Штурм начал двигаться по палубе вдоль штормовых линей. Бергер с двумя помощниками побеждал в схватке с штурвалом. Рихтер заметил, что двери трапа в кают-компанию распахнуты. Он вошел, закрыл их за собой и спустился.В салоне было по колено воды и все монахини вышли из кают в тревоге и присоединились к сестре Анджеле и Лотте.— Все в порядке, дамы — успокоил их Рихтер. — Все под контролем, но я настаиваю, чтобы вы вернулись в каюты и привязались к койкам, пока не пройдет шторм.Возникла некая заминка, но сестра Анджела проворно сказала:— Господин Рихтер прав. Мы немедленно должны сделать, как он сказал.Все монахини возвратились в каюты, по колени в воде, подобрав юбки, но Лотта осталась и, подняв руку, потрогала пятно крови на правой щеке Рихтера.— Вы поранились, господин Рихтер.— Ничего — ответил он, — только царапина. Пожалуйста, делайте, как я сказал. — Он повернулся к сестре Анджеле — Мы только что потеряли человека. Кнорра. Скажите остальным, когда сочтете нужным. Я не хочу тревожить их без необходимости.Она перекрестилась:— Разве ничего нельзя было сделать?— При таком море? Его просто проглотило.Судно снова качнуло и он, ругаясь, развернулся, пронесся мимо Лотты и быстро поднялся по трапу. Она потянулась за ним, словно хотела удержать.— Хельмут — прошептала она.Ее юбка мокла в воде, плещущей вокруг ног. Она стояла с близким к отчаянью выражением лица:— Он убьется, я знаю!Сестра Анджела мягко сказала:— Он нравится тебе, не правда? Я имею в виду, очень сильно нравится?— Да, сестра — ответила Лотта тихим голосом.Сестра Анджела села за стол, стиснув руками край:— Дитя мое, тебе следует вспомнить, что мы члены ордена, чей обет побуждает нас любить всех ближних наших равным образом. Опасность в том, что любой вид личных отношений умаляет даваемое другим. Мы дали обет служить человечеству, Лотта.— Я не давала такого обета, сестра.Сестра Анджела удержалась за стол, когда судно снова качнуло. У нее слегка перехватило дыхание и не только от физического усилия.— Ты понимаешь, что ты говоришь?— Да — ответила Лотта с новой твердостью в голосе. — Я больше не уверена в своем призвании.Сестра Анджела протянув руку крепко сжала ладонь девушки:— Подумай хорошо, Лотта — настойчиво сказала она. — Отказаться от любви к богу ради…— …любви к человеку? — спросила Лотта. — Разве нельзя любить обоих?Сестра Анджела пыталась остаться спокойной, однако горечь разливалась в голосе, как желчь:— Вещи не всегда таковы, какими мы их видим. Человеческие существа хрупки. Однажды, когда я была гораздо моложе тебя, я полюбила мужчину, отдала ему свое сердце и, боже, помоги мне, отдала ему и свое тело — а взамен… — Ей перехватило горло — А взамен…Лотта тихо сказала:— Из-за того, что один мужчина так поступил, разве запятнаны все мужчины? Вы хотите, чтобы я в это поверила, сестра?— Нет — прошептала сестра Анджела. — Конечно, нет. — Она сжала руку Лотты — Мы достаточно поговорили сегодня. Иди и ложись, как приказал господин Рихтер. Он знает, что для нас лучше.Лотта поколебалась, но сделала, как было сказано. Дверь в каюту закрылась за нею. Сестра Анджела осталась сидеть за столом, уставившись в пространство отсутствующими глазами.— Почему, Карл? — прошептала она. — Почему?Потом, когда горячие слезы застили ей глаза, многолетняя железная дисциплина, как всегда, пришла ей на помощь. Чтобы успокоиться, она глубоко вздохнула, сложила руки и начала молитву за спасение души впередсмотрящего Петера Кнорра, за всех грешников мира, чьи деяния оторвали их от бесконечной благости божией любви. *** К вечеру шторм ослабел, однако, дуло еще очень сильно, и высоко над палубой Хельмут Рихтер, Штурм и старший матрос Клют, балансируя на рее, пытались укрепить заново починенный верхний носовой парус. Жестоко-холодный дождь, хлещущий с юго-востока, бил, словно пулями, когда они молотили кулаками по сырому брезенту, ругаясь, когда кровь проступала из разбитых пальцев.Бергер стоял, наблюдая за людьми наверху, рядом был Отто Прагер в черном клеенчатом плаще и зюйдвестке.— Мне страшно даже смотреть — сказал консул. — Я бы никогда не научился, даже если плыть в кругосветном путешествии год или больше.— Это превращает мальчиков в мужчин — ответил Бергер, когда Штурм и другие начали спускаться.Молодой лейтенант взобрался на квартердек.— Теперь все паруса наверху, капитан. — Лицо было бледным и вытянутым, воспоминание о Кнорре еще не оставило его.Бергер сказал:— Не вини себя, парень. Ничего нельзя было сделать.— Я почти поймал его — сказал Штурм. — Но он выскользнул из пальцев.Бергер положил ему руку на плечо:— Сделай себе кофе.Штурм спустился по трапу. Бергер посмотрел через поручень и увидел Рихтера, который платком останавливал кровь.