Таковым оно было в поэзии Батюшкова, таким же оно явилось и в поэзии молодого Пушкина. Стихотворения, подобные «Городку», были для Пуш- кина путем к свободе тематической и свободе языковой. Позднее, думая о больших эпических формах, в част- ности о формах романа, Пушкин скажет в письме к А. А. Бестужеву: «Роман требует болтовни» (IX, 151). Высокому искусству поэтической «болтовни» Пушкин учится с самого начала своего творческого пути. Он учится этому искусству, в частности, в «Городке» — и не только учится, но и показывает его, проявляет его с высокой степенью совершенства.
Самое интересное в стихотворении «Городок» — все, что связано с изображением бытовой стороны жизни. Это характерно вообще для жанра послания. В. А. Грехнев не без основания видит «жанровую почву послания» в той сфере реальности, где поэзия сближается с бытом.
В значительной степени дружеские послания потому и представляют собой свободный жанр, что они тесно связаны с бытовой стороной жизни. Сфера бытового скорее всего открывала поэту путь свободы. Так это, во всяком случае, было у Пушкина. Интересно, что в лицейские годы Пушкин пишет немало любовных стихотво-
рений, и они у него наиболее условны и традиционно. В области любовной лирики культурные, жанровые, стилистические традиции были особенно сильны, и юному поэту трудно было избежать их плена. Иное дело — изображение быта. В мире художественно-бытового, в бытовых поэтических зарисовках господствует не предание, а конкретное, частное, неповторимое. Здесь меньше всего действуют всякие литературные влияния и литературные притяжения. Здесь Пушкину легче всего было идти собственными, непроторенными дорогами.
Черты самобытности в стихотворении «Городок» неотделимы от черт народности. Народные краски в изображении бытовых сцен больше всего делают это стихотворение оригинально-неповторимым. Настолько неповторимым и самобытным, что почти незаметными становятся в нем все те признаки, которые указывают на сходство с Батюшковым:
...Оставя книг ученье, В досужный мне часок У добренькой старушки Душистый пью чаек; Не подхожу я к ручке, Не шаркаю пред ней; Она по приседает, Но тотчас и вестей Мне пропасть наболтает. Газеты собирает Со всех она сторон, Все сведает, узнает: Кто умер, кто влюблен, Кого жена по моде Рогами убрала, В котором огороде Капуста цвет дала, Фома свою хозяйку Не за что наказал, Антошка балалайку, Играя, разломал...
Здесь у Пушкина все свое — слова, образы, интонации — и все неповторимо народно. Отталкиваясь от Батюшкова (как в других случаях от Державина или Жуковского), Пушкин в стихотворении «Городок» вырабатывает свою собственную поэтическую манеру, При этом
свою поэтическую самостоятельность он сам хорошо сознает. В послании «Батюшкову», написанном вслед за стихотворением «Городок», он заявляет: «Бреду своим путем: будь всякий при своем» (I, 349).
Дружеские послания относятся к тому жанру лицейской лирики Пушкина, которому сам он придает особо важное значение. Когда Пушкин задумывает издать сборник своих лицейских стихотворений, послания он хочет выделить в отдельный раздел и этим разделом открыть сборник. Все это, разумеется, не случайно. Послания — не только свободный жанр, но и наиболее лирический, исповедальный. По крайней мере у Пушкина он был таковым, точнее, он стал таковым.
В посланиях 1815 г. «К Пущину», «К Галичу» («Где ты, ленивец мой?») звучат сильные анакреонтические мотивы. Внешним образом эти и подобные им послания напоминают отчасти некоторые литературные образцы — отечественные и иностранные. Но искренность, естественность и непринужденность интонаций заставляют забыть о всех возможных образцах. Пушкин воспевает радость, вино, веселье — и это звучит и живет в его стихотворениях не как дань литературной традиции, а как выражение личного, как лирическое признание, как выражение бурлящей и переливающейся через край юной полноты жизни.
В эти годы, во времена юности, в Пушкине вообще необычайно сильно ощущение неограниченности, вечности бытия. У него все еще впереди и не будет конца этому «впереди» — это главное его чувство. Ему неведома даже мысль о смерти, смерти нет и никогда не будет, есть богатство жизни, которой нужно бесстрашно пользоваться. В послании «К Галичу» это его мироощущение выразится со всей определенностью:
Нам жизни дни златые
Не страшно расточать...
Не только это, но и многие другие дружеские послания лицейского периода полны искренних признаний — признаний души. Рассмотренные как целое, они представляют собой род дневника поэта, его чуть прикрытую ис-поведь. Так, исповедально, не только поэтическим наказом читателю и адресату, но еще больше самопризнанием звучат пушкинские слова из послания «К Каверину»:
Пока живется нам, живи,
Гуляй в мое воспоминанье;
Молись и Вакху и любви.
