А у той варежка вообще никогда не закрывается: и пока она обзванивала всех, чьи телефоны оказались в ее записной книжке, весь университет уже был в курсе дела. – Она помолчала. – Я подумала, что тебе тоже следует знать об этом, ведь ты была его «суперзвездой»...– Когда все это произошло? – Роз сама удивилась собственному спокойствию.– Его обнаружили примерно в два часа ночи – так мне Бекки сказала... Как только она мне это сказала, я решила сразу же позвонить тебе...– Да, – сказала Роз, – конечно.Указательным пальцем левой руки она нажала на клавишу, разъединившую их, дождалась непрерывного гудка и начала набирать номер телефона, потом сообразила, что не знает его.Она позвонила на телефонную станцию и выяснила нужный ей номер. Затем набрала его.Бекки Стин, видимо, дежурила прямо у телефона, потому что трубку сняли мгновенно. Розалинда назвала себя, упомянула Мерсер Эндрюз, а затем спросила, правда ли то, что та ей рассказала. Да, это была правда. Ужасная правда. Питера Дзандаса застрелили прошлой ночью, скорее всего, во время попытки ограбления. В баре, где он недавно выпивал, было так шумно, что выстрела никто не услышал. Труп его обнаружили только тогда, когда один из посетителей бара, сев в свою машину, не смог выехать со стоянки, так как путь ему преградила развернутая поперек его движения другая машина. Выйдя, чтобы выяснить в чем дело, он увидел, как сперва ему показалось, пьяного, уткнувшегося носом в руль. Пулевое отверстие в голове он разглядел потом.Оказавшись в неожиданно значительной роли и исполненная важности, Бекки рассказала, как она сообщила об этому декану, который должен был опознать труп, так как у доктора Дзандаса в Сан-Франциско не оказалось никого из родных, декан в свою очередь, сообщил об этом на факультет и...– Да, спасибо за информацию...Что-то в ее голосе заставило Бекки подавленно пробормотать:– Да, понимаю, я и сама сначала в это не поверила, кто угодно, но только не доктор Дзандас, такой жизнелюбивый, такой добрый, такой...– Да, – сказала Роз, снова очутившись прямо в середине мыльного пузыря, видя, что происходит вокруг, но не чувствуя ничего. Все сознавая, но ничему не веря.– Мерсер говорит, ты была его лучшей студенткой, поэтому, думаю, тебе хуже нас всех. Интересно, кого они поставят на его место? Мерсер говорит, скорее всего это будет старый зануда, профессор Гарднер, в таком случае, говорит Мерсер, она скорее всего куда-нибудь переведется, потому что не собирается корпеть на его занудных лекциях и слушать, что он бубнит себе под нос по бумажке: после блестящих лекций доктора Дзандаса и того, что он...– Да, – снова сказала Роз. – Мне пора идти. Спасибо, что все мне рассказала. Я просто хотела удостовериться...– Я понимаю, что ты чувствуешь. Я говорю своему брату, говорю, слушай, Стив, ты точно уверен...Второй раз за этот час Роз оборвала разговор на полуслове.Она не помнила, как промчались дни, которые она провела, сидя в большом кресле Питера, придвинутом к окну, и бездумно гладя примостившуюся у нее на коленях Расти, мармеладную свою кошку, невидящими глазами глядя прямо перед собой, без еды, без сна, не испытывая ничего, кроме навалившейся на нее пустоты. В полном оцепенении.Теперь она уже ничего не могла сделать, ни ради него, ни для него. Ей оставалось только одно – молчать. Их секрет так навсегда и останется личным их секретом. Каким-то шестым чувством она угадывала, что он хотел бы именно этого.Вездесущая Мерсер, стремясь выяснить, почему Роз перестала ходить на занятия в университет, часто ей звонила, держа ее в курсе всех событий. Декан опознал труп, после чего тело отправили на восток, в Пенсильванию, где должны были похоронить.– Догадайся, кто это сделал? – воркующим голоском спросила Мерсер.– У него, насколько мне известно, живы родители.– Да, но они не приехали. Похоронила его собственная жена.Роз почувствовала, как давешний мыльный пузырь вновь низринул ее в свою вязкую тишину, и только громкое тиканье часов разрушало ее.– Роз? Ты меня слышишь?– Да.Как спокойно она это сказала, с каким самообладанием, хотя эти слова, подобно взрыву бомбы, в мелкие клочья разнесли ее оцепенение. И стало больно.– А я думала, что ты удивишься. До чего же был хитер, а? Никто понятия не имел, что у него есть жена, и не только жена, в придачу еще и двенадцатилетний сын. Ну, как тебе это?Роз ничего не ответила.