Я заставил его убрать их со стены.
Комендант снял очки и начал протирать их серым от грязи носовым платком. Он снова замолчал. Брайони набрала уже было воздуха, чтобы задать следующий вопрос, и тут в голове у нее раздался голос: «Дождись подходящего времени». Перрин засунул платок обратно в карман, посмотрел стекла очков на свет, а потом обеими руками осторожно водрузил их на нос. После этого внимательно поглядел на Брайони.
– На мой взгляд, эта работа не для женщин. Расследование убийств. Мне не нравится обсуждать все это с юной леди.
На этот раз Брайони не выдержала:
– Мистер Перрин, заверяю вас, я…
– Твердый орешек, так надо понимать? Вы это хотели сказать? Полагаю, вы должны понимать, что делаете. Видите это окно? Встаньте и посмотрите в него, потому что с того места, где вы сидите, двор не виден.
Окно занимало по ширине почти всю стену, но подоконник находился на уровне груди. Оно было невероятно грязным. Потеки дождя засохли среди сплошного слоя застарелой пыли. Выглянув, Брайони увидела большую мощеную площадку с каменным фонтаном посередине – да ему лет двести, не меньше, прикинула она. Должно быть, этот фонтан находился здесь еще до постройки общежития. На скамье сидел студент, читавший записи, а еще двое болтали неподалеку.
– Есть там птицы? – спросил Перрин.
– Несколько голубей.
– Я люблю птиц, – сказал комендант. – По утрам я выхожу кормить их, зимой обязательно. Я всегда так делал. Птички прекрасно знают, кто их друзья. Они от меня никогда не разлетаются. Так вот, окно комнаты Квина выходило на эту сторону. И как-то утром, когда я крошил кусок хлеба, у меня вдруг возникло отчетливое ощущение, что за мной наблюдают. Знаете, как говорят: спинным мозгом почувствовал. Мне и вправду показалось, что мурашки по спине поползли. Я посмотрел наверх и заметил, как он глядит на меня из окна.
На следующее утро Квин снова был там. Тогда я решил выходить во двор в разное время. В тот год парень рано вернулся с рождественских каникул – хотя вообще-то он всегда очень рано возвращался с каникул, – но тот раз я очень хорошо запомнил, это случилось за неделю до начала семестра, и в общежитии было мало ребят. У меня не было особых забот, я просто приходил на дежурство, занимался всякой рутиной, проверял расписание на будущий семестр и все такое. И вот я услышал снаружи шум – странные звуки. Пронзительные крики, писк. Я выглянул: там был Квин, вокруг него суетились голуби, а он наступал им на головы. Выглядел парень как законченный маньяк. А птицы сбились в панике в кучу, глупые создания, вместо того чтобы разлететься в разные стороны. Я постучал в окно, окликнул его, а затем стрелой бросился во двор и столкнулся с ним в дверях. Квин был совершенно спокоен. И только представьте: я позволил, чтобы это сошло ему с рук. Если бы мне тогда хватило ума, я бы просто размозжил парню голову о стенку, но я ограничился тем, что наорал на него, заявил, что он чертов псих и пусть он лучше собирает вещички и катится подальше, что он не останется больше в общежитии. А Квин стоял, слушал меня и улыбался. А потом с такой мерзкой ухмылочкой произнес: «Они были больны, комендант. У них была чесотка».
Он убил восемь несчастных птиц, а одна все еще трепыхалась на земле. Я принес ее домой, но она умерла через пару дней. Конечно, я подал жалобу в дисциплинарный комитет, и Квина вызвали на заседание – и он явился, и дал объяснение, – он представил рисунки и медицинские справки, объясняя, что птицы были больны, а он их просто пожалел и хотел остановить распространение инфекции. В заключении комитета говорилось, что впредь он должен обратиться с любой возникшей у него проблемой к коменданту, который и примет решение, как лучше поступить. И все. Даже мелких неприятностей – и то у Квина не было.
К концу семестра я уже был не единственным, кто считал его маньяком. Ко мне постоянно поступали жалобы от других студентов на антиобщественное поведение Квина. Иногда он начинал подозревать в злом умысле людей, которые случайно на него посмотрели. Начинал угрожать им, ругаться, если только на мгновение встретился с ними взглядом. Обычно Квин бродил по общежитию с этой вечной своей улыбочкой и пялился на всех, словно чеширский кот. Он принимал массу наркотиков, я знал об этом, но доказать было трудно. Да и потом не он один это делал. Мы поймали как-то пару ребят: они оказались настолько глупы, что оставили эту дрянь у себя в комнатах, и их исключили до конца семестра. Квин был слишком умен, чтобы позволить себе так попасться, но что-то должно было случиться, разрази меня гром, и уже в середине семестра я был уверен: на экзаменах он обязательно провалится.
История Перрина опять прервалась долгой паузой: комендант, очевидно, исчерпал силы.
