— Я узнала это от одной женщины, с которой она работала… Теперь она на пенсии, но прекрасно помнит Хелен и ее работу. Она сказала мне, что в мастерской догадывались, что с Хелен связана какая-то тайна, что по своему положению она выше многих своих заказчиц… Они все думали, что она незаконная дочь какого-нибудь аристократа, которая получила хорошее образование, но не избавилась от необходимости работать.
Хелен никогда не говорила о себе… выдавала себя за вдову, чей муж погиб на фронте.
— Миссис как ее там? — спросил ехидно Дан.
— Миссис Хелен Шеридан.
— Почему Шеридан?
— Об этом лучше спросить у Хелен. Кстати, как она?
— Луис Бастедо держит ее за семью замками. Никаких посетителей. Он говорит — я цитирую, — что «ее состояние улучшается», — сказал Харви мрачно.
— Давайте вернемся к нашей теме, — нетерпеливо перебил Дан.
— Так вот, в последний раз работницы видели ее в пятницу вечером. Обычно они вместе шли к автобусной остановке. И в эту пятницу они дошли до Бонд-стрит и ждали, чтобы перейти улицу, как вдруг перед ними остановился большой черный автомобиль, какой-то мужчина опустил стекло и сказал только одно слово:
«Хелен». — Тут Касс сделала зловещую паузу, но ее аудитория терпеливо ждала. — Взглянув на него, Хелен оцепенела, стала белой, как мел, и бросилась бежать! Прямо под колеса двадцать пятого автобуса!
Круглые глаза, внимательные лица.
— Так вот… можете себе представить, какая поднялась суматоха. Люди, полиция, «скорая помощь»… Но женщина, которая видела все собственными глазами, сказала, что человек из машины остался с Хелен. Ее увезла карета «скорой помощи», в сторону Пиккадилли. А в понедельник кто-то позвонил в мастерскую — кто именно, она не помнит — и сказал, что Хелен не вернется на работу. Больше они о ней не слышали.
— А где она была? — спросил Дан.
— Неизвестно. Мне не удалось посмотреть больничные документы. Их хранят не больше двадцати лет.
Очевидно, Ричард куда-то ее поместил… Я пыталась найти ее следы в Лондонской клинике и других местах, но безуспешно. Нам остается лишь гадать.
— Травма была тяжелой? — подавленно спросила Матти.
— Нам известно, что у нее был перелом черепа, — Касс пожала плечами. — А что до остального…
— Представьте, что чувствовала Мэрион Келлер, когда помчалась за ребенком, — заметил Дейвид. — Ведь она думала, что Хелен, возможно, умрет.
— Сейчас это имеет чисто академический интерес, — нетерпеливо перебил Дан. — Для нас важно то, что мы имеем неопровержимые доказательства, что Элизабет Шеридан не — я повторяю — не дочь Ричарда Темпеста. Она его племянница. Следовательно… его завещание содержит ложные данные, а значит, не имеет силы.
Все взгляды устремились на Харви.
— Я не специалист по наследственным делам, — начал он, — но я советовался со специалистом. Является ли Элизабет Шеридан дочерью Ричарда или нет, не имеет значения. Кем бы она ему ни приходилась, она названа бенефициарием, то есть она распоряжается всеми доходами от собственности. У нас нет доказательств того, что, составляя завещание, Ричард не верил, что Элизабет его дочь.
— Ну, продолжай, продолжай! — Дана это не убедило.
— Я уверяю тебя…
— Харви, не трать времени на уверения, — вмешалась Касс, наградив Дана мрачной улыбкой. — Дан вовсе не собирается оспаривать завещание публично.
Он хочет заключить небольшое частное соглашение, полагаясь на нашу порядочность, особенно на твою, Харви.
— Зря ты прицепилась ко мне, Касс, — уязвленно ответил Дан. — Конечно же, я не хочу, чтобы имя Темпестов втаптывали в грязь…
— Как и твое собственное, не забывай об этом!
— Любое! — вскинулся он. — Я только хочу получить свою долю и ничего больше.
— Это, — жестко сказал Харви, — решает Элизабет.
— Нет, так не пойдет… Она не получит ни гроша, пока завещание не будет утверждено. Наш договор должен быть составлен, подписан, скреплен печатью и передан мне до того, как ты поставишь свою подпись на бумагах о наследстве, каково бы ни было их содержание. Я хочу одного: свою долю.
— Сколько?
— Ну… мы, то есть Дейвид, Марджери и я, надеемся, что все будет поделено между нами поровну. Я претендую на четверть.
— Только через мой труп! Я не позволю расчленять Организацию! — взорвалась Касс.
— Никто не говорит об Организации… меня интересуют доходы. Ведь без Организации не будет и доходов, верно? Но для начала мы должны договориться о деньгах.
