необходимо только в нужный момент оказаться в надлежащем месте и проявить некоторую сноровку…
К тому моменту, когда наш новоявленный Вольф Мессинг вступил на тернистую тропу личной войны с существующим порядком вещей, криминальный мир Ложбинской области был представлен различными структурными категориями, из которых Пульмана заинтересовала одна — «новая» братва, которая правила бал в городе и окрестностях, точнее, две ее составляющие: группировки Центрального и Левопупыревского районов.
Группировка Центрального района, самая многочисленная и хорошо организованная, насчитывала что-то около 80 «быков» и состояла из шести «бригад», но именоваться в официозе группировкой отчего-то не желала, а по-прежнему обзывалась «Центральной бригадой» — очевидно, братве льстило суровое и прекрасное словосочетание, позаимствованное у идеологов коммунизма.
Бригада имела хороший кусок «земли» и вроде бы не имела оснований жаловаться на жизнь — она контролировала железнодорожный и автовокзалы; восемь приличных кабаков; центральный рынок; пару десятков забегаловок и все торговые учреждения частного характера, находящиеся в Центральном районе.
Руководил группировкой некто Алексей Анисимов по кличке Вовец — долговязый могучий мужычара лет сорока с избитым оспой печальным лицом профессионального киллера. Замечателен сей экземпляр был тем, что имел нестандартное чувство юмора, балансирующее на грани непонимания его окружающими; умненькую и миловидную дочь-хромоножку — вечную свою боль и невысказанную печаль (по дурости великой взял ее разок в младенчестве на «стрелку», где какой-то психопат прострелил ребенку правую коленную чашечку).
Психопата потом собирали по кусочкам, но лучше никому от этого не стало — Аленка на всю жизнь осталась калекой. Помимо вышеперечисленного, Вовец имел приличное состояние, сопоставимое с губернаторским, а вот жены не имел — застрелил под горячую руку парочку благоверных в незрелые годы, и теперь никто из прекрасных дам не желал повторить их участь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60