– Не хотите сделать перерыв, мистер Перрин?
– Я хотел бы покончить с этим и уже не возвращаться к неприятной теме, если вы не возражаете.
– Как вам угодно. Я готова. Итак, что же случилось?
– Завалил экзамен по анатомии, так сказано в отчете. Но я думаю, там было что-то посерьезнее. У Квина по анатомии всегда были отличные оценки. Всегда. Должно быть, он просто натворил что-то на практике. Другие студенты рассказывали, что пришел старший преподаватель и остановил его, потому что Квин якобы искромсал труп – изрезал его вдоль и поперек на полоски.
– А в личном деле это записано?
– Нет. Как я сказал, мне об этом рассказывали другие студенты. Они были поражены его поступком и боялись, что это как-то отразится на их работе, поэтому спрашивали у меня совета. Но все дальше пошло гладко, так что им не понадобилась помощь.
– Понятно. Значит, в личном деле ничего не записано?
– Нет, но наверняка тот преподаватель – я сейчас не могу припомнить, кого ребята мне называли, – должен был представить докладную начальству. А затем уже экзаменационная комиссия должна была посмотреть, что такое Квин там натворил. Так что очень может быть, что где-то остались бумаги – докладная и все такое.
– А профессор Годвин участвовал в этом деле?
– Годвин был председателем экзаменационной комиссии, именно он должен был подписать приказ об исключении Квина.
– И с тех пор вы ничего про него не слышали?
– Ничего. Но это отвратительное преступление… Кто знает?
– Надеюсь, что мы узнаем, и достаточно быстро. Еще один момент. Как он выглядел?
– Его внешний вид менялся. Когда Квин впервые появился здесь, он выглядел обыкновенным школьником – округлые щеки, короткие волосы, очки в черной оправе. Через несколько месяцев он отрастил волосы, заметно похудел. И очки тоже сменил. Завел эти мерзкие современные штуковины в тонкой металлической оправе – как у парня из «Битлз», они тогда были в моде.
– Как у Джона Леннона?
– Точно. Думаю, он старался выглядеть, как Джон Леннон. Еще год спустя Квин пытался подражать другой звезде – еще хуже – у того парня еще такая копна кудрявых темных волос. Сначала Квин их слегка подкрашивал, я уверен, но к моменту отчисления они стали совершенно черными. А может, наоборот, он потом их красил. Бог его знает, как он теперь выглядит. Тут я вам не помощник.
Брайони убрала блокнот и встала.
– Вы оказали нам огромную помощь, мистер Перрин. Спасибо. Суперинтендант полиции Макриди, который возглавляет расследование по данному делу, возможно, захочет сам побеседовать с вами, но я уже и так отняла у вас сегодня слишком много времени. Еще раз спасибо.
– Было бы за что, – ответил Перрин и открыл перед ней дверь.
Глава 13
Когда Донна вошла в кафе, – опоздав на десять минут, в коротком кожаном плаще, распахивающемся при ходьбе и демонстрирующем мини-платье на поясе, – Брайони отметила, как сидевшие за столиками возле дверей мужчины вытягивают шеи, чтобы получше рассмотреть красотку. Брайони покосилась на собственную невзрачную юбку и нечищеные туфли, но неожиданно вместо смущения и досады испытала облегчение, почувствовав себя в безопасности. Когда вокруг бродят уроды вроде Мэтью Квина, вовсе не хочется привлекать всеобщее внимание, решила она. Интересно, Донна когда-нибудь задумывалась об этом?
– Привет! Присмотри за моими вещами, пока я закажу чашку чая. – Донна бросила розовую холщовую сумку изрядного размера на стул напротив Брайони; пряди светлых волос упали ей на лицо, когда она наклонилась, чтобы достать кошелек. Девушка отбросила их назад резким движением головы, одновременно выпрямившись, но они тут же скользнули на прежнее место.
– А где твой шлем? Ты, кажется, говорила этим утром, что надеваешь мотоциклетный шлем?
– Оставила на работе. Ближе к делу, Брайони Уильямс: где твой зонт?
– У меня его нет.
– Вот именно. Но ходят слухи, что с зонтом Макриди случилось нечто подозрительное, и не исключено, что ты можешь помочь полиции в расследовании этого дела.
– О, черт! Черт, черт, черт!
– Еще чая?
Донна вернулась с двумя чашками апельсинового чая, длинной булочкой и мороженым.
– Итак, около четырех часов пополудни меня не было на месте, но впоследствии дежурный сержант сообщил мне, что была спецдоставка из центрального подразделения Вест-Энда, включавшая один-единственный предмет, а именно – зонт Макриди. Кто-то забыл его в вестибюле.
– А как они определили, кому принадлежал зонт?
– Все знают зонт Макриди. Это фамильная реликвия или что-то вроде этого.
