Оно было на одном уровне с головой лежащего Леггера. Но только Дорц сейчас стоял на ногах.
— Прыгай сюда, — сказал Дорц. — Похоже, мы вышли в какой-то тоннель, устроенный в стенке карьера.
Леггер прополз пару ярдов и почувствовал под руками самый край задней части трейлера. Присев на корточки, он спрыгнул во тьму, к Дорцу. Пропыленный гравий заскрежетал под его ботинками.
Конус света, наполненный поднявшейся с пола тоннеля пылью, медленно высвечивал окружавшее их теперь пространство. Можно было разглядеть сводчатые стены тоннеля, однако впереди из-за плотных клубов пыли ничего не было видно.
— О'кей, ну так где это? — спросил Леггер. — Думаешь, это как раз здесь?
Дорц ничего не ответил. Они сделали еще несколько шагов вперед.
— Вот.
Несколько точек отраженного света засверкало впереди.
— Что это? — не понял Леггер. Свет заплясал на каком-то непонятном объекте, когда Дорц со всех ног пустился вперед.
Леггер нагнал его через несколько секунд, и вскоре они оба стояли около целехонького грузовика. Грузовик был куда меньше того, что служил своеобразным входом в тоннель. Шины растрескались от времени, колеса погрузились в гравий, но в остальном машина прекрасно сохранилась благодаря тому, что уже много лет она была замурована в этой своеобразной усыпальнице, устроенной в толще котлована крупнейших открытых разработок борной руды.
Никаких букв или эмблемы на дверце — ничего, что могло бы указать на его происхождение и область применения в прошлом. Леггер нутром своим чувствовал сейчас связь между собою и этим грузовиком, связь, которую оказалась в состоянии уловить Энн и с помощью которой она смогла навести их на это место.
«О Господи! Сделай так, чтобы там не оказалось его тела, - мысленно взмолился он, - или каких-либо частей его тела».
Странно, но Леггер не чувствовал, что адресует эти слова именно к Богу, сейчас он мысленно обращался лишь к пустоте тоннеля, окружавшей его.
«Пусть там будет чисто и никаких кровавых пятен!»
Дорц потянулся к ручке и открыл дверь со стороны водителя. Он исчез внутри с фонариком, в то время как Леггер молча ждал, чувствуя присутствие стоявшей перед ним в темноте машины. Словно в сонном царстве.
- Эй, Леггер! - позвал Дорц. — Полезай сюда. Леггер обошел машину с другой стороны и сел рядом с Дорцем.
Не говоря ни слова, тот протянул Леггеру фонарик, после чего показал ему свою находку. Ею оказалась видеокамера с потертой рукояткой и холодно поблескивающими линзами.
Дорц опустил ее объективом вниз и, щелкнув крохотной задвижкой, открыл крохотное отделение в задней части. Засунув туда два пальца, он извлек безликий металлический прямоугольник толщиною в дюйм и протянул его на ладони Леггеру. Плоский, черный, прямо как дверца.
- Пленка, - тихо промолвил Дорц. - Пошли.
Схватив находку в кулак, он выпрыгнул из грузовика. Леггер повернулся, посветив фонариком по салону. Что-то металлическое блестело на полу, и он инстинктивно выключил свет. Леггер нагнулся, его рука нащупала то, что он уже однажды видел давным-давно на телеэкранах, вдали от этих мест. Он поднял этот холодный и тяжелый предмет. Ружье. «Ружье моего отца... Дорц его не заметил. А может, все же заметил и специально оставил для меня?»
Как бы там ни было, Леггер засунул ружье под куртку, стволом в штаны и стал выбираться из грузовика вслед за Дорцем.
— ВЗЯЛИ. — Телефонный голос был точен и хладнокровен. - Положительное считывание с фотоэлементов. Кассета с пленкой извлечены. — Человек в белом комбинезоне положил трубку на телефонный аппарат. Спустя мгновение он встал из-за массивного стола и прошел по ворсистому ковру к окну. Он постоял там, разглядывая все еще пустые лос-анджелесские дома, время от времени бросая взгляд за горизонт, на невидимую пустыню.
ТО, ЧТО БЫЛО ПРЕЖДЕ.
Долгий переезд от места сбора... Мили пустыни за ветровым стеклом, в то время как грузовик несется по автостраде, пересекающей долину. Песок и пожухлая растительность вибрировали не только от движения машины. Ее руки все еще тряслись, когда она держала видеокамеру, как будто бы пальцы ее несли на себе отдачу ружейных выстрелов. Грохот на лос-анджелесском складе обдал ее шквалом океанской бури — каждый выстрел был как девятый вал, каждый гулким эхом потом еще долго отдавался в пустом пространстве. Кровь казалась черной внутри мерцавшего фосфорическими точками мира камеры.
Она перевела объектив с пейзажа за окном на его лицо.
