Они все были для него одинаковыми — горцы, и только… Теперь многое изменилось. Саид вырос в семье чужого народа. В этой же семье вырос и возмужал его сын. Хорошо, что они не знают, что являются теперь для вскормившего их народа врагами по национальной принадлежности…
Купив билет на московский поезд, убывающий в 14.30, Иван уложил «дипломат» с нехитрыми пожитками в камеру хранения и, чтобы как-то убить время, отправился гулять по городу. Башку «дяде» он не открутил — послушался Руслана.
О том, что случилось с самим Русланом, он не знал, хотя ночью сквозь сон слышал какие-то крики в поселке. Бабинов, где-то блуждавший почти всю ночь, приехал под утро разбитый и злой, сказал, что гулянка не удалась. Якобы к телкам, у которых они гуляли, приперлись какие-то ухажеры, начались длительные пьяные разборки, которые в конечном итоге закономерно трансформировались в безобразную драку, а в довершение всех бед у кого-то по соседству загорелся сарай. На внезапно возникшее у Ивана желание убыть к месту службы «дядя» отреагировал болезненно, но «племянник» напомнил, что истекает срок отпуска, опаздывать никак нельзя, и Бабинов, слегка пожурив «родственника» за неблагодарность, отстегнул ему с барского плеча три тысячи новыми рублями, а также почти новый «дипломат». Провожать не поехал — сославшись на какие-то срочные дела, выпил чашку кофе и укатил в город, пообещав прислать машину.
— А как же психи? — удивился Иван, не заметив нигде давешних двоих «шкафчиков» с тупыми рожами.
Бабинов некоторое время изучающе смотрел на «племянника», затем пожал плечами и буркнул:
— А я их отправил обратно, — не потрудившись объяснить, на чем и когда отправил…
Достопримечательностей в городе было немного. Точнее, они практически отсутствовали, если не считать достопримечательностью изрядное скопление мусора в тех местах, где даже в российских городах подобного типа его обычно периодически убирают. Зато была «зона отдыха»: много заброшенных скверов, загаженных большими неприятными птицами и забытых как городской администрацией, так и приличными людьми. В этих скверах по вечерам собиралось так называемое «отребье», в застойные годы именуемое «советской молодежью».
Данное шаткое составляющее социальной структуры общества в темное время суток в этих самых сквериках занималось зачатием очередного поколения даунов и дегенератов, глушило спиртное, курило черт знает что и хуже, отравляя сознание окружающих немузыкальными криками, в коих сквозила беспросветная тоска по иного рода развлечениям, недоступным для бывшей «советской молодежи».
А днем там не было никого, кроме редких представителей другого, не менее архаичного сословия, которые трясущимися руками разливали по замусоленным стаканам добытое с утра для утоления вчерашней жажды. Остальные представители различных сословных прослоек в «зоне отдыха» не появлялись.
После недолгого раздумья Иван направился именно туда, чтобы побродить в одиночестве на свежем воздухе и поразмышлять без риска встретиться с товарищами, которых он видеть не желал. Прощание с «дядей» воину не понравилось. Насчет «психов», невесть куда пропавших, он, по-видимому, спросил зря — в прощальным взгляде «дяди» можно было прочитать плохо скрытую угрозу.
Иван до сих пор не верил, что его отпустили просто так. Агент сказал, что эти господа, желая подстраховаться, могут вторично стерилизовать его память. И хотя, если верить агенту, процедура это совершенно безболезненная, Ивану почему-то страшно не хотелось, чтобы кто-то его «стерилизовал». Не нравилось ему это слово — пахло от него бессонными госпитальными ночами, криками раненых и хирургическими инструментами…
Иван перелез через оградку с выломанными штакетинами и медленно побрел по длиннющей асфальтированной аллее, заваленной мусором. Итак, задача № 1: убраться побыстрее в милый солдатскому сердцу Новочеркасск, пока «дядечка» со своим покровителем не озаботились навести порядок в его многострадальном черепе. В Новочеркасске его ни одна сволочь не достанет — пусть попробуют подойти к их общаге на расстояние наиболее действительного огня из автомата и посмотрят, что из этого получится! Задача № 2… Впрочем, для того чтобы перейти к ней, нужно успешно выполнить задачу № 1. И главное — чтобы агенту повезло. Потому что, если агенту не повезет, произойдет весьма занятная история. Занятная потому, что Ивану никто не поверит, буде ему вдруг в голову взбредет искать правду — даже при поддержке сыщика Андрея, который, кстати, неведомо куда запропастился. Кто поверит, что в областном центре орудует банда маньяков, у которой в руках практически все рычаги управления. Да, орудует и творит все, что им заблагорассудится. Никто и не почешется. У всех свои проблемы: семья, дом, дача, машина, невыплаченные долги, ревнивые любовницы, склонные к разложению дети…
Иван перебрался еще через один заборчик и пошлепал по следующей бесконечной аллее, в конце которой мрачно возвышалась какая-то каменная скульптура.
