— Нет, нет... Не надо, ничего не надо,— торопливо пробормотал он и отвел взгляд от поднятого к нему встревоженного лица.
— Я помогу вам дойти до ограды. Посидите. У вас даже губы белые,— озабоченно продолжала девушка..
— Спасибо, уже все в порядке.— Он отодвинулся от витой колонны, попытался улыбнуться.
— Солнце жаркое,— как бы оправдываясь, проговорила девушка.— А вы с непокрытой головой...
— Я... привык...
Чуть-чуть улыбнувшись, она кивнула и, стуча каблучками сандалет, побежала дальше к отвесной лестнице в конце улицы.
Серж смотрел ей вслед с благодарностью. Еще несколько минут назад он ни за что бы не решился войти во двор, разузнать, не живет ли где-нибудь здесь Коше-лева. А теперь он это сделает. В городе, видно, принято так просто, доброжелательно обращаться к незнакомым людям...
Особняк занят каким-то учреждением, но во дворе большой дом. Даже сквозь ограду видно развешанное на балконах белье.
Могла ведь его сестра перебраться жить в этот дом;' Если спросить у «консьержки... И вдруг... немыслимый ответ: поднимитесь на третий этаж!..
Невероятно... И все же не уйти так. Никак не уйти, не попытавшись хоть что-нибудь узнать.Но как ни убеждал себя Серж, что все очень просто,— войти и спросить, он еще долго стоял на месте, оттягивая минуту, когда нужно будет, надавив пуговку звонка у дверей с табличкой «дворник», задать первый
вопрос.Консьержка, или, как, очевидно, принято говорить здесь, дворничиха, полная пожилая женщина, сидела у телевизора. Она обернулась, поправила на плече цветастый сарафан и с недовольным видом воззрилась на Сержа.
Он не ждал такого приема и растерялся.
— Что вы застряли в дверях, как каменный гость? — бросила она.
— Я зашел узнать...
— Вижу, что зашел. Нет покоя ни днем, ни ночью! Ну что там у вас? — все так же раздраженно спросила дворничиха.
Серж машинально сделал шаг назад. Жалкая, заискивающая улыбка искривила губы, словно перед ним стоял марсельский ажан.
— Простите, ради бога,— пролепетал он, шаря и не находя ручки дверей.
— Тю, ненормальный,— пробормотала дворничиха, немало удивленная таким оборотом.— Куда ж вы? — И, видя, что Серж сейчас убежит, схватила его за рукав.
Он не посмел высвободиться из ее рук и еще раз униженно повторил:
— Простите, я... Я не знал... — чего именно он не знал, Серж не пояснил.
Окончательно сраженная его извинениями и убитым видом, дворничиха оттащила его от дверей и миролюбиво сказала: ...
— Самодеятельность передают. Внучка у меня танцует. Вот и боюсь, как бы не пропустить. — Она обернулась к телевизору, чтобы получше услышать диктора, объявляющего очередной номер программы. — Наверное, после этой пары выступит. Так в чем дело?
— Ничего... Я пойду... Не буду мешать... — тихо произнес Серж.
— Вовсе вы не мешаете, говорите, что вам нужно,— спросила женщина уже совсем другим тоном и даже
улыбнулась, добавив: — Говорите же, чудак вы этакий. Бабы, что ли, испугались?
— Я... Может, вам известно... не живет ли здесь... Ко-шелева?— с трудом выдавил он.
— Кошелева? Кошелева... Нет, такой не числится.— Тон дворничихи снова изменился, отвечала она строго, по-деловому.
— Но раньше... раньше... жила? — Серж тревожно вглядывался в лицо женщины. Может, ей припомнится, разгладится морщина на переносице, оживятся глаза:— Ну как же, Кошелева...
Но лицо дворничихи не менялось. Она покачала головой и равнодушно сказала:
— Нет, не жила. Я сразу после войны приехала. Дом еще был разрушенный. И тот, что на улицу выходит, тоже.
Ничего от прежней раздражительности и грубости уже не было в ее обращении, и Сержа настолько это подбодрило, что он решился задать еще один вопрос:
— И потом отстраивали тот... что на улицу выходит?
— А как же! Все как есть восстановили. С лестницей одной сколько было возни. Красивая там лестница. Даже смотреть приятно. Сама я строителей повела, показала, где недостающие ступени взять. Возле совсем загубленного дома набрали...— уже с явным удовольствием рассказывала дворничиха, не забывая, однако, поглядывать на телевизор.
Серж понимал, что говорит она, вероятно, из вежли-вости, желая загладить грубость, которой его встретила, и мысли женщины заняты совсем другим. Но он все не уходил. Ведь убеждал себя, что встреча с сестрой не произойдет вот так, совсем просто. Убеждал, хотя где-то в глубине души все же надеялся.
— А как она выглядит, Кошелева? — спросила дворничиха и указала Сержу на стул.— Молодая она или старая?
Он поблагодарил, но не сел, а живо ответил, обрадованный этим явным знаком внимания:
— Ей, вероятно, сорок три — сорок пять лет. А выглядит...— Он запнулся. Ведь сестра могла быть совсем не такой, какой представлялась ему, и он неуверенно заключил: —Нет, не знаю, как она выглядит.