Кости под кожей были подобны рифам, поднимавшимся со дна спокойных морей, застывших во времени. Берега, скрытые от взгляда, тайны, трепещущие на грани раскрытия. И тем не менее, они никогда не будут раскрыты. Его глаза смотрели поверх рулевого колеса. Интересно, а сколько же миль пронеслось под его взглядом за время, которое прошло между теми кровавыми брызгами в Лос-Анджелесе, и той дорогой, по которой они неслись сейчас?
Еще несколько секунд после того, как она оторвала камеру от глаза, окружающий мир оставался серым и бесцветным, окрашенным в безликие черно-белые тона видеоискателя. Затем постепенно она стала различать всевозможные буроватости пустыни:
— Так вот каков мир, в который мы сейчас въезжаем... Который мы создали!
Она откинула голову на спинку сидения и закрыла глаза. Вся жизнь была прожита давным-давно и ушла в темные недра земли. Эти пустоты, уносящиеся к горизонту, были вырезаны из ее собственного тела и растянуты, словно кожа, скрывающая спрятанные в земле кости.
— Устала? — Он повернул голову и посмотрел на нее. Его собственные глаза покраснели от блеска солнца и долгого созерцания раскаленного асфальта.
Она кивнула. Рука ее по-прежнему была напряжена, а палец нажимал на кнопку «запись». И ей было уже плевать на то, какой сумасшедший план салона кабины грузовика или проносящейся за окном пустыни сейчас снимала лежавшая на ее коленях камера.
— Ложись спать. Выключай ее и ложись спать. Его голос. Не стоит и говорить, насколько он изменился с самого начала. Но и она изменилась вместе с ним в параллельной прогрессии. «Ведь ничего не случится до тех пор, пока мы достигнем Борона. Это правда, - подумала она. — Ведь это ничто иное, как мертвое время. Хотя оно и утекает, словно кровь из сердца».
Вакуум, комок в горле. Потеря. Утрата. Если ей удастся уснуть, то в этот раз она будет отрезана от всей этой плоской агонии. Время на его стороне. «Мы въехали, вступили в новый жесткий и жестокий на ощупь мир. Я потеряла это человеческое заблуждение — думать о том, что мы будем жить вечно».
Она открыла глаза и увидела, как он ведет машину, а мимо проносится пустыня. Она осторожно положила свою голову ему на плечо. Как же он похудел. Кость была так близка к поверхности. Под кожей текла кровь. Все еще живой в данное время. В зеркале она увидела свое собственное лицо. Глаза изучали выжидательное выражение плоти. Она наклонила лежавшую на коленях камеру, чтобы на какую-то секунду поймать отраженный образ, затем вновь закрыла глаза, погружаясь в дремоту, и отпустила палец с кнопки «запись». Отрезок времени, удаленный из мира и помещенный в закупоренную тьму.
Наступила ночь, когда она проснулась и инстинктивно, после столь долгой паузы, вновь подняла камеру и нажала на кнопку. Звезды, увиденные через ветровое стекло и электронику камеры, были неподвижными на видоискателе. Грузовик остановился. Они приехали. Сидение у руля было пустым, а дверь со стороны водителя открыта. Она распахнула свою дверцу и высунулась из кабины грузовика.
Холмы на той стороне автострады — черные силуэты на фоне ночного неба — проскользнули в! фосфорическом мире, потом пошла прямая линия! асфальта, исчезающая за горизонтом, затем низенькие домишки да мертвая неоновая вывеска «Мотель «Островок в пустыне».
Завершив панорамную съемку, она наконец увидела его за металлическими столбами, поддерживающими изображенную на вывеске нырялыци-цу. Он стоял у дверей ближайшей постройки: рука и часть лица подсвечены его же собственным фонариком. В наушниках, подключенных к камере, она услышала слабый металлический щелчок, после чего дверь распахнулась настежь. Он повернулся и махнул ей рукой. Когда она подошла вместе с камерой поближе, то увидела, что это офис мотеля. Она сняла его и длинный конус света, падающий внутрь здания.
— Мы можем в эту ночь поспать здесь, — промолвил он, — а утром перегоним грузовик к яме.
— Хорошо, — она услышала в наушниках свой собственный голос с секундной задержкой, так как уже началась запись. Она не спеша прошлась по темному помещению, пока он опять ходил к грузовику. Достаточное количество света от звезд и ночной луны, просачивавшегося сюда, падало на серебристые контуры стульев, конторку и дверь за ней. Ничего, кроме пустоты. Как и во всех остальных комнатах мотеля.
Она знала, что по крайней мере в этой придорожной гостинице не будет проблем со свободной комнатой.
Он вернулся, держа в руках пару бумажных пакетов со свежей сменой белья и едой. Она прошла вслед за ним мимо конторки, в ту комнату, что была за нею. Пакеты были брошены на пол, а фонарик вертикально поставлен между ними так, что луч его расплылся овалом на потолке, наполняя комнату рассеянным сиянием.
Зеркало, покрытое толстым слоем пыли, но тем не менее целое, висело на стене рядом с дверью.