– Эта безвременная кончина вскрыла целый клубок неприятных вещей. Как, например, его роман со старшекурсницей, когда он только поступил на работу в Беркли. Какая-то богатая дурочка из Пасадены, с которой у него была страстная любовь до гробовой доски, пока она не кончила университет и не уехала в Сорбонну сдавать экзамены на магистра. У нее на берегу океана, недалеко от Кармеля – то ли городка, то ли поселка, – был маленький домик, точно как у тебя в Соселито... надо же, какое совпадение! Женушки тогда тоже не было в помине. А из Пенсильвании ему пришлось уехать тоже из-за какой-то девицы на одном из его курсов. Кто бы мог подумать такое о нашем дорогом профессоре Ку-ку, как ты его окрестила? Уж не знаю, был ли он на самом деле «ку-ку», а вот бабником – точно. Недаром же говорят: внешность обманчива! А он был явно не Роберт Редфорд! – Мерсер вздохнула. – Видимо, во всем повинны это его дьявольское обаяние... и этот его голос. Когда я впервые услышала его, у меня мурашки по телу поползли...Каждой женщине свое, подумала Роз, затем сообразила, что, видимо, сказала это вслух, потому что Мерсер засмеялась и воскликнула:– И еще какое свое! – Роз услышала, как она снова вздохнула в трубке. – Н-да... вдова увезла его в Скрэнтон или куда там еще. Пройдет неделя, и все будет так, будто его вообще не существовало на свете. К тому времени, надеюсь, ты начнешь ходить на занятия?И вот тогда Роз сообразила, что Мерсер, всегда умевшая отлично разгадывать головоломки, нашла недостающую деталь и в этой.– Как и любое действо, жизнь невозможно остановить, – сказала Мерсер.Разочарованная тем, что Роз опять не прореагировала на ее слова, она язвительно добавила:– Во всяком случае, мою жизнь... А что касается твоей – не знаю...– Сука!Роз хотела положить трубку на рычаг, но не смогла этого сделать. Некоторое время негнущимися, бесполезными и бесчувственными пальцами она еще пыталась что-то нащупать, потом просто смахнула телефон на пол. Лицо ее исказилось, из глубин души стал подниматься к горлу звук, подобный рычанию, и когда он достиг ее губ, то сорвался с них диким звериным воем отчаяния и боли. Она нагнулась, подняла с пола телефон и, все еще по-звериному воя, с размаху запустила им в стенку.Неделю спустя, эмоционально опустошенная, она возобновила свои занятия в университете, пережив в полном объеме всю гамму чувств, начиная с горя и кончая злобой. Не в состоянии возвращаться в тишину дома, она часами бесцельно колесила на машине, раскатывая взад и вперед вдоль береговой линии. Затем намеренно стала отыскивать те места, которые были «особенными» для них обоих или, во всяком случае, таковыми казались ей раньше, надавливая этим на больной зуб, пока боль вообще не потеряла для нее всякое значение, думая при этом о возможной или возможных своих предшественницах, которых он, вероятнее всего, тоже привозил в эти места. Ведь, в сущности, он был из тех мужчин, которые во всем стремятся к упорядоченному образу жизни. К примеру, имея жену и сына в Пенсильвании, обзаводятся любовницей в Калифорнии, разделив их расстоянием в строго определенные три тысячи миль.Меня надули и обчистили, думала она. Как последнюю дуру, да еще с моей же помощью. И она собрала все, что напоминало о нем, и выбросила на помойку. Его особый, венский, кофе, чашку, из которой он его пил, книги, которыми он пользовался, – книги были ее, он бдительно следил за тем, чтобы не оставить после себя никаких следов в доме, где прожил почти три года. У нее не было от него никаких подарков – «единственное, что я могу тебе подарить, – это себя». Он мог только брать, как это теперь открылось ей, причем обладал при этом изумительной проницательностью, не искаженной самой пылкой из страстей. Подарки дарила она: одежду, книги, отделанный под перламутр «Ролекс» (никаких дарственных надписей, предупреждал он ее), взятый убийцей вместе с бумажником из телячьей кожи и дорогим портфелем. После уборки не осталось ничего, что свидетельствовало бы о его пребывании здесь, будто и ноги его никогда не было на пороге ее маленького домика. (Его она затем отдала в руки агентства по уборке квартир и домов, вылизавшего все, от основания до крыши, и уничтожившего даже самый запах Дзандаса.)Покончив с уборкой, она напилась до плаксивого состояния, вылакав почти целый кувшин маргаритас, после чего ее вырвало, но зато проснулась она, хотя и ослабевшая, но морально очищенная. Во всяком случае, теперь можно было с чистой совестью вновь приступать к занятиям. Всему свое время, сказала она себе. Возьми то, что он тебе дал, а дал он тебе достаточно много, и пользуйся им, как он пользовался тобой. Получи свою ученую степень. Не дай ему испортить твое будущее. Как он испоганил твое прошлое.Возможно, он и впрямь был лицемером. Господи, чего стоит хотя бы это его: «Моя жена – моя работа». Но нет, надо быть честной до конца. Он ведь не совсем лгал. Он действительно по рукам и ногам был связан своей работой. Оттого, по-видимому, и оставалась его жена в Пенсильвании. И сын. Не забывай о сыне. Но как он сам мог забыть о сыне? В течение трех лет ни словом не обмолвился о детях, кроме как о том, что они очень «отвлекают» от работы. Слава Богу, что он настоял на противозачаточных таблетках. Теперь она спустила их в унитаз. Пуганая ворона, пришло ей в голову. В будущем придется быть весьма и весьма осмотрительной.