Места себе не находила от беспокойства, но Алекс ничем не мог ей помочь. Он нуждался в ней, нуждался в сохранении брака, потому что брак был той легендой, в рамках которой он мог успешно выполнять свою работу, а ставить под удар дело, которое он считал главным в жизни, он не имел права. Итак, он установил контакт с их агентом в армии. Едва ли тот человек выйдет из переделки живым.
Алекс намазал маслом ломоть черного хлеба, раздумывая над тем, насколько безнравственным должен быть тот, кто посылает другого на смерть, сам при этом ничем не рискуя, наслаждаясь спокойной комфортной жизнью.
Может, дать отбой и самому взять на себя выполнение главной задачи? Александр знал, что при желании мог бы найти возможность привести приговор в исполнение самостоятельно. Но конечно, он не должен так поступать. У него иные, руководящие функции. Он не имел права собой рисковать.
К тому же он женат. Круг замкнулся. Ему пришлось бы оставить ее в Англии. Одну, беззащитную. Взяв на себя исполнение приговора, он подписал бы приговор и ей.
Обычно ему удавалось не думать об опасности. И дело не только в естественном для человека чувстве самосохранения. Тот, кто боится, не способен мыслить трезво. Опасения за свою жизнь и благополучие в конечном итоге мешают общему делу. Отец внушил ему веру в то, что нет в жизни более сильной мотивации, чем патриотизм. Ради своей страны человек должен быть готов к любой жертве. Но имеет ли он право во имя своих патриотических убеждений подвергать риску того, для кого Россия – не главное в жизни?
Александр встал из-за стола, взяв с собой сообщение от Татаринова, и направился в библиотеку. Он сел за стол и стал писать приглашение князю Михаилу Михайловичу. Александр был сама любезность.
Глава 20
Все утро не утихал дождь. Ливия думала отказаться от приглашения на ленч, но, поразмыслив, решила все же поехать Дома она не находила себе места от беспокойства, да и погода действовала на нее угнетающе. Александр, которого дождь не смущал, отправился в клуб, а перспектива провести день в одиночестве Ливию не прельщала.
– Моркомб, я поеду на Беркли-сквер, – сообщила Ливия своему престарелому дворецкому. – Распорядись насчет кареты.
– Ладно, – сказал Моркомб и поплелся на кухню.
Ливия, которую никогда особенно не смущала неразговорчивость слуги, пошла наверх. Она знала, что Моркомб все сделает как надо, и действительно, когда она, одевшись, спустилась вниз, экипаж уже ждал у парадного входа.
Моркомб, кряхтя, отодвинул щеколду, и Ливия, прихватив зонт, вышла под дождь.
Джемми открыл для нее дверь коляски.
– Мерзкий денек, миледи.
– Это верно, – согласилась Ливия и, передав зонтик кучеру, села в старенькую карету. Пусть карета была старой и скрипучей, но перед элегантной и модной коляской у нее было по крайней мере одно существенное преимущество – в ней Ливия не рисковала промокнуть до нитки.
Дождь не прекращался и тогда, когда двумя часами позже Ливия вышла из дома Бетси Ормонд на Беркли-сквер.
– Какая у тебя забавная карета, Ливия, – заметила Бетси, вышедшая проводить гостей.
– Может, она и выглядит неуклюже, зато в такую погоду ничего лучше не придумаешь, – весело ответила Ливия. – Может, кого-нибудь еще надо подбросить до дома? Я готова.
– Если вы не откажетесь довезти меняло Олбермарл-стрит, душечка, я буду вам премного благодарна, – с готовностью откликнулась пожилая леди, обернув шею непомерно длинным боа и сунув руки в муфту. – Харгрейвсу утром понадобилась наша коляска, и я уже собиралась послать за наемным экипажем, но мне было бы куда приятнее проехать с вами в этой прекрасной карете.
– С удовольствием составлю вам компанию, леди Харгрейвс, – сказала Ливия. – А вот и Джемми с зонтиком.
Джемми бегом взлетел по ступенькам, открыв для дам зонтик, чтобы они не промокли по дороге к карете, даже если до нее надо было сделать несколько шагов.
– Скажи конюху, что мы вначале заедем на Олбермарл-стрит, – обратилась Ливия к Джемми, пропуская леди Харгрейвс вперед. Ливия забралась следом за ней, и Джемми закрыл за ними дверь.
– Ну, дорогуша, как вам семейная жизнь? – спросила у Ливии ее попутчица, с любопытством глядя на Ливию. Видимо, до нее дошел слух, что Ливия беременна, и она хотела услышать подробности.
– Спасибо, хорошо, – сказала Ливия, которая всегда отвечала на подобные вопросы именно так, если, конечно, эти вопросы не задавали ей Нелл или Элли.
– Скоро ли ждать счастливого события? – спросила леди. – О, как я бестактна. Простите, душечка, любопытство старухе.
– Пока не ожидается, – ответила Ливия, надеясь, что таким образом сможет закрыть тему.
– Да, бывает так, что сразу не получается, – сказала леди Харгрейвс. – Главное, чтобы вашему мужу хватило терпения.
