— Но я священник.— Я заметил. Но какой религии? Ты можешь обсудить это с Эмми, но мне кажется, ее взгляды на мир несколько отличаются от точки зрения ее брата. Впрочем, все это к делу не относится. Если ты не откроешь дверь своего сознания Лейте, я сделаю с этой дверью то же самое, что сделал, чтобы войти в эту комнату. Твое дурацкое упоение сознанием собственной вины и жалостью к самому себе убивает Лейту, идиот ты безмозглый. Мне наплевать, скольких людей ты убил, Бхейд, но если ты еще раз обидишь Лейту, я схвачу тебя за глотку и вырву тебе сердце!— Салкан был убит по моей вине.— Да, ну и что?Бхейд в ужасе уставился на него.— Ты что думал, я буду тебя оправдывать? Что сделано, то сделано. Здесь нет ни наказаний, ни наград, Бхейд, — только следствия. Ты совершил ошибку, теперь тебе придется жить с этим — в одиночку. Если ты собираешься есть себя поедом, делай это в свое свободное время и где-нибудь наедине.— Я убийца, — заявил Бхейд.— Но не слишком хороший. Ладно, кончай причитать и возвращайся к работе. — Альтал оглядел неприбранную камеру. — Убери всю эту грязь и сам помойся. Мы с тобой возвращаемся в замок вождя Альброна. Ты должен совершить обряд венчания.— Я не могу!— Можешь, брат Бхейд, и сделаешь — даже если мне придется стоять у тебя за спиной с дубинкой. Давай, пошевеливайся!
В день свадьбы Альброна и Астарель рассвет был ясный и холодный. Соответственно времени года убранство замка свелось практически к украшениям из ветвей вечнозеленых деревьев и разноцветных лент.После традиционного мальчишника с вождем Альброном, организованного накануне вечером, многие вожди кланов, генералы и высокопоставленные гости чувствовали себя наутро несколько нездоровыми, и вождь Твенгор почему-то нашел это чрезвычайно забавным.Алайя так или иначе взяла на себя заботу о молодых леди из свиты невесты, которые, насколько мог понять Альтал, всю неделю, предшествующую свадьбе, были заняты в основном шитьем платьев и хихиканьем.Вождь Гуити и бывший вождь Делур тоже прибыли на церемонию в замок Альброна, поскольку свадьба одного из вождей кланов традиционно предполагала присутствие всех вождей Арума. Во время празднования Гуити в основном молчал. Решение Андины не отдавать на разграбление город Кантон расстроило планы этого человечка со сплюснутым лицом, и он, очевидно, не находил особых причин для веселья.Церемония была назначена на полдень. Насколько понял Альтал, это был старинный арумский обычай, изначально предназначенный для того, чтобы дать празднующим время прийти в себя после развлечений предшествующего вечера и в то же время не слишком мешать торжествам после церемонии. По-видимому, арумцы весьма серьезно относились к своим праздникам.Во время свадьбы произошел небольшой спор по поводу религии, поскольку бог арумцев — это горный бог Бхергос, тогда как плакандцы поклоняются Хердосу — богу овечьих отар.— Церемонию будет совершать брат Бхейд, — безапелляционно объявил Альтал, сразу же положив конец всем обсуждениям.Итак, с приближением полудня Бхейд стоял, облаченный в свою черную рясу, перед входом в главный зал вместе с вождем Альброном, сержантом Халором и вождем Креутером, ожидая появления невесты в сопровождении ее свиты — Андины и Лейты.Альтал стоял вместе с остальными гостями в зале, и, как только в глубине зала распахнулась дверь и из нее появилась Астарель со своими свидетельницами, он уловил какой-то очень знакомый аромат. В изумлении он обернулся и лицом к лицу столкнулся с Двейей.— Что ты делаешь? — спросил он ее хрипло, так как горло перехватило.— Все в порядке, любовь моя, — ответила она. — Меня пригласили.— Я не об этом. Я не думал, что ты можешь принимать свой истинный облик вне Дома.— Откуда у тебя такая нелепая мысль?— Раньше ты никогда такого не делала. Ты всегда превращалась в кошку Эмми. Я думал, что твой реальный облик возможен только в Доме.— Никто не может указывать мне, что я могу и чего не могу, дурачок. Мне казалось, тебе это известно. — Она поджала свои совершенные губки. — Признаюсь, я не так часто это делаю, — согласилась она. — Похоже, в своем истинном облике я привлекаю слишком много внимания.— Почему бы это, — прошептал он.— Не сердись, Альтал. — Она помолчала. — Ты уже перестал брюзжать?— Брюзжать?— В последний раз, когда ты заходил в Дом, ты показался мне немного ворчливым.— Я выплеснул все свое брюзжание на Бхейда.— Ты ведь не стал по-настоящему шмякать его об стенку?— Не сильно. А вот и Астарель.Астарель вся светилась, когда подошла к входу в центральный зал, а на лице вождя Альброна отразилось беспредельное обожание.— Дай мне свой платок, Альтал, — тихонько всхлипывая, сказала Двейя.Он резко взглянул на нее.