Сцепив зубы, про себя она решила, что в ближайшее же время сбросит по крайней мере еще фунтов семь. И на следующей неделе обязательно наденет эти проклятые джинсы!Так оно и получилось. От постоянного недоедания у нее кружилась голова, и бывали моменты, когда ей хотелось кого-нибудь растерзать, чтобы только утолить свой голод, но джинсы без усилий поднялись на ее бедра и легко застегнулись на поясе. Осталось даже свободное место, оправдав тем самым нечеловеческие муки, которые ей пришлось вытерпеть.Неделю спустя после переезда на карибскую виллу однажды утром она встала на весы, и стрелка замерла ровно на отметке 140. Она сумела сбросить двадцать восемь фунтов, полностью перейдя на салаты и фрукты и неизменно проводя в ванной свои очистительные процедуры (правда, так, чтобы укрыться от орлиного глаза брата – заметив что-нибудь, он старался заявить об этом во всеуслышание). Поэтому Диана пристрастилась к длительным прогулкам, заявив, что такой моцион – отличная физическая нагрузка. Отойдя куда-нибудь подальше, она блевала прямо в море, надеясь, что вода смоет все улики. Она шла к цели – к 98 фунтам. Оставалось сбросить еще сорок два фунта.С каждым днем вес ее убывал. Уже на бедрах без труда прощупывались кости! Лежа по ночам в постели, она оглаживала их ладонями и радостно улыбалась, прикидывая, от чего бы еще она могла отказаться.Она уже миновала ту стадию, когда ни о чем другом, кроме еды, не могла помышлять. Живот ее теперь был втянут, больше не требовалось никаких шин – у нее их было две, – чтобы его стягивать. Что касается ее необъятных бедер, то как таковые они у нее теперь просто отсутствовали. В уединении своей комнаты она примерила бикини, которое тайно купила вместе с джинсами, и испытала радостное возбуждение от того, что увидела в зеркале. Она, однако, не желала видеть того, что несомненно заметили бы другие, если бы сумели заглянуть под широченные рубашки, которые она напяливала на себя с вожделенной надеждой в один прекрасный день сбросить их с себя, чтобы воскликнуть с видом победителя: «Смотрите и удивляйтесь!» Впалые щеки на ранее пухлом лице, выпирающие ребра и четко обозначенные ключицы видеть она не хотела. У нее и вправду была широкая кость – дань крестьянскому происхождению ее бабушки по материнской линии, – но там, где когда-то было слишком много плоти, теперь заметно ощущалось полное ее отсутствие.Без остатка захваченная своей страстью, она была слепа. Ей хотелось во всем походить на свою мать, но зеркало утверждало обратное, и потому она продолжала носить просторные рубахи, утверждая, что боится ожогов. А так как Диана была типичной блондиной с очень нежной и белой кожей и всегда относилась к солнцу как своему злейшему врагу, никому в голову не пришло усомниться в ее словах.Но случилось так, что Чарли Уилтшир, сам того не желая, в одночасье разрушил хрупкие стены ее карточного домика. Они с Дэвидом, что вполне нормально для четырнадцатилетних подростков, практически не замечали Диану, пока однажды Чарли, обладавший, как и Дэвид, волчьим аппетитом и съедавший свою порцию за столом со скоростью мчащегося паровоза, сжигавшего в своей топке уголь, во время второго завтрака, сервированного на террасе, прикрытой от палящего солнца натянутым поверх нее тентом, наблюдая, как она гоняет вилкой по тарелке запеченную семгу под майонезом, не воскликнул:– Слушай, Диана, ты ешь, как птичка!– Ага, как стервятник, – добавил Дэвид, и оба так и покатились со смеху.– Дэвид, – строго сказала Ливи, но, взглянув на свою дочь, нахмурилась: – Ты и правда выглядишь не очень здоровой, Диана. Надеюсь, ты не очень переусердствовала со своей диетой?– Да что ты, совсем наоборот, – с наигранной веселостью солгала Диана, кладя себе в тарелку довольно увесистый кусок наполеона и густо намазывая его кремом. Все равно долго в желудке он у нее не задержится.– Уж если моя сестра что любит, то любит, чтобы любимого было как можно больше, – заметил Дэвид, обращаясь к Чарли, – потому что ее самой очень много.– Теперь уже немного, – вспылила Диана. – Да будет вам всем известно, что я уже сбросила... – и осеклась, поймав на себе взгляд матери, – очень много, – упавшим голосом закончила она.– Фунтов пять? – с невинным видом поинтересовался Дэвид.– Нет, двадцать пять.В действительности их было сорок пять, но эта цифра могла бы вызвать нежелательное любопытство.Билли поглядел на свою дочь поверх бокала «Монтраше» и тоже заметил ее похудевшее и осунувшееся лицо.– Смотри, принцесса, не переборщи, – шутливо пригрозил он ей. – Я вовсе не желаю, чтобы ты испарилась без следа.– Об этом можешь не беспокоиться, – засмеялась Диана.