Он ответил отказом всем. Официальной причиной его пребывания в Лондоне была подготовка к официальному открытию Европейского отделения Организации.
Подавленность его усугублялась тем, что истинная причина его визита в Лондон не отвечала на его телефонные звонки.
В последние три дня он звонил ей чуть ли не ежечасно. И дозвонился только сегодня вечером. Все это раздражало его: и отсрочка, и совершенная незаинтересованность собеседницы, и погода, и то, что сейчас уже половина двенадцатого ночи, и то, что он сидел как на иголках последние три дня.
Он остановился, чтобы проверить на табличке название улицы, отходившей вправо. Спускаясь по ней, он издали заметил два светившихся белых шара у ворот.
Это, должно быть, ее дом. Уэверли-Кор. Тень Вальтера Скотта, мрачно усмехнулся он, обходя большую лужу.
Держа насквозь промокший зонт в вытянутой руке, он вошел в ярко освещенный подъезд. Одетый в форму консьерж поднялся из-за стола, отложив газету.
— Добрый вечер, сэр. — Он смотрел на Харви приветливо, но изучающе.
Проклятье, чертыхнулся Харви. Он надеялся проскользнуть незамеченным. Но теперь…
— Добрый вечер, — ответил он с подчеркнутой вежливостью. — К мисс Элизабет Шеридан. Моя фамилия Грэм. Меня ждут.
— Хорошо, сэр. — Консьерж повернулся к небольшому коммутатору, нажал кнопку. — Мисс Шеридан?
К вам джентльмен по фамилии Грэм… да, сию минуту.
Поднимайтесь, сэр. Пятый этаж. Квартира восемнадцать. Лифт — как раз позади вас…
— Благодарю.
Кабина лифта была отделана в стиле модерн розовым стеклом, в ней стояла большая бронзовая декоративная ваза с искусственными цветами, и Харви поморщился, вспомнив обилие свежих букетов в Мальборо.
Здание было довоенной постройки.
Дверь квартиры восемнадцать оказалась выкрашенной в белый цвет, на карточке в медной рамке написана фамилия ШЕРИДАН. Пол владельца квартиры оставался неизвестным. По непонятной причине это добавило раздражения Харви. Все это проклятое дело напоминало русских кукол, матрешек, которых Ричард как-то привез из Москвы в подарок Ньевес. Только откроешь одну — внутри нее находишь другую. И беспрестанные, с тех пор как прочли завещание, причитания Касс начали вспоминаться ему. У него появилось ощущение, что она опять, в который раз, окажется права.
— Что, как, почему и когда, Харви, — помахивая в такт пальцем, говорила она. — Я бьюсь в потемках — буквально до синяков. Как только сможешь, пролей хоть какой-нибудь свет на все это… И мы будем благодарны — будем ли? — узнав, что нас ожидает. Я знаю, ты сделаешь все наилучшим образом, но, по правде говоря, готова к худшему.
Дан Годфри высказался довольно ясно относительно того, что должен сделать Харри.
— Прежде всего, — сказал он вкрадчиво, — ты оказываешься первопроходцем. Неизведанные территории, девственные места и так далее. — Он подло усмехнулся. — Я говорю в переносном смысле, разумеется.
Все мы знаем, что ты надежен, как стена, и питаешь склонность — стоит ли это скрывать? — к нашей семье.
Не забывай, пожалуйста, что мы, в свою очередь, расположены к тебе.
— Я знаю свой долг, — ответил Харви сухо.
— И выполняешь его! — с энтузиазмом подхватил Дан. — Пока твои пристрастия не изменились.
Его колкости задели Харви.
— Это ты привык менять пристрастия!
— Верно, но ведь мисс Хелен Темпест симпатизирует не мне… И не я, а ты отправляешься к мисс Внебрачной.
— У меня к ней дело, а не фантазии! — не сдержавшись, воскликнул Харви.
Ответом ему была лучезарная улыбка.
— Чудесно. Это оставляет простор для моих фантазий.
Даже Марджери хотела, чтобы он приукрасил ее.
— Хорошо бы ты сумел сказать обо мне несколько добрых слов, — льстивым тоном обратилась она к Харви. — Бог свидетель, это никому еще не помешало…
Но что смутило Харви, так это слова Хелен, которые подтвердили ему истинность вкрадчивых речей Дана.
— Я уверена, что ты сделаешь для нас все возможное, — прошептала она, а взгляд ее прекрасных глаз обжег его.
Каждый хочет добиться своего, с осуждением подумал Харви, берясь за дверной молоток. Будь я проклят, если стану содействовать кому-нибудь из них…
Дверь открылась, и он остолбенел. Он был готов увидеть фотомодель, но не ожидал, что перед ним предстанет ожившая статуя. Он не сводил с нее глаз. Она молчала. Шляпа мгновенно оказалась у него в руке.
— Мисс Элизабет Шеридан?
Она не спеша оглядела его с головы до ног.
— Мистер Грэм?
Он поклонился вежливо, на старинный манер, а мысли его лихорадочно роились.