— Ты что, плачешь, Эм? — спросил он в изумлении.— Я всегда плачу на свадьбах, Альтал, а ты?— Я не так уж часто присутствовал на свадьбах, Эм, — признался он.— Тебе, возможно, пора к ним привыкать, милый. С моей точки зрения, свадьбы играют очень важную роль. А теперь просто стой спокойно и дай мне свой носовой платок.— Слушаюсь, дорогая, — ответил он. ГЛАВА 37 — Тебе действительно нужно ехать, Альтал? — спросил два дня спустя вождь Альброн.— Боюсь, что так, Альброн, — ответил Альтал, откидываясь в кресле. — В Перкуэйне начинается заварушка, и мне не хочется, чтобы она вышла из-под контроля. Если все в порядке — и, возможно, даже если не все в порядке, — я собираюсь оставить при себе сержанта Халора. Он может пригодиться мне в дальнейшем, и у меня, вероятно, не будет времени, чтобы вернуться за ним.— Я не против, Альтал. Для меня ведь важно отдать тебе то, что я должен.— Ты мне что-то должен?— Не скромничай, Альтал. Ты сыграл не последнюю роль в том, чтобы устроить мою свадьбу с Астарель.— Это решило многие проблемы, — пожимая плечами, ответил Альтал.— А что именно происходит в Перкуэйне?— Крестьянское восстание — во всяком случае, с виду.Альброн скорбно покачал головой.— Жители нижних земель не понимают нужд простого народа, да?— Не имеют ни малейшего представления. Аристократия проводит так много времени в самолюбовании перед зеркалом, что не обращает никакого внимания на людей незнатных. Насколько я слышал, такие бунты возникают примерно каждые десять лет. Можно подумать, после пяти или шести таких бунтов аристократы начнут осознавать, что они делают что-то не так.— Надеюсь, этого не произойдет. Если жители нижних земель начнут вести себя как разумные люди, арумские кланы останутся без работы.— Альброн, я хотел бы попросить тебя еще об одной услуге.— Тебе стоит лишь сказать.— Ты не мог бы оставить у себя на время Андину и Лейту?— Конечно, но зачем? Ведь в Доме они были бы в безопасности?— Мне хотелось бы, чтобы Лейта была пока что подальше от брата Бхейда. Сейчас он переживает своеобразный кризис, и я думаю, будет лучше, если он пересилит его в одиночку. Не стоит впутывать в это дело Лейту. Бхейду и мне — вместе с Элиаром и сержантом Халором — придется довольно часто проходить через Дом, так что будет лучше, если девушки побудут пока где-нибудь в другом месте.— А Гер тоже? — спросил Альброн.— Нет, думаю, Гера я возьму с собой. Иногда у него возникают очень интересные идеи.— Правда? — улыбнулся Альброн. — Ах да, еще одно. Если в Перкуэйне разыграются беспорядки, пошли ко мне Элиара. Ты и глазом не успеешь моргнуть, как моя армия окажется в коридорах Дома Двейи.— Я буду иметь это в виду, вождь Альброн, — сказал Альтал, вставая. — Но тебе лучше бросить людей на строительство конских загонов. Как только Креутер вернется в Плаканд, он начнет собирать там приданое для Астарель. И очень скоро тебе будет некуда девать лошадей.— Спасибо за напоминание, — холодно произнес Альброн.— Не стоит благодарности, великий вождь, — Альтал засмеялся, выходя из комнаты.
— Перкуэйнцы в основе своей — потомки треборейцев, — говорила Двейя Альталу и остальным в тот же вечер в башне. — В начале восьмого тысячелетия Остос послал корабли на запад, чтобы создать новые поселения и открыть новые земли для земледелия, а кантонцы пришли по суше, чтобы создать там свои поселения. Более или менее постоянные войны между Кантоном и Остосом не сильно волновали перкуэйнцев, так что они оставались в стороне и занимались заботами об урожае и приумножении своих богатств. Беспорядки в Треборее ослабили некоторые социальные ограничения, поэтому треборейское крестьянство оказалось намного свободнее, чем крестьяне Перкуэйна. Перкуэйнские крестьяне не то чтобы крепостные, но очень близки к этому.— А что такое крепостные, Эмми? — озадаченно спросил Гер.— Это невольники, Гер, — они являются принадлежностью земельного участка. Когда кто-то покупает участок земли в стране, где крепостничество — часть социального устройства, он становится владельцем не только земли, но и живущих на ней людей.— Значит, они рабы? — спросил Элиар.— Не совсем, — ответила Двейя. — Они принадлежат земле, вот и все. Быть крепостным лучше, чем быть рабом, но не намного.— Я, конечно, уж не стал бы терпеть подобное, — сказал Гер. — Я перешел бы горы раньше, чем кто-либо заметит мой побег.— Иногда такое случается, — подтвердила Двейя. — И все это одна страна, — спросил сержант Халор, — или там есть всякие баронства, герцогства и тому подобное? хочу сказать, есть ли там централизованное управление?— Теоретически Магу является столицей, — ответила она, — но никто не обращает на это особого внимания. В основном власть в Перкуэйне находится в руках церковников.