— По годите немного…
И снова старый спор стих, когда Харви, величественно протянув вперед умиротворяющую руку, произнес в лучших традициях правосудия:
— Позвольте мне, как душеприказчику, сказать несколько слов. Мы ничего не станем предпринимать — вы слышите меня? — ничего, пока не выясним, что с Хелен. Пока она окончательно не придет в себя, чтобы принять участие в переговорах, никаких предварительных обсуждений не будет. Это, — произнес он, поднимаясь с места и смерив Дана недобрым взглядом, — мое последнее слово.
Глава 14
Элизабет давно хотела воспользоваться приглашением Луиса Бастедо посетить больницу. Это был ее остров, и ей полагалось знать о нем все. Но ей и в голову не могло прийти, что ее мать окажется одной из пациенток.
Белая, сверкающая стеклом больница стояла в парке. Над газонами с сочной травой искрились прозрачные водовороты воды, вдоль мощеных дорожек тянулись ухоженные клумбы с яркими цветами.
К Элизабет, сверкнув улыбкой, подбежал молодой служитель, чтобы поставить на стоянку ее машину.
Квадратный холл был залит светом. По паркетному полу можно было кататься на коньках, вдоль белых стен стояли удобные кожаные диваны. Повсюду стояли цветы в огромных вазах, их аромат заглушал больничный запах.
— Добрый день, мэм, — почтительно сказала мгновенно узнавшая ее сестра.
— Добрый день. Меня ждет доктор Бастедо. Я мисс Шеридан.
— Да, мэм. Присядьте пока на диван, а я сообщу, что вы пришли. — И потянулась к телефону.
Элизабет направилась к диванам, но задержалась, чтобы получше рассмотреть висевший на стене портрет.
На нем была изображена красивая, приветливо улыбающаяся женщина в вечернем платье и тиаре из бриллиантов, рубинов и жемчуга. Медная табличка внизу гласила: «Леди Элеонора Темнеет, на пожертвования которой в 1926 году была основана первая на острове бесплатная больница, носящая ее имя». Ее бабушка.
Элизабет уселась на диван, положив ногу на ногу.
Было очень тихо. Едва слышно жужжал коммутатор, и звучал приглушенный голос оператора.
Тишина и покой. Под стать Луису Бастедо, подумала она. Каков главный врач, такова и больница. Ей стало легче, она почувствовала, что ее мать в надежных руках.
Она услыхала, как открываются двери лифта, поглядела в дальний конец коридора и увидела Луиса Бастедо, который быстрым шагом направлялся к ней — полы белого халата развевались, из кармана торчал стетоскоп, — она невольно поднялась и поспешила ему навстречу, волнуясь и робея.
Но он, как всегда, спокойно улыбнулся и тихо сказал:
— Привет. Добро пожаловать. — Его ладонь была такой же теплой, как улыбка. Взяв Элизабет под руку, он продолжал:
— Так, значит, ваше путешествие было удачным?
— Да. Во всех отношениях.
— Отлично. Расскажите мне обо всем.
Он повернулся к санитарке, сидевшей за конторкой.
— Никаких звонков, — сказал он, — кроме совершенно неотложных.
— Хорошо, сэр.
— Да их не так уж и много, — сказал Луис, пока они шли к лифту.
— Больница заполнена?
— Нет, в настоящее время я играю перед полупустым залом. — Он дерзко ухмыльнулся. — Но этот спектакль никогда не кончается, так что мне можно не беспокоиться… — Он говорил о чем придется, понимая, что она взволнована. Ее рука под его ладонью была напряжена.
— Если хотите, то после я устрою вам небольшую экскурсию. Чтобы вы поняли, на что идут ваши деньги.
— Я видела калькуляцию. Харви мне все объяснил.
— Да, он один из попечителей. А второй попечитель ваша мать. — Он снова ухмыльнулся. — Вот почему она пользуется правом на обслуживание по высшей категории.
Лифт привез их на второй этаж. Кабинет Луиса был в конце коридора. Окна выходили в парк.
В комнате было солнечно, но прохладно. У окна стоял большой письменный стол. На одной стене располагалась картотека, на другой — ряд маленьких стеклянных витрин для просмотра рентгеновских снимков.
На письменном столе царила безупречная чистота.
Мало бумаг, но зато большой букет цветов. Луис усадил Элизабет на стул перед столом, а сам уселся в вертящееся кожаное кресло напротив.
— Итак, — произнес он, — я сгораю от любопытства… что случилось?
Она рассказала. Когда она перешла к миссис Хокс, он хохотал, как безумный, его карие, как у спаниеля, глаза восторженно блестели.
— Вот с кем бы я хотел познакомиться, — сказал он.
— Надеюсь, это скоро произойдет. Вот почему я привезла ее с собой. Она совершила чудо. Вы понимаете, она жила с нами… она все помнит. А после ее рассказов я стала многое вспоминать сама. Я все время что-то вспоминаю… и то, что я напрочь забыла, становится удивительно знакомым.
— Я предупреждал вас, — напомнил Луис, — что мозг никогда ничего не забывает.
— Мне бы хотелось, чтобы миссис Хокс встретилась с мамой, — неуверенно произнесла Элизабет. — Она такая естественная, такая живая… Если она так подействовала на меня, то, может быть, сумеет помочь и маме?