– С Дианы просто сходит ее щенячий жирок, вот и все, – объявила Ливи. – И это ей очень к лицу. – Она улыбнулась. – Герцогиня Виндзорская верно подметила, что женщина не может быть слишком богатой или слишком худой.Но, когда погостить и пару недель погреться на солнышке приехала Тони, она руками всплеснула, увидев впалые щеки своей племянницы, и не успела Диана и глазом моргнуть, как тетя в характерной для себя манере человека, привыкшего мало говорить, а больше делать, задрала ее широченную, бирюзовую хлопчатобумажную рубаху и воскликнула:– Господи, девочка, ты же таешь на глазах!Затем резко обернулась к своей сестре.– Ты что же, ничего не замечаешь? – В голосе ее сквозило недоверие.С негодованием, но одновременно испытывая угрызения совести, Ливи пояснила:– Диане необходимо сбросить довольно много фунтов.– Согласна, но не все же. Господи, Ливи, да тут каждое ребрышко просвечивает, а посмотри на ее задницу. На этих костях ведь, как на стульях, сидеть можно.– Ой, Тони, ты преувеличиваешь, как всегда, – запротестовала Ливи, но Диане приказала: – Сними-ка рубашку, милая.– У меня кожа сгорит, – воспротивилась Диана, покраснев от злости и страха. Оставалось еще худеть и худеть, и любое вмешательство могло только испортить ее планы.– Сколько фунтов ты уже успела сбросить? – без обиняков спросила Тони.– Не так уж много, – попыталась уклониться от прямого ответа Диана. – Где-то около тридцати.– Скорее всего, тридцать, помноженное на два, если не больше! У тебя, сколько помнится, был шестнадцатый размер? Ну-ка, посмотрим...Не успела Диана и пальцем шевельнуть, как тетка, вцепившись в рубашку, резким движением потянула ее через голову племянницы.В наступившей тишине Ливи только и смогла изумленно выдохнуть:– О Господи!Когда-то плотное тело Дианы, широкое в кости, теперь было едва прикрыто мясом, отчетливо просматривалось каждое ребрышко, тазовые кости торчали, как две лопаты, тощие руки висели, как плети, на месте обширных бедер выступали кости, едва наметившиеся молодые груди скукожились.– У меня двенадцатый размер – английский то есть, – защищаясь, пыталась уверить их Диана.– Черта с два! Глядя на тебя, скорее скажешь о хроническом недоедании. Как долго все это продолжалось?Диана пробомотала что-то неразборчивое.– Чего ты там бормочешь, ни слова не могу разобрать, – не отставала Тони.– Я говорю: три месяца!Ливи от изумления потеряла дар речи. Ей и в голову не приходило, что скрытое просторной рубахой тело ее дочери постепенно превратилось в подобие ходячего скелета.– Я не хочу быть жирной! – рыдала Диана. – Я хочу быть такой же изящной, как мама. У нее рост пять футов восемь дюймов, а весит она всего сто десять фунтов!– У твоей матери косточки, что у птички, отсюда все и идет. А у тебя, как и у меня, кости динозавра. – Тони похлопала себя по обширной заднице. – Нам не дано, и мы никогда не сможем быть такими, как твоя мама. Мы изначально скроены иначе. Однажды я вздумала похудеть до ста пятнадцати фунтов, так все думали, что я умираю! Самое меньшее, сколько я могу себе позволить, это сто двадцать два фунта, без того, чтобы люди не интересовались моим здоровьем. Ты, моя бедная, заблуждающаяся крошка, сделана из того же материала, что и я. Тебе, с твоими телесами, сейчас недостает, как минимум, фунтов пятнадцати.– Нет! – Голос Дианы сорвался на самой высокой ноте. – Я не буду толстой, не буду! Я хочу быть такой, как мама. Я стану такой , как мама, и никто меня не остановит!Схватив свою рубашку, она стремглав бросилась с террасы, захлебываясь слезами.Тони повернулась к своей потрясенной сестре.– Ну? – сардонически поинтересовалась она. – Что еще новенького?– Я понятия не имела, что она морит себя голодом, – защищалась Ливи. – Схожу-ка к ней, – поднялась Ливи со своего шезлонга, но с такой явной неохотой, что Тони раздраженно буркнула:– Сиди уж. Я сделаю это лучше, чем ты.Ливи благодарно опустилась на свое место, сказав с видимым облегчением:– Да, знаю, мне только и остается, что завидовать твоей легкости, ее у меня и в помине не было, и с этим теперь уже ничего не поделаешь. Я не умею быть такой матерью, как ты, Тони! Хотя, видит Бог, я стараюсь.От жалости к самой себе глаза Ливи тотчас наполнились слезами, но, как всегда, они так и не пролились, ибо это могло погубить ее макияж.– Такое умение обретается естественным путем, – жестко отрубила Тони. – Но если существует на свете вшивая мать, так это я. Меня все считают «своей в доску», ты же у нас вечно выступаешь в роли Белоснежки. А ведь детям нужно уделять хоть немножечко времени и чуточку побольше внимания. Они же – твоя плоть и кровь.– Да, я знаю, но мне никак не удается приблизиться к ним, – смешалась Ливи. – Но даже не это главное: у тебя же нет такого мужа, как у меня.