Она сняла с плеча сумку с блоком питания камеры и положила этот тяжелый предмет на стоявший у зеркала туалетный столик, а потом сняла это сверху, целя объективом в зеркало. Она настроила видоискатель так, чтобы в кадре была видна как можно большая часть комнаты, отразившейся в зеркале.
Сухие сандвичи и вода из термоса.
Они сидели на кровати, молча и не спеша прожевывали пищу; единственным звуком было... тихое гудение двигавшейся внутри камеры пленки. Запив последний сухарь, он уронил бумажный стаканчик на пол и лег на кровать. И зеркало отразило то, как он посмотрел на нее.
— Почему ты ее не выключишь? - Его рука потянулась к камере. — Ведь Фронт все равно всю эту ерунду повырежет.
Она пожала плечами, повертев в руках корку, которую ей вовсе не хотелось есть.
— Не знаю.
Но на самом деле она знала.
Бесконечная съемка — ни что иное, как единственно возможная для нее сдерживающая акция против того, что неумолимо затягивает его в такие глубины Судьбы, куда она уже просто не сможет за ним последовать. Когда его уже не будет на свете, останутся видеозаписи, и это будет плохо, совсем плохо, это будет лишь причинять ей боль, и такая рана уже никогда не заживет; она просто дура...
«Но ведь я больше ничего не могу сделать, тай пусть камера снимает... Пусть все мы будем гореть в геенне огненной».
— Ты не должна быть столь от меня зависимой.
Он знал. Он уже и так был очень далеко и лишен очень многого, а главное, той нормальной слепоты, что позволила бы ему стать с нею одним целым. И на какие же расстояния будут телеграфироваться их последние «прощай», прежде чем последняя связь между ними порвется и уйдет в небытие?
— Я даже и не пытаюсь... по крайней мере, больше это не повторится, — и это уже тогда, когда рука его оказалась под ее курткой, затем под рубашкой, и кожа его пальцев коснулась ее кожи, холодной или еще теплой? Она позволила ему привлечь себя... упала на кровать. Она знала, что это у них будет в последний раз. Прядь ее волос упала ему на лицо, она склонилась над ним. Руки двигались, затем замерли. В этих исполненных отчаяния движениях уже не осталось никакого изящества. Ее взгляд случайно упал на зеркало и отразившийся в нем объектив камеры. Она отстранилась от него и встала. Босые ноги ощущали зернистый песок на ковре.
— Я не хотела к тебе привязываться. — Она взяла камеру, лежавшую на туалетном столике. — Просто я не знала, смогу ли жить, если тебя потеряю.
Тени падали на его глаза, когда он посмотрел на нее.
— Такова жизнь. Не что иное, как продолжительный процесс потери всего того, без чего ты уже никак не сможешь...
Она кивнула. Волосы упали ей на плечо, образовав завиток на груди. Рука разблокировала кнопку «запись», и остаток ночи погрузился во мрак небытия.
А потом опять свет, и снова они были в пути. Сквозь ветровое стекло грузовика просматривался проселок, что уводил их в сторону от шоссе. Безжалостное утреннее солнце пробивалось сквозь клубившуюся за ними пыль.
Пока они ехали к борному руднику, ни он, ни она не проронили ни слова. Она поднесла камеру к глазу и стала снимать проносившуюся за окном пустыню. Его глаза не отрывались от дороги, прорезавшей многовековые залежи песка и пыли. В поле зрения попала сетка изгороди; а потом они уже проехали ворота и спускались по длинному серпантину, прорезанному вдоль склонов котлована.
Спускаясь по спирали вниз, они то попадали в тень, то под палящие лучи.
Дно котлована. Брошенная техника. Все это падало сквозь линзы объектива на серую электронику и сетчатку ее глаза.
Чистая площадка ближе к центру, с прекрасным видом на дорогу, ведущую к воротам, — там, на поверхности. Он остановил грузовик и заглушил двигатель. Мотор зачихал и, тяжело вздохнув, наконец-таки смолк. Тени таяли по мере того, как поднималось солнце.
Они ждали в кабине грузовика, чувствуя, как средиземноморская прохлада превращается в палящий зной. Медленная трансформация пустыни, молчание камней и песка, не нарушаемые их голосами. Они ждали молча. Его руки покоились на рулевом колесе. Ее лицо было скрыто видеокамерой. Словно бы они в прошедшую ночь причастились перед смертью и соприкоснувшаяся плоть передала некое Послание, а потом их тела отстранились, отпали друг от друга.
Неизмеримые расстояния застыли в звуке их дыхания, и все «прощай» мира медленно засыхали на ее коже.
Даже собственный голос сейчас безмолвствовал внутри нее: крохотный, серый, испещренный фосфорическими точками мирок в конце-концов поглотил куда более обширный. Камера съела реальность и превратила эту женщину в простого наблюдателя, в приложение, связанное с жизнью лишь пластиковым, черным козырьком на резинке, прикрывавшим сейчас ее глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25