И черни презирай ревнивое роптанье:
Она не ведает, что дружно можно жить
С Киферой, с портиком, и с книгой, и с бокалом;
Что ум высокий можно скрыть
Безумной шалости под легким покрывалом.
Это исповедь, хотя и не по форме, по по содержанию, по самой сути своей. Пушкин ведь и сам часто — и не только в лицейские годы, но и всю жизнь свою — высокий ум скрывал «под покрывалом» шалости и живой игры. Это, может быть, нужно было ему для равновесия, это помогало сохранить гармонию во всем. И это помогало сохранить себя самого, свое независимое, духовное «я» от чужих и чуждых взоров.
Стихотворные дружеские послания Пушкина во многом сродни его дружеским письмам в прозе. И те и другие живут и воздействуют в атмосфере литературной и языковой свободы. И там и здесь Пушкин чувствует себя наиболее открыто, раскрепощенно, и там и здесь легкие разговорные интонации, блеск как бы нечаянного остроумия, господство стихии импровизации, непринужденный ход мысли. Недаром жанр стихотворных посланий иногда у Пушкина контаминируется с письмами, оба жанра легко и почти незаметно сочетаются, становятся частями единого целого. Это оказывается возможным благодаря их внутренней близости. Приведу пример из письма Пушкина к дяде Василию Львовичу от 28(?) декабря 1816 г.: «В письме Вашем Вы называли меня братом; но я не осмелился назвать Вас этими именем, слишком для меня лестным.
Я не совсем еще рассудок потерял,
От рифм бахических шатаясь на Пегасе.
Я знаю сам себя, хоть рад, хотя не рад,
Нот, пет, вы мне совсем не брат,
Вы дядя мой и на Парнасе.
Итак, любезнейший из всех дядей-поэтов здешнего мира, можно ли мне надеяться, что Вы простите девятимесячную беременность пера ленивейшего из поэтов — племянников...» и т. д. (IX, 10).
По свободному ходу мысли и остроте мысли не подобны посланиям, но близки к ним пародийные стихотворения Пушкина. Их написано Пушкиным в лицейский период также немало. Пародийные стихи для него — это тоже дорога вольности: тем они его и привлекают в первую очередь.
Жанр пародии позволяет не только преодолевать все литературно заштампованное, инерционное, но и демонстрировать его художественную несостоятельность. Вместе с тем он позволяет выявить остроту и живость собственного ума — оригинального ума. В пародийных жанрах легче всего быть смелым и независимым в мысли и чувствовать свою силу.
В стихотворении «Тень Фонвизина» Пушкин пародирует не только тех, кто ему чужд, но и тех, у кого он учился,— не только Хвостова, но и Державина. Б. В. То-машевский писал по поводу этого стихотворения: «...для того чтобы осмеять Державина, хотя бы и за его поздние стихи, нужна была и своего рода смелость, и свобода от предрассудков».
В 1816 г. Пушкин пишет пародийное стихотворение «Усы», которое обозначает — разумеется, не всерьез — как «философическую оду». Это стихотворение — шутка в духе французских писателей, которая позволяет Пушкину играть словами, наслаждаться свободной словесной игрой. Наслаждаться словесной игрой — это, впрочем, для Пушкина не просто шутка. Это ощущение творческой силы, это род испытания творческой силы. Подобную пародийную и всякую иную словесную игру любил не только молодой, но и зрелый Пушкин.
Естественно, что в лицейские годы Пушкину далеко не все одинаково удавалось. Он шел к известности, к славе быстро, с поражавшей всех стремительностью. Но путь его тем не менее не был гладким и не был исключительно путем восхождения. В иных его лицейских стихах «было много книжного, модного, не порожденного личным опытом». Его любовные стихи «Окно», «Осеннее утро», «Разлука» и др. отличались гладкостью и вместе с тем безликостью. Удивляться этому нечего: в лицейские годы Пушкин только начинал свой путь поэта. Достойно удивления другое: уже в самом начале пути
Пушкин не просто многое обещал, но им были созданы подлинно большие поэтические ценности.Весной 1817 г. закончился лицейский курс. Наступило время прощания с местами, которые сделались дороги, прощания с друзьями. Теме дружбы и прощания посвящены последние лицейские стихотворения Пушкина —. его послания к лицейским друзьям. Они в разном роде: иные слегка шутливые («Товарищам»), другие взволнованные и серьезные («Разлука»). При этом в них заключено многое «на всю жизнь». Как высокое поэтическое пророчество звучат ого слово из стихотворения «В альбом Пущину»:
Ты вспомни быстрые минуты первых дней,
Неволю мирную, шесть лет соединенъя,
Печали, радости, мечты души твоей,
Размолвки дружества и сладость примиренья,
Что было и по будет вновь...