Дворничиха озабоченно покачала головой и посоветовала:
— Вы вот что, идите прямо в милицию. Скажете год рождения, имя, отчество, и через час вам представят адрес вашей знакомой...
Он должен был сказать «до свидания», поблагодарить. Должен был уйти, но вместо всего этого робко спросил:
— А тот дом... что на улицу... вы не знаете, кому он принадлежал?
— Жакту. Кому ж еще?! И до войны жакту. Ведомственные, они все больше новые.
Серж чуть было не спросил, кто такой Жакт. Но после слов о ведомственных домах сообразил, что фамилией непонятный «жакт» быть не может.
— И до революции — жакту? — Вопрос этот был задан даже в несколько шутливом тоне.
Женщина рассмеялась. Серж тоже улыбнулся, хотя ему вовсе не было весело. А если он ошибся? Если еще где-нибудь есть похожий дом, с такой же лестницей и канделябрами?..
— Старушка одна когда-то тут жила, так рассказыва- ла: хозяином того дома был буржуй, все, как есть, бро-сил и драпанул с беляками!
— Во Францию? — взволнованно спросил Серж. Он уже не сомневался. Все верно. Только бы узнать, где живет старушка. Только бы дворничиха снова не рассердилась, не выгнала его вон.
— Точно не скажу, куда удрал.
— А старушка... Где она живет? Скажите, пожалуйста, скажите... Я уплачу!..
— За что уплатите? — удивилась дворничиха.-— Анна Петровна живет как раз напротив. Квартира три... Вы, как я понимаю, историей нашего города интересуетесь?
— Да... В некотором роде...
— Так я и знала... Племянник мой тоже по этой части. Экскурсоводом работает. Всем интересуется: что да когда.— Дворничиха, видимо, намеревалась еще что-то сказать о племяннике, но тут диктор, приятно улыбаясь, стал называть участников самодеятельности. Серж для нее перестал существовать. Женщина бросилась к телевизору, усилила звук...
На улице Серж взглянул на часы. Времени еще достаточно. Но если б даже оставалось всего несколько минут, он все равно перебежал бы дорогу, чтоб разыскать Анну Петровну, женщину, что-то знавшую о «буржуе».
Это слово, столь пренебрежительно брошенное, вернуло Сержа к действительности. Дворничиха, вероятно, говорить бы с ним не стала, узнай она, что сбежавший «буржуй» — его дед, взявший и внука своего в «бега». Неприятное, горькое чувство... Словно под чужой личиной, жалким обманщиком разгуливаешь по городу.
Но что изменилось бы, если б он сказал правду мальчику, той энергичной женщине и мужчине с продовольственной корзинкой, советовавшим «товарищу» пойти по Дерибасовской?.. Многое, наверное, изменилось бы. Пропали бы доверчивость, приветливость, искренность. Но уместно ли вообще, ни с того, ни с сего, пускаться в объяснения? Серж и так знает, что он не менее чужд всем этим людям, чем его дед. У них своя жизнь, и до какого-то эмигранта им нет дела. Еще до приезда в Россию он это знал. Но только теперь с особой остротой почувствовал свою неприкаянность. Да, он чужой здесь, чужой там. Всем. Везде. Словно вычеркнутый из списков живых.
Лишь встретив Жюля и его товарищей в то тяжелое время, он в какой-то мере мог считать себя равным среди них. И не только он один, все те, кто был с маки. И все они, вместе взятые, больше всего обязаны таким, как Вера Оболенская, брат и сестра Максимовичи, и другим участникам Сопротивления, расстрелянным гитлеровцами. В Тулузе дочери известного композитора воздвигли памятник. Эти женщины, выброшенные из жизни, оказались выше, благороднее таких, как Алин. Да, в те времена человек не был просто и только эмигрант. Он. был либо подлецом, явно или тайно якшавшимся с гитлеровцами и власовцами, либо патриотом, воевавшим против фашизма.
Но потом все сгладилось, все забылось. И снова насущный хлеб — милостыней чужой страны...
Знает ли Вавилов, скольких эмигрантов угнали в лагеря только за то, что они русские? Знает ли о Вере, о дочери Скрябина, партизанке, убитой в бою... О многих других, не пожелавших склонить перед фашистами головы?..
Но спросить об этом нельзя. Нельзя, чтоб не подумал Вавилов: нарочно заговорил. Не бескорыстно... Получится, будто приехал сюда оправдываться, объясняться. Нет, нет, только бы увидеть сестру, вот так взглянуть на русскую землю, взглянуть на русских, большего ему не надо.
Так он и скажет Анне Петровне. Ищу сестру. Помогите найти.
Тогда не будет она называть его «товарищ», и исчезнет, пропадет отвратительное состояние невольного обмана...
Серж перешел улицу и, справившись у ребятишек, игравших в классы, где нужная ему квартира, позвонил.