А вообще-то, на его взгляд, очень уж это похоже на репетицию.
Маленький макет большой психологической войны. Или психической… Психотронной, психотропной, психогенной… Хотя в принципе это даже войной-то назвать по большому счету нельзя. Все делают то, что надо этой гниде Пульману. И даже не подозревают об этом. Пришел домой, выпил чашку кофе, получил по телефону команду, спустился этажом ниже и укокошил лучшего друга. Или брата. Вообще — кого угодно. И — обратно, домой, смотреть телевизор, спариваться с любимой женщиной, не вспоминая ни о чем. Ну очень удобно!
А если удастся увеличить масштабы? Ну хотя бы в этой, богом обделенной и без этого долбаного Пульмана стране?
Сосредоточенно размышляя, Иван некоторое время пинал подвернувшуюся под ногу банку из-под немецкого пива. Допинал до черной гранитной плиты и остановился. Банка с мягким щелчком ударилась жестяным боком о гранит, отскочив недалеко, упала на пожухлую траву. Иван поднял глаза.
Помотав головой, перевел взгляд на банку. На лице его медленно отразилась гамма эмоций: сначала тупая, жалкая улыбка, переходящая в недоумевающую гримасу, затем сердитая сосредоточенность в изломе лобных морщин, и последнее — скорбное выражение, которое бывает у человека, когда он теряет нечто особенно ценное…
Банка из-под немецкого пива, лежавшая в траве, секунду назад отскочила от гранитного основания монумента, стоявшего на центральной аллее сквера. Это был памятник жителям Ложбинска, погибшим во Второй мировой войне, которую у нас принято именовать Великой Отечественной.
А вон и табличка «Сквер героев войны»… Этот сквер давненько не убирался, — видимо, городской администрацией так и не были найдены средства на наведение порядка.
Суровый гранитный солдат сиротливо торчал на грязной, забитой мусором пустынной аллее, понуро уставившись на свой автомат, который сжимали сильные жилистые руки. Его непокрытую голову украшало громадное сероватое пятно с потеками, которое оставили разнокалиберные представители птичьего племени.
Иван постоял немного рядом, на миг забыв о своих проблемах, силясь разобраться во внезапно нахлынувших чувствах. Почему-то стало жалко себя — не гранитного солдата, не кого-нибудь другого, несправедливо обиженного, а именно себя. Горячий комок подступил к горлу. Стиснув зубы, он несколько раз стукнул кулаком по раскрытой ладони, сильно стукнул, так, что стало больно. Потом поднял банку из-под пива, размахнувшись забросил ее подальше от солдата и, не оглядываясь, быстро пошел прочь, глухо бормоча невнятные ругательства. Если бы попался кто сейчас с толстой рожей да в хорошем прикиде — набил бы лицо и, возможно, ногами… Колокол в местном кремле пробил час. Занятый своими сумбурными рассуждениями, Иван не заметил, как выбрался из зоны отдыха и подошел к корпусу мединститута с тыльной стороны.
Мединститут стоял на набережной, в тихом, укромном месте. Иван немного поглазел на обшарпанную краску стен, небольшой дворик и удручающего вида доску над входом, на которой было написано: «Кафедра судебной медицины».
Эта доска его неприятно поразила. Он знал, что именно на кафедре судебной медицины вскрывают «криминальные» трупы. Что это — совпадение? Почему ноги вынесли его из парковой зоны именно сюда? Надо же — нашел местечко для прогулок!
К подъезду медленно подкатил микроавтобус «Скорой помощи». Из микроавтобуса вышел мужик в белом халате и, по-хозяйски что-то крикнув в распахнутую дверь кафедры, пошел куда-то за угол. Вышел водила «рафика» — стал открывать задние дверцы машины. В это же время подъехал милицейский «уазик», из которого вылезли двое усталого вида парней в штатском и никуда не пошли — встали у микроавтобуса.
Иван решил подойти поближе — совершенно бесцельно, из чувства праздного любопытства.
Из салона стали вытаскивать носилки — к водителю, вылезшему из микроавтобуса, присоединился какой-то тип, явно тутошний. Тут же из-за дверей кафедры выплыл толстый врач в зеленом комбинезоне и бахилах, попросил у парней в штатском сигарету, жадно затянулся, всматриваясь в носилки.
Сначала показались ноги. Сразу бросилось в глаза, что правая нога, выпирающая из разрезанной брючины, больше похожа на багровое, с синюшными пятнами, бревно средней толщины. Эк его вздуло!
Когда носилки извлекли целиком, у Ивана нехорошо дернулся правый глаз, а на лбу проступил холодный пот. На носилках лежал Андрей.
Черт! Только вчера он с ним разговаривал, и тот был живой-здоровый — по крайней мере неплохо выглядел для человека, не так давно перенесшего черепно-мозговую травму. Неужели «дядечка» со своим шефом, чтоб им провалиться?!