— Входите. — Она отступила на шаг и впустила его в небольшую квадратную прихожую. Надо сознаться, думал он в смятении, она выглядит потрясающе! Ни ее досье, ни даже фотография не дали ему представления о ее реальной внешности. Он вспоминал ее данные.
Рост — 6 футов . Вес — 150 фунтов . Волосы — белокурые. Глаза — зеленые. Цвет кожи — светлый. Если ее размеры выходили за рамки стандарта нашего времени, когда красивым считается тот, кто миниатюрен, то лицо, несомненно, было ее богатством. Но рядом с ней думалось не о размерах, а о величии. Она выглядела царственно. Была подобна статуе. Быть может, Юноны? Мысль о богине напрашивалась сама собой при взгляде на спадающие до пола складки ее зеленого шелкового кафтана и забранные в высокую греческую прическу белокурые волосы. Она обладала королевской мощью и ошеломляющей красотой. Только что спустилась с Олимпа, в смятении подумал Харви. Он не мог отвести от нее глаз и пришел в себя, только когда она взяла из его руки мокрый зонтик и поставила его в стояк.
— Простите, — поспешил он извиниться. — Погода скверная. По-моему, когда бы я ни приехал в Лондон, здесь всегда идет дождь.
Негнущимися пальцами он расстегнул пуговицы, а пока она вешала его пальто и шляпу, нервно поправлял и без того безукоризненно правильно повязанный галстук, затем последовал за ней по короткому коридору в огромную гостиную, где глубокие тени и яркий свет смягчал горевший в камине огонь, который несказанно обрадовал Харви. Все в комнате было либо простого белого цвета, либо различных оттенков зеленого: потолок и стены белые, ковер, мебель и сотни цветов в горшках — зеленые, белые коврики лежали на паркетном полу цвета меда, бархатные портьеры были немногим темнее изумрудных глаз Элизабет. Полукруглые ниши по обе стороны камина были забиты книжками в бумажных обложках, в одном углу располагался музыкальный центр, в другом стоял цветной телевизор. Над камином висела репродукция Брейгеля, коричнево-ало-золотая, а перед ним стояли две парные небольшие кушетки, обтянутые темно-зеленым, почти черным, бархатом. Девушка расположилась на одной из них. Тогда он осторожно присел на краешек другой, не забыв поддернуть брюки с острой, как нож, складкой, и попытался собраться с мыслями.
— Простите меня за столь поздний час, — начал он, сам себе напоминая диккенсовского злодея, — и за некую двусмысленность визита, но все это сейчас выяснится, уверяю вас… — Да, она ошеломила его. Поэтому он поспешил заговорить о причине, которая привела его сюда.
— Прежде чем мы начнем, — его пальцы скользнули в карман жилета, из которого свисала золотая цепочка от часов, а на ней брелок — крошечный розовый поросенок, — я думаю, будет правильно сначала установить личность каждого из нас. Вот моя карточка.
Его визитная карточка была напечатана на отличного качества плотной бумаге изящным шрифтом и вполне соответствовала его собственному безупречному виду.
Превосходно сшитый костюм, лицо главного судьи, узкая, как у борзой, голова, черные блестящие волосы, так тщательно причесанные, что казались нарисованными, небольшие черные, похожие на пуговицы глаза, в которых все еще было заметно испытанное им потрясение, плотно сжатые губы.
Она держала его карточку в руке: «Харви У. Грэм, „Харкорт, Грэм и Спенсер“, адвокаты, Бей-стрит, Нассау».
Она подняла на него глаза. Ледяной взгляд коснулся его лица.
— Какое дело может быть ко мне у багамского юриста? — голос был холоден так же, как и она сама.
— С вашего разрешения, я все объясню вам через несколько минут. Прежде всего, — Харви прокашлялся, — я бы хотел задать вам несколько вопросов личного свойства. Просто чтобы убедиться в подлинности имеющейся у меня информации.
Выражение ее лица было непроницаемым. Глаза могли бы соперничать с драгоценными камнями. Он заставил себя, не дрогнув, выдержать ее взгляд. У него создалось впечатление, будто она пожала плечами, хотя она не шевельнулась.
— Спрашивайте.
Бесстрастность, отметил он. И отсутствие интереса.
Полное владение собой. Был поздний вечер, к ней явился незнакомец, но все это не имело значения. Он подумал, что она сумеет справиться с чем угодно. Достал из кармана очки. Так она производила еще большее впечатление. Что за внешность! Настоящая богиня. Но и отец ее был красив, как греческий бог. Он еще раз прочистил горло. Наверное, он кажется ей дураком. Мнется, как будто ему шестнадцать, а не под шестьдесят. Он начал свой допрос.
— Ваше полное имя?
— Элизабет Шеридан.
— Где и когда вы родились?
— Здесь, в Лондоне. Первого января 1947 года.
— Ваши родители живы?
— Мать умерла. Об отце ничего не могу вам сказать.
Я незаконнорожденная.
И ей наплевать на это. У Харви не было насчет этого никаких сомнений. Значение имело только, кто она сама, а не кто были ее родители.