— Сильно? — спросил он.— Кончик пальца, только и всего.— Скажи сестре Анджеле. Она полечит.Когда боцман сошел по лестнице, салон был пуст, если не считать Лотту, сидящую за столом с открытой книгой. На звук шагов по лестнице она подняла глаза и улыбнулась.— Господин Рихтер?— Фройляйн, — С недавнего времени по какой-то причине он считал невозможным звать ее сестрой. — Вам следует быть на койке.Она потянулась к его пораненной руке и начала развязывать платок:— Что случилось?— Ничего — ответил он. — Рассадил палец, вот и все. Забивали брезент. Случается все время.Кончик среднего пальца разошелся до кости:— Надо что-то сделать.— Я сама посмотрю — сказала сзади сестра Анджела. — Пожалуйста, вернитесь к вашим молитвам и делу, которое я дала. В свою каюту, — добавила она.Лотта покраснела, подхватила книгу и быстро вышла. В салоне стало очень тихо, голос ветра снаружи смягчился, стих. Рихтер и сестра Анджела стояли лицом к лицу.— Я схожу за медицинской сумкой.Он сел за стол и достал сигарету.— Вы не против? — спросил он, когда она вернулась.— Вы курите? О, нисколько, господин Рихтер. Мой отец любил говорить, что у мужчин должны быть пороки. Определенного сорта.— Вы имеете в виду короткий поводок?— Разве? — Она исследовала палец. — Надо наложить два шва. Вам лучше смотреть в сторону.Затягиваясь сигаретой, он смотрел на дверь каюты Лотты, ворча, когда иголка входила в плоть.— Откуда вы родом, господин Рихтер?— Вена.Она удивилась:— Моряк из Вены? Не знала, что такое бывает. Как это случилось: вы сбежали на море?— Достаточно странно, но именно так — сказал ей Рихтер. — Мой отец, если вам интересно, был хирургом и готовил подобную карьеру мне.— А у вас были другие идеи. Вы женаты?— Нет — просто ответил он.Игла впилась снова.— А надо бы. Это лучше для души, господин Рихтер. Теперь я кончила.— Как странно — сказал он. — Мне всегда казалось, это лучше для тела.Она сдержалась и принудила себя говорить спокойно:— Оставьте ее в покое. Свою жизнь он сможет употребить для лучших вещей.— Разве? Только потому, что это сгодилось для вашей жизни?Она резко встала, схватила медицинскую сумку и ушла в свою каюту. Рихтер сидел еще несколько мгновений. Когда он встал, щелкнула дверь каюты Лотты.— Все в порядке, господин Рихтер? — прошептала она.— Прекрасно — ответил он. — По правде говоря, я никогда не чувствовал себя лучше, фройляйн.Она снова улыбнулась и исчезла. Рихтер подымался по лестнице через две ступеньки. *** Для Паули Герике события закрутились с чрезвычайной быстротой. Предварительный допрос в Фальмуте, во время которого его одежду высушили и вернули. Потом по суше его перевезли в Портсмут, где он попал в руки военно-морской разведки.Они отнеслись к нему с уважением. Кроме всего, он был редкостной добычей — самый известный командир подлодки, взятый в плен после Кречмера.Пять часов подряд его посменно допрашивали без малейшего успеха. Герике решительно застрял на личной информации, разрешенной Женевской конвенцией, и более ничего не сообщал.Сразу после полудня ему сказали, что его переведут Лондон. Он прошел в фургон морской полиции в наручниках под охраной старшины, двух матросов и суб-лейтенанта, все с оружием.Потому в четыре-тридцать пополудни он был в лагере военнопленных лондонского округа, размещенного в реквизированном особняке в Кенсингтон Пэлис Гарденс. На сей раз обращение не было столь хорошим, в частности со стороны главного старшины лагеря, при появлении взявшего его под свое попечение, массивного человека сорока шести лет по имени Карвер с поломанным носом боксера.— Будь моя воля, сынок — информировал он Герике, — мне больше всего понравилось бы заполучить тебя на ринг раундов на шесть, и уверяю тебя, ты остался бы на нем до последнего гонга.— О, не знаю, чиф — спокойно ответил Герике, — кажется, ты лучше бы смотрелся в темном переулке с бутылкой в руках.На мгновение показалось, что Карвер его ударит, но рядом находились два матроса. Главный старшина, трясясь от ярости, удовлетворился, сорвав с Герике награды.Комната, куда его, наконец, отвели, была достаточно приятной. Похожая более на студию, чем на кабинет: на стене книжные полки, в камине огонь, и хотя высокое окно загораживали тяжелые решетки, можно было разглядеть сад. Его посадили в кресло возле широкого стола, все еще в наручниках, и он бесстрастно ждал, кто же появится. Два вооруженных матроса стояли по бокам.Через некоторое время дверь открылась. Человек, прошедший по другую сторону стола, был капитаном первого ранга королевских ВМС с орденом За заслуги и нашивками за первую мировую войну. Герике все воспринимал автоматически: ржаво-седые волосы, бледное аскетичное лицо. Он сильно хромал и тяжело опирался на трость из черного дерева.