Луис отметил, что последнее слово Элизабет произнесла совершенно естественно. Без усилия. Словно повторяла его тысячи раз. В том числе и совсем недавно.
— Боюсь, что сейчас это несколько преждевременно. Она еще не готова к этой встрече. Вот почему я попросил вас прийти. Мне показалось, что теперь, когда вы уже имеете некоторое представление о своем прошлом, вам захочется узнать, что именно случилось с вашей матерью и почему.
— Да, я бы этого хотела.
— Физически она здорова. Я внимательно ее обследовал. У нее недостаточный вес, — он улыбнулся, — но какая элегантность, верно? Недуг вашей матери не физического происхождения. Причина в шоке, который она получила. Но лучше начать с начала.
Он вынул трубку и стал набивать ее из банки у себя на столе.
— Я был врачом вашей матери последние семнадцать лет, а до того ее лечил доктор Уолтерз. Пожилой человек, хороший доктор, но продукт своего времени.
Он получил диплом в 1920 году. Он был — и всю жизнь оставался — старым деревенским доктором из тех, что ездят на лошади в двуколке. И здесь, на острове, он был оторван от мира, остался в стороне от бурного развитая медицины, которое произошло за последние сорок лет.
Всю жизнь он работал в маленькой больнице и имел дело с рождениями, смертями, легкими недомоганиями и травмами. Островитяне здоровый народ. Прекрасный климат, спокойная жизнь, чистый воздух, естественная пища. Доктору Уолтерзу не приходилось сталкиваться с тем, чего он не понимал или с чем не мог справиться.
Пока не заболела ваша мать.
Луис уже раскурил свою трубку.
— Но старый доктор аккуратно вел записи. История болезни вашей матери составлена очень тщательно, и из нее следует, что доктор Уолтерз не сумел разобраться в ее недомогании. Временами она становилась крайне неуравновешенной, что было совершенно на нее не похоже. Вдобавок она страдала от эпилепсии. Пти-маль.
Доктор Уолтерз соединил все это вместе и поставил диагноз: умственная неполноценность. Это по его совету вашу мать удалили от мира. Он думал, что люди раздражают ее, и посоветовал ее изолировать. Видите ли, он связал ее приступы дурного настроения с луной, но проглядел другую, более существенную связь… По этой причине ваша мать подверглась чрезмерной опеке, ее словно завернули в вату, внушили ей мысль, что она не просто содержится отдельно от людей, но и сама не такая, как все… словом, ненормальная. Вот почему к ней приставили сиделку. Серафина была с острова. Из записок доктора Уолт ерзая понял, что он ее побаивался. Ему казалось, что она имеет слишком большое влияние на Хелен. До его приезда родственники Серафины были здесь знахарями. — Луис усмехнулся. — По-моему, он все время боялся, что она напустит на него порчу за то, что он лишил ее работы… Так или иначе, но это по его совету Хелен поручили заботам дипломированной санитарки, не только из-за приступов раздражительности, но и по причине пти-маль. Кстати, вы знаете, что это такое?
— Форма эпилепсии.
— Верно. Но слабая. В отличие от гран-маль, когда больной бьется в жестоких судорогах. При пти-маль человек как бы выпадает из времени. Находится в трансе… Придя в себя, он абсолютно ничего не помнит.
Этой болезнью и страдала ваша мать. Я говорю «страдала», потому что вот уже много лет, как она принимает необходимые лекарства и заболевание не дает о себе знать. Но раньше оно сопровождалось истерическими припадками. Из записок доктора Уолтерза следует, что именно поэтому он пришел к выводу, что ваша мать душевнобольная.
Профессиональный взгляд Луиса отметил, что Элизабет, хотя и напряжена, хорошо владеет собой, только глаза — совсем другие глаза, подумал он, словно с них спала наконец пелена и теперь они по-настоящему видят — выдавали внутреннюю тревогу.
— Родители вашей матери были в отчаянии. Одна мысль о том, чтобы поместить ее в больницу, приводила их в ужас, особенно отца. Дочь была его любимицей.
Поэтому доктор Уолтерз предложил устроить что-то вроде собственной частной лечебницы. Для этого отгородили часть дома, и там ваша мать жила с компаньонкой и Серафиной.
Луис сделал паузу.
— Мне неизвестно, как и почему брат взял ее в Европу. Я знаю только, что старый доктор Уолтерз назначил ей морфин, после чего она превратилась в «пристойное» создание. Но как бы то ни было, мне кажется, что именно Мэрион Келлер решила освободить вашу мать от влияния брата, который совершенно подчинил ее себе. Во всяком случае, когда я сюда приехал в 1957 году, она казалась привидением. Годы, проведенные взаперти, убили в ней всякое проявление жизни. Однако ее брат настаивал, чтобы она содержалась в изоляции. Он сказал мне, что она унаследовала от матери склонность к безумию, которое то и дело поражает английскую ветвь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62