И с тихими тоски слезами
Ты вспомни первую любовь.
Мой друг, она прошла... но с первыми друзьями
Не резвою мечтой союз твой заключен;
Пред грозным временем, пред грозными судьбами,
О милый, вечен он!
Последним словам стихотворения суждено было сбыться, быть может, еще более, чем предполагал поэт. Грозные времена и грозные судьбы ожидали впереди и Пущина, и Кюхельбекера, и Дельвига, и самого Пушкина. И всегда, как бы тяжело ни складывалась их жизнь, голосом радости и утешения был для них голос верной лицейской дружбы.
ПЕТЕРБУРГ (1817-1820). ПОЭМА «РУСЛАН И ЛЮДМИЛА»
С середины 1817 г. начинается петербургский период в жиани и творчестве Пушкина. Лицей окончен, сданы экзамены, отпразднован первый выпуск лицея. Лицеисты разъехались по разным местам, в разные стороны. Пушкин получил назначение па службу при министерстве иностранных дел. Служба была более номинальной, нежели действительной. Место службы Пушкин посещал редко и никаких способностей к службе и тем более рве-
ния не проявлял. Быть чиновником, служить и в молодости, и всю жизнь было противно натуре Пушкина.Да и явился он на место службы не сразу. Лето 1817 г. он проводит в Михайловском. «Вышед из Лицея,— вспоминал Пушкин позднее,— я почти тотчас уехал в Псковскую деревню моей матери. Помню, как обрадовался сельской жизни, русской бане, клубнике и проч., но все это нравилось мне недолго. Я любил и доныне люблю шум и толпу и согласен с Вольтером в том, что деревня est le premier...» (VII, 238).
В сентябре 1817 г. Пушкин вернулся из Михайловского в Петербург и, исключая лето 1819 г., когда он снова ездил в Михайловское, в Петербурге он прожил безвыездно до 1820 г., до самой своей южной ссылки. Петербургская жизнь сразу же захлестнула его. О городской жизни он давно мечтал, давно к ней рвался. Еще в марте 1816 г. он пишет Вяземскому о своем желании поскорее променять лицейское уединение на Петербург:
Блажен, кто в шуме городском
Мечтает об уединенье,
Кто видит только в отдаленье Пустыню,
садик, сельский дом...
(IX, 8)
Для молодого Пушкина это искренние желания и искренние признания. Это позже он будет вспоминать время, проведенное в лицее, как высокую радость, как светлые часы и дни своей жизни — как всегда потом будет вспоминать с радостью и удовлетворением всякое свое «уединение», вынужденное и невынужденное. Но пока что он всеми силами и порывами души рвется в городской шум, навстречу новым и пестрым впечатлениям большого города.
В Петербурге с первых же дней своего там пребывания Пушкин становится завсегдатаем театров. Он все больше сближается с театральным миром, становится в нем своим. Он посещает литературные вечера у драматурга Шаховского, знакомится с трагической актрисой Екатериной Семеновой и балериной Истоминой, с актрисой Колосовой и актером Сосницким и т. д. Когда позднее, В «Евгении Онегине», Пушкин станет описывать петербургский театр, он будет это делать по живым впечатлениям, в соответствии с собственными наблюдениями.
В Петербурге Пушкин активно участвует в деятельности литературного общества «Арзамас». Возникшее еще в 1815 г. для противодействия тому направлению в русской литературе, которое представляла «Беседа любителей русского слова» во главе с Шишковым, общество «Арзамас» являлось объединением лиц разных политических взглядов и течений: были тут и консерваторы, и либералы, и будущие декабристы. Связывали их общие литературные симпатии и дружеские отношения. По существу с «Арзамасом» Пушкин был связан еще в лицее, хотя в то время ощо по числился формальным членом общества. В лицее он писал стихи в духе истинного арзамасца, а одно из таких стихотворений, послание «К Жуковскому» (1816), так и подписал: «Арзамасец».
В Петербурге Пушкин становится действительным членом общества и принимает участие в его работе самым непосредственным образом. Здесь исполняется его давняя мечта участвовать «в невинном удовольствии погребать покойную Академию и Беседу губителей российского слова» (IX, 9). Литературная полемика и литературная борьба с шишковистами ведется в «Арзамасе» не только с запальчивостью, но и весело, изобретательно. Они насыщены элементами живой игры, пародии, розыгрыша, комического театрального действия — литературная полемика «Арзамаса» сама была родом искусства. Может быть, именно это в «Арзамасе» и было особенно близким Пушкину. Его деятельность в «Арзамасе», впрочем, не продолжалась слишком долго, поскольку и сам «Арзамас» просуществовал недолго. К 1818 г. прекратилась его деятельность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30