— Да, — согласился Бхейд, — и духовенство Перкуэйна худшее из всех. Там господствует Коричневая Ряса, а священники ордена Коричневой Рясы гораздо больше интересуются богатством и привилегиями, нежели благосостоянием низших классов. Орден Черной Рясы — мой орден — имеет там представительство, то же самое можно сказать и о Белой Рясе, но они занимают минимальное место в общей социальной структуре. На протяжении веков между тремя орденами выработалось негласное соглашение о том, что мы не будем вторгаться на территорию друг друга.— Недавно я был в воровской таверне в Магу, — рассказал им Альтал, — и воры обсуждали там ситуацию, сложившуюся в Южном Перкуэйне. Очевидно, Генд собирается извлечь выгоду из положения перкуэйнских крестьян. В прибрежных городах действует группа священников, самостоятельно присвоивших себе сан, которые проповедуют революцию и сеют смуту среди крестьян.— Самостоятельно присвоивших себе сан? — резко спросил Бхейд.— Воры были абсолютно уверены, что эти смутьяны на самом деле никакие не священники. Они носят красные рясы и читают проповеди о социальной справедливости, о жадных аристократах и коррумпированном духовенстве. К сожалению, они во многом правы — особенно что касается Перкуэйна. Крестьяне живут плохо, а священники Коричневой Рясы поддерживают знать в угнетении бедняков.— Не существует ордена Красной Рясы, — усмехнулся Бхейд.— Существует, брат Бхейд, — не согласилась Двейя. — Церковники Неквера носят алые рясы. Мой братец всегда был падок на яркие цвета.— Ты хочешь сказать, что перкуэйнские крестьяне обращены в веру, которая поклоняется демону Дэве?— Вероятно, нет, — ответила она, пожимая плечами. — Пока, во всяком случае. Возможно, это конечная цель, но на сегодняшний день служители Красной Рясы, похоже, сосредоточились на социальных изменениях. В общественной системе, которая основана на аристократии, очень много несправедливости — вероятно потому, что аристократы считают плебеев людьми низшего сорта. В прошлом совершалось множество революций, и они никогда не приносили результата, в основном потому, что лидеры этих революций стремились только к тому, чтобы завоевать то же положение и привилегии, которыми пользовалась отвергаемая ими знать. Единственное, что действительно изменялось в результате революции, это терминология.Альтал задумался.— Бхейд, а кто главный в ордене Коричневой Рясы? — спросил он.— Экзарх Алейкон, — ответил ему Бхейд. — Главный храм Коричневой Рясы раньше находился в Дейке, в Экуэро, но после падения Деиканской Империи они обосновались в Магу. У них довольно величественный храм.— Спасибо, — сказала Двейя, слегка улыбнувшись.— Что-то я тебя не совсем понимаю, — озадаченно признался Бхейд.— Это же мой храм, Бхейд. Коричневые Рясы присвоили его себе несколько тысяч лет назад.— Никогда об этом не слышал, — сознался Бхейд.— Служители Коричневой Рясы не любят в этом сознаваться. Их почему-то раздражает идея о том, что Богом может быть женщина.— Крестьянам действительно живется так трудно? — спросил Халор. — Всегда найдутся недовольные, которые только и знают, что ворчать, но их недовольство вызвано, как правило, либо жадностью, либо завистью.— Вот окно, сержант, — сказала ему Двейя. — Подойдите и посмотрите сами.— Пожалуй, я так и сделаю, — ответил Халор. — Мне нужно знать, с чем же мы столкнулись на деле.Вид, открывавшийся из южного окна, затуманился и постепенно стал светлеть, превращаясь в заснеженные поля, возвышавшиеся над серым, неласковым морем.— Южный Перкуэйн, — определила Двейя, — неподалеку от морского порта Эньи.— Почему там все еще светло, когда у нас уже темно? — с любопытством спросил Гер.— Мы находимся ближе к северу, — ответила Двейя.— Ну и что? — спросил мальчик.— Альтал может объяснить, — сказала она с легкой улыбкой.— Ты не права, Эм, — возразил Альтал. — Я могу рассказать ему, что происходит каждый год, но почему это происходит, я пока не знаю.— Я же давным-давно объясняла это тебе, милый.— Знаю. Но я все равно не понимаю.— Ты же говорил мне, что понял.Он пожал плечами.— Я соврал. Это легче, чем слушать, как ты объясняешь по третьему разу.— Мне стыдно за тебя, — с упреком проговорила она.— По-моему, у них сейчас уже наступает вечер, — заметил сержант Халор, взглянув на западный горизонт. — Что эти крестьяне делают там, на полях, зимой?— Ничего особенного, — ответила Двейя. — Знатный владелец этих полей любит, чтобы его крестьяне были при деле, вот и все.Крестьяне были одеты в какое-то ветхое тряпье из мешковины, подвязанное бечевкой, кроме того, они были худые и грязные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104