Университет она закончила с отличием. Двадцать четыре часа спустя она уже была во Флоренции. 11 – А это что такое? – спросила Диана, держа на весу серебряный предмет, который она только что вытащила из вороха тонкой оберточной бумаги.Ее мать оторвалась от внушительной стопки списков, над которыми колдовала, галочками отмечая в них имена людей, которым были вручены приглашения. Она тоже с недоумением уставилась на предмет, напоминавший собой старинную автомобильную фару, но отлитую из чистого серебра.– Понятия не имею. А от кого этот подарок?Диана взглянула на визитную карточку.– От кого-то по фамилии Холман-Прентисс. – Удивленно поднятые ее брови выражали полное неведение.– Видимо, кто-то из папиных знакомых, а может быть, кто-то из списков Брукса. Отложи-ка его пока в сторону, а я попрошу Джеймза выяснить, кто бы это мог быть.– Но если я их не знаю, почему же они приглашены на мою свадьбу? – не унималась Диана.Снова склонившись над списками, Ливи ответила:– Милая, если их пригласил папа, что же еще можно сказать по этому поводу? Его слово – закон, кроме того, кто же еще, как не он, все это оплачивает, и, поверь мне, торжество вылетит ему еще в ту копеечку!– Он может себе это позволить, – возразила Диана, – ведь я его дочь, не так ли? Его единственная дочь.Последнее было шпилькой в адрес единоутробной ее сестры, которая вот уже десять лет находилась вне семьи. Диана толком и не помнила ее, пока она не появилась на свадьбе Джонни и Полли Бенедикт, состоявшейся в Нью-порте. Как будто нож всадили в сердце Дианы – так сильно Роз оказалась похожа на их общую мать. После бурного истерического припадка Дианы и последовавшего за ним не менее бурного семейного скандала в ту памятную зиму три года тому назад ее с диагнозом полной потери аппетита доставили в одну из клиник в Швейцарии. Тамошний врач, сама когда-то пережившая подобное, нашла в себе достаточно душевной теплоты и понимания, помноженных на проницательный ум и профессиональное мастерство, чтобы убедительно продемонстрировать Диане разницу между понятиями «быть тонкой» и «быть скелетообразной».Длительные, терпеливые разъяснения и ежедневные часовые занятия с терапевтом помогли Диане понять, что элегантность матери всецело зависела от ее умения правильно одеваться, благодаря чему одежда не висела на ней, как тряпка. А для того чтобы одежда сидела на человеке, а не висела, как на чучеле, кости должны быть покрыты мясом, но не в чрезмерных количествах, а в достаточно необходимых. Наглядные примеры и демонстрации возымели свое – Диана убедилась, что одержимое желание стать похожей на свою мать довело ее до грани полного истощения.Шаг за шагом, с помощью длительных уговоров и умелого подхода, лечащий врач убедила ее набрать необходимый вес, который позволит правильно копировать стиль матери. В качестве компенсации и вопреки мнению Ливи – как всегда, отвергнутому Билли, который не видел ничего дурного в желании Дианы во всем походить на свою мать: «Я-то думал, что это только польстит твоему самолюбию», грубо оборвал он жену, когда та высказала недовольство по поводу столь рабской имитации, – Диане было позволено сделать пластическую операцию у одного из самых известных в мире хирургов, в результате которой она обрела новый нос, великолепные скулы и изящно утонченный подбородок. Когда были сняты бинты и с лица исчезли шрамы, она перекрасила волосы. Льняные ее лохмы, коротко остриженные, чтобы открыть обновленное лицо, и уложенные, как у Ливи, приобрели золотистый оттенок. Сама она, облаченная в изысканнейшие одежды, на покупку которых Билли не поскупился, весила сто десять фунтов, а ее пять футов два дюйма роста превратились в шесть футов благодаря туфлям на высоком каблуке, которые она носила постоянно.– Ты испортишь себе ноги! – пыталась втолковать ей Ливи, но Диана и слушать не желала.Никакие уговоры разгневанной матери, которую ужасала сама мысль, что каждое ее движение будет теперь бездумно копироваться поверхностным клоном, не меняли одержимости Дианы во всем походить на свою мать. Теперь она могла носить те же наряды, что и Ливи, глядя на себя в зеркало, видела там женщину, которой мечтала сделаться всю свою жизнь.Оставался завершающий штрих. Необходимо было найти в пару себе еще одного клона, на этот раз имитирующего Билли Банкрофта, за которого она вышла бы замуж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51