– Так брось ты этого ублюдка! Разведись с ним!Улыбка Ливи заставила ее сестру скривиться, как от зубной боли.– Ну и куда же я пойду? Что стану делать?– Устроишь себе новую жизнь.Ливи покачала головой.– Меня обучили, как устраивать жизнь мужа. Мама так и не подумала научить меня, как устраивать собственную жизнь. Я – леди Банкрофт, и все мои действия направлены только в одну точку – быть леди Банкрофт. Ничего другого я не умею. Как сказала бы мама, я сама постелила себе постель и теперь мне самой на ней спать.– Но она вовсе не имела в виду, что постель эта должна быть утыкана гвоздями! – не унималась Тони. – Ты должна что-то предпринять, Ливи, и сделать это как можно скорее. Ты уже почти потеряла Роз, которая, по слухам, ведет в Калифорнии богемный образ жизни, – кстати, дорого бы я дала, чтобы узнать, почему на следующее же утро после одного из самых блестящих дебютов она так спешно упаковала свои чемоданы и дала деру. И если ты сейчас ничего не предпримешь в отношении Дианы, то потеряешь и ее.– Мы заключили с Роз договор, – устало сказала Ливи. – Она примет участие в дебюте на тех условиях, которые диктую я, но после дебюта я не вправе указывать ей, каким образом ей следует устраивать свою дальнейшую жизнь.– Включая и то, что она бросает Уэллесли, едва поступив в него?– Мы не вдавались в подробности. Она заявила, что хочет выучиться на историка искусств и, получив ученую степень, отправиться на год во Флоренцию. Откуда мне было знать, что вместо этого она поедет в Калифорнию?– Может быть, здесь как-то замешан мужчина? Что вполне вероятно в такого рода ситуациях.На лице Ливи проступила едва заметная, насмешливая ухмылка.– Ты забыла, что речь идет о Роз?– Да, знаю. Она способна отпугнуть кого угодно, но это вовсе не умаляет того обстоятельства, что она красавица, а для большинства мужчин такие, как Роз, точно красная тряпка для быка.– Роз обожает укрощать животных.Тони засмеялась, хотя в смехе ее было больше печали.– Это ты верно подметила. Роз, несомненно, человек жесткий, она отлично может постоять за себя. А вот Диана – другое дело. Она боготворит землю, по которой ступает твоя нога, известно ли тебе это...– Бедняжка, – сказала Ливи, но как-то неприязненно, и Тони поняла, что для Ливи трагедия не в том, что Диана ненавидит себя такой, какая есть, а в том, что она такая , какая есть. Тони очень любила свою сестру, но иногда ей хотелось так ее встряхнуть, чтобы у той клацнули зубы. Вот как сейчас.– А чтоб тебя! – в сердцах воскликнула Тони и кинулась на поиски Дианы.Оставшись одна Ливи потянулась за своей широкополой соломенной шляпой, надвинув ее на лоб таким образом, чтобы полностью скрыть лицо, – она никогда не подставляла его солнцу, так как солнце было вредно для кожи и быстро ее старило, – и, откинувшись на подбитом ватой шезлонге, взяла в руки охлажденный чай. У нее уже не раз возникала мысль уйти от Билли; с карандашом в руке она даже как-то подсчитала, во сколько обойдется ей желание поддерживать тот стиль жизни, который она вела сейчас. Денег, оставленных ей Джонни, с лихвой хватило бы на все, но она снова будет одна, и тут, как всегда в этих случаях, перед ней во весь рост вставал образ бедняжки Сэлли Ремингтон. Образ этот не померк со временем и по сей день обладал еще достаточной силой, способной остановить ее руку. Она не могла, не желала вновь сделаться одинокой женщиной, особенно теперь, когда ей стукнуло сорок семь, хотя ежедневный тщательный уход за лицом и телом начисто опровергал этот факт.Вдобавок она лишилась бы своего статуса леди Банкрофт. Им с Билли больше нечего было сказать друг другу, но все равно он играл доминирующую роль в ее жизни. Все, чем она была, шло от него: именно он заставил ее подняться на недосягаемую высоту, так как в лучах ее славы и он выглядел достойнее; потому что это было нужно ему, имя ее было у всех на устах. Но самым ужасным в сложившейся ситуации было то, что она попалась на ту же удочку, что и он: она уже не могла не быть тем, чем стала, и мысль отказаться от титула леди Банкрофт и от всего, что с ним связано, вновь сделаться разведенной женой (Билли устроил бы грязный бракоразводный процесс) была невыносимой.Тем не менее она часто, особенно в последнее время, задумывалась о своей жизни, гадая, что с ней стало бы, если бы она не вышла замуж за Билли. Беда, однако, была в том, что не она, а Билли избрал ее себе в жены, и даже если бы она пошла другой дорогой, все равно на одном из ее поворотов она непременно набрела бы на него.Может быть, нам не нужно было заводить детей? Лично я особого желания не испытывала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51