Ливия лишь улыбнулась в ответ. Спутница ее снова наклонилась к ней и таинственным шепотом произнесла:
– То, что вы сделали с домом Софии Лейси, просто поразительно! Как-то я сказала Харгрейвсу, что София его бы сейчас не узнала. Так жаль, что последние годы она стала затворницей. В юности она любила погулять, и даже потом, когда уже была в годах.
– Вы хорошо ее знали?
– Не слишком хорошо, моя дорогая. Она была на пятнадцать лет старше меня. И мы вращались в разных кругах. – Леди Харгрейвс рассмеялась. – Моя матушка ни за что не разрешила бы мне водить дружбу с такими, как София.
– В самом деле? Почему?
– У нее была, знаете ли, не слишком хорошая репутация. – Старушка захихикала. – Вокруг Софии Лейси всегда витала аура скандала. Мужчины вились вокруг нее, как пчелы над цветком, джентльмены обивали порог ее дома. Никому из нас, скромных девушек, не разрешали водить с ней дружбу.
– Так разыгрался все же скандал, или все ограничивалось сплетнями?
Леди Харгрейвс покачала головой.
– Слухи ходили всегда, но я подробностей не знаю. Если что-то и было, то все это произошло еще тогда, когда София была совсем юной, задолго до того, как я с ней познакомилась. Это была романтическая история любви. Но с кем и как все закончилось, я не знаю. Никто никогда не говорил об этом вслух. – Пожилая дама вздохнула. – Признаться, я ей всегда завидовала. Запретный плод всегда сладок. Мы, скромные дебютантки, всегда смотрели на женщин «с репутацией» с тайным восхищением. А вот и моя улица. Большое вам спасибо за то, что подбросили меня, Ливия, душечка.
– Мне было приятно, мадам.
– И мне было приятно с вами поболтать, – сказала леди Харгрейвс. – Передайте от меня привет вашему красавчику мужу. – Помахав Ливии на прощание, старушка подхватила меховой хвост и пошла домой.
Ливия усмехнулась. Ей нравилась леди Харгрейвс, подругам Ливии, Нелл и Элли, она тоже нравилась. Женщины поколения леди Харгрейвс были в массе своей куда менее глупыми и наивными, чем ее, Ливии, ровесницы. Они не боялись говорить откровенно на темы, на которые в современном обществе существовало табу. Называли вещи своими именами. Леди Харгрейвс скорее подтвердила догадки Ливии, чем пролила свет на то, что оставалось для Ливии тайной, и тем не менее то немногое, что рассказала о Софии Лейси попутчица, сильно разогрело любопытство Ливии. Какой же она была в жизни, эта ее таинственная благодетельница?
Карета остановилась перед домом на Кавендиш-сквер, и Ливия побежала ко входу. Фонари на улице еще не зажгли, но в холле уже горел свет.
– Мой муж дома, Борис? – спросила она, расстегивая пелерину.
– Он в библиотеке. У него посетитель, княгиня.
Ливия кивнула. Ее муж сейчас для нее недоступен. Она пошла к себе, торопясь освободиться от влажной пелерины. Алекс занят, дождь все еще идет, и перспектива провести остаток дня в компании хорошей книги перед камельком представлялась Ливии не такой унылой, как утром.
Но разговор в карете не давал Ливии покоя. Повинуясь какому-то странному порыву, Ливия взяла стоявшую на комоде масляную лампу и поднялась по узкой лестнице на чердак.
На чердаке она была всего лишь раз с тех пор, как, согласно завещанию Софии, стала хозяйкой дома на Кавендиш-сквер. На чердаке было пыльно и грязно, он был завален сундуками, коробками, всяким хламом. Ливия остановилась на пороге, высоко подняв лампу. Неудивительно, что все здесь оставалось таким же, как прежде. Что-то темное пробежало по полу. Крысы? Мыши? Белки?
Ливия была не из тех, кто падает в обморок при виде мыши, и, повесив лампу на крюк под карнизом, огляделась. Фонарь высвечивал круг посреди чердака. В углах сгущалась тьма. Четыре световых окна под карнизом были затянуты паутиной, но свет снаружи все равно проникал сюда, разглядеть можно было лишь силуэты предметов.
Ливия попыталась открыть кованый сундук, но ржавый замок не поддавался. И тут раздался голос Корнелии:
– Лив! Ливия, ты где?
– Здесь, на чердаке, – откликнулась Ливия, поднимаясь на ноги и отряхивая грязь и пыль с одежды.
– Что ты там делаешь? – Корнелия поднялась по лестнице. – Здесь так воняет.
– Неудивительно – столько лет тут не убирали. Элли с тобой?
– Да, она внизу, с близнецами. Фрэнни капризничает, просит имбирного печенья. Но ты же знаешь, что такое печенье, как умеет печь Мейвис, нигде не раздобудешь, и Элли решила обратиться к Мейвис с просьбой испечь немного печенья для Фрэнни.
– Мейвис будет рада угодить девочке, – рассеянно сказала Ливия. – Не знаю, с чего начать.
– Может, объяснишь, зачем ты вообще сюда забралась? Что надеешься тут отыскать?