— Что с ним? — Иван метнулся к парням в штатском. — Когда это случилось?
— А ты кто? — моментально прицепился один из них — белобрысый крепыш в белой футболке. — Тебе какое дело?
— Друг я, — хрипло пробормотал Иван, не отводя взгляда от медленно вползающих в двери кафедры носилок с телом. — Приехал погостить к родне, а его… — тут только он сообразил, что вчерашняя встреча с сыщиком может вовлечь его в какую-нибудь следственную процедуру, участвовать в которой в настоящий момент ему было совершенно противопоказано, — а его так и не встретил. В прошлом году виделись в последний раз. Вот как вышло-то, блин…
— Друг, значит… — Белобрысый подозрительно прищурился. — А в этом году, говоришь, не встречались… Угу. Ну что — нашли его возле шоссе, в Приютном. Лежал себе спокойно почти сутки, а все мимо проезжали — нормально…
— Что с ним? — повторился Иван. — И почему — сутки. Откуда известно?
— Что с ним, что с ним… — брюзгливо пробормотал белобрысый. — Ничего особенного — помер маненько. Вон, эксперта на место возили. Три змеиных укуса в одну ногу. Щас вскроют, скажут, чего конкретно.
— Так он что, в яму со змеями угодил? — глуповато поинтересовался Иван. — Вроде сейчас не сезон…
— Точно — не сезон, — подхватил белобрысый. — А потому сюда и привезли. Надо еще разобраться с этими змеями. Доктор говорит — похоже, как будто гюрза укусила. Нет — три гюрзы. Или одна, но три раза. И — о-о-оччень здоровая. А у нас в области сроду не было таких змей. Может, его держал кто, а гюрза кусала тем временем. Так что, парень, шел бы ты отсюда, пока не потащили протокол подписывать.
— Какой протокол? — встревожился Иван. — Чего я такого…
— Шутит, — мягко вмешался второй в штатском. — Не слушай его — опознание проводится близкими родственниками, а при их отсутствии — просто близкими. Но ты вправду иди — не до тебя сейчас.
— Все — пошел, — согласился Иван и действительно быстро пошел прочь от этого мрачноватого места.
— А ты адресок-то оставь! — спохватился белобрысый. — Может, мы тебя привлечем как свидетеля — мало ли как сложится!
— Ага — все бросил и пошел адресок оставлять, — угрюмо пробормотал Иван, поглядывая на часы и не сбавляя шага — пора было отправляться на вокзал.
— Чтобы вы потом сообщили Пульману, что я знаком с сыщиком? Нет уж, ребятки, дудки. Одного ухайдакали — хватит вам пока. У меня другие планы…
9
Пульман придирчиво осмотрел все закоулки дачи Бабинова на предмет обнаружения спиртных напитков, в аптечке ванной комнаты нашел бутылку «Хлебной»
Довганя и, поставив компромат на стол, с довольным видом уселся на диван.
Мгновенно поскучневший хозяин дачи, сидевший в кресле напротив, съежился в размерах и уставился в стену — он клялся страшной клятвой, что как минимум год даже не посмотрит на спиртное. В противном случае шеф обещал отдать его на растерзание Тутолу. Шутка, конечно, но… у Пульмана грань между шуткой и серьезными намерениями была очень зыбкой и слабо ощущаемой.
— Это Иван… — по-детски хлюпнув носом, оправдывался Александр Иванович. — От него осталось… Вот.
— Ага, конечно, — быстро согласился Адольф Мирзоевич. — Конечно, это Иван… Но если я замечу, что ты начал пить… ну, ты наверняка помнишь, что я тебе обещал.
— Я не буду пить, — стараясь придать своему голосу твердость, пообещал Бабинов. — Клянусь своим здоровьем.
— Верю, — опять согласился Пульман. — Дай бог тебе здоровья — живи сто лет… я хочу тебе напомнить, что ты гениальный хирург. Ты меня понял?
Гениальнейший! В мире таких, как ты, нет — и это не метафора. То есть ты не обязан быть хорошим администратором, командиром, руководителем — это моя прерогатива. Ты меня понял?
— Понял, — кивнул Бабинов. — Я вас прекрасно понял…
Тон помощника Пульману не понравился. Сеанс психореабилитации желаемого результата не дал. Склонный к пессимизму Бабинов тяжко переживал каждый свой промах и становился в такие минуты просто несносен. Что ж — у мастера психоанализа был еще один козырь в борьбе за превентивную оптимизацию умонастроения первого помощника. Видимость руководства ответственной операцией, которая на самом деле в руководителе такого рода вовсе не нуждалась.
— Лехина «наседка» дала определенный результат по Ануфриеву, — ровным голосом сообщил Пульман, рассматривая топографическую картинку на изъятой бутылке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60