— Вы не представляете, кто бы это мог быть?
— Нет.
— Именно это я и пришел вам сообщить.
Молчание. Затем она произнесла совершенно бесстрастным тоном:
— В самом деле?
— Да, в самом деле, — с чувством сказал Харви, его чопорное лицо смягчилось. Он взял в руки портфель, глянцевые бока которого из мягкой кожи вполне годились бы в качестве зеркала, набрал код, открыл замки, извлек сложенную газету и подал ей. Это был двухнедельной давности экземпляр «Нью-Йорк тайме». Крупные буквы над фотографией красивого смеющегося мужчины гласили: «УМЕР „КОРОЛЬ“ ТЕМПЕСТ».
Она рассматривала газету в тишине, характер которой, как показалось Харви, изменился. Ему показалось, у нее даже пошли мурашки по телу, что ее волосы стали дыбом.
Однако она только и спросила:
— Он?
Харви мог бы поклясться, что в какой-то момент голос ее дрогнул от затаенного смеха.
— Он. — Его голос тоже дрогнул, но от гнева.
Снова тишина. Она использовала тишину как оружие. Тишина пронзала вас, возносила высоко и оставляла там…
— Кто это сказал? — спросила она спокойно.
— Он сам.
— Когда и где? Ведь он умер.
— Вот именно.
Его глаза встретились с ее. Он снова ощутил ее взгляд, как прикосновение льда к коже. Затем по ее прекрасно очерченным губам пробежала слабая ироническая улыбка, и она сказала:
— Да, понимаю… Вы юрист, значит, вы пришли сообщить мне, что он признал меня своей давно утерянной дочерью и завещал мне все свое состояние.
— Именно это, — согласился Харви, не замечая выпада, — я и пришел сообщить вам.
На этот раз тишина была долгой.
— Тогда сообщите, — приказала она.
Он снова взял в руки портфель. Пальцы его дрожали. Так она воздействовала на него. И ее отец тоже.
Способность главенствовать над людьми, завораживать взглядом были явно унаследованы, но если под горячим взором отца человек таял, то под леденящим взором дочери его бросало в дрожь.
— Это завещание объяснит все.
Она прочитала документ молниеносно. Взгляд Харви скользнул по плотно заставленным полкам — самые разношерстные книги по любым темам. Затем он вновь посмотрел на нее. От нее нельзя было отвести глаз.
Свет, направленный на Брейгеля, слегка задевал ее, превращаясь в мягкое сияние, и ее белая кожа казалась прозрачной. У нее была длинная шея, длинные руки и ноги, и, несмотря на высокий рост, она производила впечатление изящной. Обычно он расценивал женщин до тридцати как девушек, старше — как женщин. Сидевшая перед ним была молода по годам, но совершенно зрелой. В ней не было ничего юного.
Дочитав до конца, она взглянула на него.
— Это законно?
— Простите! — Тридцать лет безупречной репутации отозвались гневом в этом восклицании, но на нее оно не произвело ни малейшего впечатления.
— Я незаконная дочь.
Лицо Харви посветлело.
— А… вы имеете в виду вопрос наследования. Здесь нет никаких препятствий, наследник назван по имени.
Более того, здесь не встает вопрос о майоратном наследовании. То, что вам оставил ваш отец, принадлежало ему, и только ему. И он выбрал именно вас, чтобы оставить все.
— Почему? — Голос был ровный, без эмоций.
— Не представляю себе. Я имею дело с фактами, а не с предположениями.
В этот раз улыбка была одобрительной.
— Я тоже.
— А эти факты истинны.
— Докажите это.
— Вы сами служите доказательством.
— Сходство ничего не доказывает. Разве зря считается, что у каждого из нас где-то есть свой двойник?
— В вашем случае речь идет не о сходстве — скорее о повторении. У вас тот же рост, те же волосы, глаза — у вас его лицо. Но если вам нужны еще доказательства, я попросил бы вас показать левую стопу.
Не отводя взгляда, она медленно высунула левую ногу из-под своего кафтана. Нога была босая, с высоким подъемом и узкой стопой. И сращенными пальцами.
— Стопа Темпестов, — подтвердил Харви. — У вашего отца была такая же, точно такая же и у его сестры, они унаследовали ее от своей матери, а та — от своего отца и так далее в глубь поколений. Это безошибочное свидетельство принадлежности к роду Темпестов… — Он позволил себе чуть улыбнуться. — Теперь вы верите мне?
Но нет, она еще не верила.
— Вы сказали, что мой отец унаследовал такие пальцы от своей матери… как же тогда они могут быть признаком истинного Темпеста?
Улыбка Харви стала шире.
— Поскольку она тоже была из рода Темпестов. Из английской, старшей ветви… Леди Элинор Темпест, единственная дочь двенадцатого графа Темпеста. Поэтому вы Темпест в квадрате, если можно так выразиться…
Она снова подобрала под себя ногу, что он наблюдал с сожалением. Высокий ворот кафтана закрывал ее по шею, но Харви с самого начала был уверен, что под кафтаном у нее ничего нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62