Дверь отворил русый юнец с такими длинными волосами, что в полутьме коридора Серж было принял его за девушку. Эти претенциозные космы никак не гармонировали с его веснушчатым, озорным лицом. Поправив выбившуюся из шорт майку, он деловито сообщил, что Анна Петровна действительно живет здесь. Но «в данный момент» уехала на аэродром. К ней в гости приезжает дочь. Когда Анна Петровна возвратится? Неизвестно. Дочка сообщила в открытке, что прилетит сегодня. А сколько из Москвы на день самолетов приходит?! Ужас! Вот и встречай каждый. Великие люди обычно рассеянны, и дочка Анны Петровны тоже... Старушка ночь не спала и с рассветом уехала ее встречать...
— Жаль...— огорченно произнес Серж.
— А может, подождете? Я и сам их жду, как дня голубого! — воскликнул юноша,— Защита диплома на носу. Вчера раздобыл нужнейший английский журнал и вот — мучаюсь. Что перевел, а что как заколдовано. Ни с места!.. В словаре даже ни черта похожего нет.
— Может, я попробую помочь? — неуверенно спросил Серж, чувствуя, что только так надо ответить на сетования юноши.
— Так вы знаете английский? Вот это мне повезло! — Он осторожно подтолкнул Сержа к двери в большую комнату с чертежной доской посередине и двумя столами, заваленными книгами.
— Как тебе не стыдно, Олежка?! Пристал к незнакомому человеку! — укоризненно произнесла молодая женщина, которую Серж только теперь заметил в полумраке комнаты.
Однако укоризна была явно напускной, потому что женщина, выразительно взглянув на Олежку, бросила ему брюки, освободила стул, открыла ставни, защищавшие комнату от солнечных лучей, и вышла.
— Вы преподаете английский? — спросил Олежка из-за портьеры, где приводил в Порядок свой туалет.
— Нет, не преподаю...— Серж собрался объяснить своему новому знакомому, откуда он знает английский язык. Но Олежка уже подбежал к столу и, наклонившись, взял листок с выписанными фразами.
— Вот, прошу вас,— сказал он умоляюще.
Для Сержа, с детских лет в совершенстве владевшего английским, перевод не составлял никакого труда. Олежка восторгался легкостью, с какой его новый знакомый расправлялся с трудными техническими оборотами.
— Теперь у меня полный порядок! — воскликнул он.— А то хоть волком вой. Только и надежды было, что на дочку Анны Петровны.
— Она знает английский?
— Еще бы! Биофизик. В прошлом году защитила диссертацию. Представляете?! Биофизик в наши дни. Но, между нами говоря, английский вы все-таки знаете лучше.
Через полчаса перевод был готов.
— Хотите... Хотите, я вам свой билет на футбол отдам. Западная трибуна?! — В приливе благодарности Олежка полез в карман за билетом.
— Нет, нет! Ради бога, не надо! — Клянусь, мне не жалко!
— Я не большой любитель футбола,— улыбнувшись тому, как округлились глаза Олежки, ответил Серж.
— Не поверю... Вы уже уходите? А что передать Анне Петровне? Когда вы опять зайдете?
— Дня через два. Сейчас ей, конечно, захочется побыть с дочерью. Она приедет надолго?
— Не думаю. Ее муж и сыновья в Москве.
— Вот видите. Значит, пока не буду ее беспокоить. Извините, Олег, за вторжение...
— Ну что вы, что вы! Большое вам спасибо. Просто огромное спасибо! Уж сегодня я со спокойной совестью пойду на футбол!..
Сопровождаемый возгласами благодарности, Серж вышел на улицу.Теперь это была уже совсем знакомая улица. И дом, где он жил, и портал, и даже чугунная ограда вокруг палисадника. Но задерживаться он не мог, хотя с удовольствием походил бы здесь еще.
До трех оставалось около двадцати минут, и Серж зашагал быстрей. Неудобно заставлять Вавилова ждать...
Да, жаль, что повидать Анну Петровну не удалось. Старушки обычно любят предаваться воспоминаниям. Если она помнит деда, то, вероятно, помнит и всю семью Кошелевых — сестру, отца, маму... Но, при всем желании-поскорее увидеться с Анной Петровной, вторгаться сейчас в ее дом в высшей степени бестактно. В высшей степени.
Но, если уж самому себе честно признаться, то, несмотря на все условности хорошего тона, Серж не утерпел бы, снова наведался бы к Анне Петровне, если б не предстоящее свидание с тетей Маней. От нее он, конечно, многое сегодня узнает. И вдруг в комнате, в которую он войдет, окажется женщина, и, указав на нее, тетя Маня скажет: «Знакомьтесь, ваша сестра...»
Разве такое исключается? И у Вавилова утром был вид настоящего заговорщика. И время он назначил, три часа... Почему именно три?
А вообще-то... Вообще, такие размышления подстать Пете или Олежке, но не человеку, которому вот-вот пойдет шестой десяток...
Вавилов сидел уже на скамье, старательно вытирая платком вспотевшее лицо. Видимо, он только что пришел.
— Побродили? — спросил он. И по тому, каким беспечным тоном был задан вопрос, было ясно, что Юрий отлично знал, где «бродил» гость и ответа, конечно же из деликатности, не ждал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21