Он положил на стол пару скоросшивателей и довольно официально сказал:— Капитан Герике, мое имя Воан.— Хотелось бы сказать, что рад познакомиться.Воан кивнул одному из матросов:— Теперь можете снять наручники. Подождите снаружи.Он подождал, пока они выполнят приказ, и сел лишь тогда, когда за ними закрылась дверь. Герике потер затекшие запястья:— Благодарю. Они начинали становиться неприятными.— Сигарету? — Воан через стол пододвинул пачку. — Ваш английский в самом деле совершенен, потому что вы прожили здесь пару лет, не так ли? — Он открыл один из скоросшивателей и достал из кармана пару старомодных очков — С двадцать шестого по двадцать восьмой. Холл. Вы посещали там гимназию.— Похоже, вы знаете.— Конечно, капитан — ответил Воан тем же тихим, нейтральным голосом. — О вас — все. Кстати, блестящий послужной список. Поздравляю.Герике подавил желание рассмеяться:— Спасибо.— Не только Рыцарский Крест, но и Дубовые листья к нему. Редкостное отличие.— Было.— Почему вы так говорите?Герике расстегнул кожаную куртку, показать, что награды нет:— Военный трофей.В первый раз Воан выказал эмоции. На правой щеке задергался крошечный мускул:— У вас отняли награды?— Да.— Здесь? Будьте добры, скажите мне когда и кто?— Главный старшина из приемного блока — сказал Герике и коварно добавил: — мне казалось, это нормальный ход вещей.— Пока я здесь командую, нет, уверяю вас, капитан. — Лицо Воана побледнело, рот сжался, он поднял трубку телефона на столе — Живо пришлите в кабинет двадцать два главного старшину Карвера.Он поднялся на ноги и подошел к окну, тяжело ступая и опираясь на трость. В дверь постучали и вошел Карвер.— Вызывали, сэр?Воан сказал, не оборачиваясь:— Карвер, я знаю, что у вас находятся некоторые награды, принадлежащие этому офицеру.— Сэр? — Карвер начал багроветь.Воан повернулся, посмотреть ему в лицо:— Черт побери, положите их на стол. Немедленно!Карвер торопливо достал Рыцарский Крест, Железный Крест первой степени, нашивки за ранение и положил на стол.— Это все? — Воан спросил Герике.Герике кивнул. Воан резко сказал Карверу:— Я разберусь с вами позднее. Убирайтесь.Когда дверь за Карвером закрылась, Герике собрал награды и положил в карман.Воан сел, достал сигарету из пачки на столе и снова изучил в дело:— Как я говорил, прекрасный послужной список. Посмотрим дальше. После возвращения с Дальнего Востока, вы вошли в Десятую флотилию в Бресте, не так ли?— Я сказал вам, кто я, и это все, что от меня требуется. Извините, капитан Воан, мне нечего больше сказать.— Хорошо — сказал Воан, — вы вынуждаете меня стать неприятным. Вы действительно не оставляете мне другого выбора.— Что ж, несите резиновые шланги. Но это ничего не изменит.Воан поморщился:— Вы не в гестапо. Мы не действуем подобным образом.— Тогда я с большим нетерпением хотел бы услышать ваши предложения — заверил его Герике.Воан открыл второй скоросшиватель:— Пятого апреля тысяча девятьсот сорок второго года в американских водах вблизи Род Айленда вы потопили нефтяной танкер по имени «Сан Кристобаль».— Совершенно верно.— Вы осведомлены, конечно, что это было испанское судно, зарегистрированное в Бильбао, и что торпедировать и затопить его — значило войти в противоречие с законами войны?— Я другого мнения.— Суть дела в том, что наши американские друзья хотят призвать вас к ответу. Из вежливости мы информировали американскую военно-морскую разведку о вашем пленении. Через два часа они предъявили официальное требование арестовать вас. Как я слышал, они собираются отправить вас в Штаты для суда.Герике засмеялся:— Какая чепуха! «Сан Кристобаль» чартерным рейсом перевозил нефть для американского военного департамента.— Здесь не упоминается об этом факте.— Странно — вся остальная информация кажется весьма аккуратной.Воан пожал плечами:— Американцы требуют вас, Герике, вот в чем дело, и если они станут судить вас, то последствия могут быть в высшей степени неприятными.— Но вы могли бы предохранить меня от всего этого?— Если вы пожелаете сотрудничать.Герике вздохнул:— Извините, но вы действительно тратите со мной время.Воан спокойно кивнул, положил скоросшиватели под мышку, поднялся и безмолвно похромал прочь.Оставшись один, Герике, подчиняясь внезапному импульсу, прицепил к кителю Железный Крест и нашивки за ранение и повесил на шею Рыцарский Крест. Потом подошел к окну и выглянул сквозь решетку. Сад окружала высокая стена, он сильно зарос. Дождь с ветвей большого бука капал в чащу рододендронов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30