– Здесь можно найти все, что угодно.
– Ливия? Нелл? Вы там, наверху? – донесся с лестницы голос Аурелии. – Что вы тут делаете? – спросила она, поднявшись на чердак.
– Я только что задала Ливии этот вопрос, – сказала Корнелия. – Если хочешь перебрать это добро, почему бы не попросить слуг, чтобы они спустили все вниз, а не елозить в грязи и темноте вместе с мышами?
– Я не хочу никого утруждать. А вы вовсе не обязаны дышать тут со мной пылью.
– Нет, мы не уйдем, – заявила Аурелия и склонилась над сундуком, с которым безуспешно сражалась Ливия. – Этот замок надо взломать. Здесь должно быть что-то вроде отмычки. – Она огляделась.
– Попробуй вот это. – Корнелия взяла с железного колченогого стола напильник.
– Давай сюда, – сказала Ливия и, опустившись на колени перед сундуком, поддела крышку напильником. Не сразу, но пружина поддалась. Она открыла крышку, и из сундука поднялся столб пыли.
– Кажется, здесь одежда.
Ливия приподняла тяжелый наряд из расшитой золотом парчи.
– Господи, да это бальное платье! – Она расправила складки. – Платье с кринолином.
– По-моему, это то самое платье, в котором София изображена на портрете в гостиной. О, да тут полно моли. Какая жалость.
– Я посмотрю, что лежит вон в тех коробках, – сказала Корнелия. – Не хочешь мне помочь, Элли?
– Я хочу исследовать содержимое вон того сундука, – сказала Аурелия.
Ливия вытаскивала туалеты один за другим, любуясь затейливой вышивкой и фасонами. На эти платья уходило по многу ярдов материала на каждое. София, выходя в свет в этих нарядах, надевала напудренные парики и клеила мушки в стратегически важных местах. Разбирая одежду, Ливия вдруг ощутила странную, почти сверхъестественную связь с женщиной, которая носила эти вещи, словно сам дух Софии прятался в этих пыльных, проеденных молью одеждах.
Абсурдное предположение, но Ливии оно пришлось по душе. Она копнула глубже, и тут пальцы ее натолкнулись на что-то твердое.
Она вытащила загадочный предмет. Кажется, это шкатулка для хранения корреспонденции. Она поднялась с колен и отнесла шкатулку на стол.
– Шкатулка заперта. Интересно, где ключ?
– Возможно, в сундуке, там же, где была шкатулка, – предположила Корнелия.
Ливия вернулась к сундуку, перетряхнула все его содержимое, но ключа не обнаружила.
– Ты могла бы вскрыть этот замок тем же напильником, – посоветовала Аурелия, продолжая копаться в сундуке. – Смотри-ка, очень даже симпатичная кашемировая шаль и красивая мантилья. Жаль оставлять такую красоту на съедение моли.
Ливия между тем вставила напильник в замок, замок наконец поддался, и она откинула крышку.
В шкатулке, аккуратно перевязанные голубыми ленточками, хранились пачки писем. Она взяла одну из пачек, развязала ленту и взяла в руки верхний листок. Бумага пожелтела, и печать с обратной стороны была сломана, но сделана эта печать была из толстого и твердого красного сургуча. Она сложила вместе края и увидела инициалы: АП.
– Что ты нашла? – спросила Корнелия.
– Письма, несколько пачек. – Ливия осторожно развернула листок, боясь, как бы он не рассыпался. Чернила поблекли, но почерк был с сильным нажимом – красивый и четкий мужской почерк.
Письмо начиналось так:
«Сердце мое, я так давно не получал от тебя весточки. С тех пор как я покинул тебя, я ни разу не улыбнулся, и едва ли я вообще когда-нибудь смогу улыбнуться вновь. Я слишком сильно люблю тебя, чтобы обрести в этой жизни покой, чтобы вновь научиться смеяться. Иногда я пытаюсь представить себе, что ты делаешь в данную минуту, во что одета, представляю вещи, которые окружают тебя. Например, вилку, которой ты накалываешь еду, подушку, на которую ты кладешь голову, серебряную шкатулку, в которой ты хранишь свои кольца, носовой платок с вышитыми инициалами. И тогда я словно снова с тобой, снова чувствую тебя в своих объятиях, вдыхаю сладкий аромат твоей кожи…»
Ливия продолжала читать, ощущая себя преступницей, вторгшейся в чужую жизнь, подслушивающей под дверью. Но она не могла остановиться. Письмо заканчивалось просто: «Твой по гроб жизни». Внизу, на листе были вытиснены слова: «Князь Алексей Проков».
– Что это, Лив? Ты выглядишь так, словно увидела привидение. – Корнелия подошла к подруге.
– Так и есть, – сказала Ливия.
Она протянула письмо Корнелии и развернула следующее письмо. Внизу на листе была та же гравировка, письмо было написано тем же почерком и так же, как и первое, было пронизано любовью и скорбью.
– Что это значит? – спросила Аурелия. – Кто этот Алексей Проков?
– Понятия не имею, – ответила Ливия, дрожащими руками открыв очередное письмо и быстро пробегая его жадным взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42