– А почему вдруг решили, что эта история имеет отношение ко мне?
– Стив Латем видел в окно, как ты свернула за угол в направлении Вест-Энда, а зонт показался ему великоватым для тебя.
– Я начинаю ненавидеть этого парня.
– А Стив, между прочим, считает тебя хорошенькой. Он сам мне сказал.
– Он считает меня тупой.
– Ну и на здоровье. Это дает тебе временное преимущество.
Брайони автоматически начала собирать рассыпавшиеся по столу крупинки сахара в маленькую горку.
– Но я не могу позволить, чтобы Макриди считал меня тупой.
– Перестань. Не надо этого бояться. Он тебя насквозь видит. Босс убежден, что ты просмотрела дело еще до того, как он успел его открыть.
– Похоже, ты знаешь все на свете.
Донна подалась вперед, сделала глоток чая, посмотрела на Брайони, а потом поставила чашку на блюдце: та громко звякнула.
– Давай лучше подумаем о нашем деле, – заявила Донна. – Теперь нам известна более полная картина. Макриди в пять часов обзвонил всех младших офицеров группы, чтобы сообщить о содержании папки. Мне велено работать в двух направлениях: по утрам в университете, по вечерам в «Висячих Садах». Так что, боюсь, ни в какое кино мы не попадем. В восемь тридцать я должна быть в Холланд-парке. Как ты думаешь, они изменили название паба после того, что там случилось?
Брайони раздавила большую крупинку сахара краем чашки и погрузилась в созерцание образовавшегося полумесяца.
– Может быть. Но паб существует там уже лет триста или около того. Разве ты не видела в деле старинный рисунок с его изображением? Тогда там были подвесные корзины. Множество туристов приходит туда ради цветов – они завоевали целую кучу наград и призов. Насколько я понимаю, все это благодаря парню по фамилии Кендрик.
Донна направила на Брайони палец с длинным ухоженным ногтем:
– Грег Кендрик, правильно? Подозреваемый.
– Правильно. Между прочим, интересный тип. Прекрасный ботаник. Последняя запись в деле – в феврале прошлого года – указывает на то, что он по-прежнему работает в «Висячих Садах», значит, хозяин заведения ему доверяет.
– Или просто не хочет потерять хорошего работника. Если он заботится о том, чтобы заведение выглядело живописно, а это способствует успеху предприятия, то его владелец постарается убедить себя и всех остальных в том, что парень и мухи не обидит. Макриди сказал, что персонал паба именно так его и охарактеризовал. Про массовых убийц всегда так говорят.
– Ты имеешь в виду серийных убийц, – поправила Брайони.
– Называй их как хочешь, но этот – настоящий сумасброд. И он должен обладать силой и ловкостью обезьяны. Как ему удалось затащить наверх тело бедной женщины?
Брайони разделила собранный на столе сахарный песок на две параллельные линии.
– Ну, это, конечно, вопрос. Именно поэтому Кендрик оказался главным подозреваемым. Он ведь привык таскать наверх тяжелые корзины, привязывать их проволокой и подвешивать к решетке крыши.
Донна содрогнулась:
– Жуткое дело! Ты читала отчет об аутопсии?
– Я с ним только бегло ознакомилась.
– Макриди сказал, что на данном этапе не хочет погружаться в него. Он хочет сперва уточнить некоторые детали. Но объясни мне: женщина была мертва еще до того, как он затащил ее туда?
– Согласно данным аутопсии, нет. Бедняга умерла от потери крови. Но она наверняка была без сознания. Я искала, нет ли там упоминаний про формальдегид. Если убийца вырубил ее с помощью этого вещества, значит, у нас есть реальная связь между двумя делами. Но, боюсь, тут нам не повезло. Однако, в любом случае, преступник не смог бы провернуть все эти свои художества, если бы она кричала или сопротивлялась. А рот у женщины не был заклеен. И он произвел сложные манипуляции с ее телом: опутал гирляндами из красной герани, затем обвил вокруг торса цепь, пропустил ее между ног, чтобы она не перевернулась. Шел дождь, так что кровь, стекавшая на мостовую, была почти полностью смыта.
– Неужели дождь мог смыть такое количество крови?
– Конечно, нет, но он растворил ее, смесь растеклась на большой площади. Знаешь, что мне не дает покоя? Была ли там какая-нибудь надпись? Кровавую надпись дождь легко мог уничтожить.
Донна почти не прикоснулась к булочке. Она лишь проткнула ее ножом.
– Зачем я это взяла? Я не съем это сейчас, даже если мне заплатят. Джимми, где же ты, когда ты так нужен?
– Ты знаешь, что именно Джимми навел меня на это дело? Надеюсь, его за это отметят.
– Надеюсь, тебя отметят, однако боюсь, что ты сама все испортила, Брайони. По крайней мере, следующую неделю тебе придется провести в конуре.
Брайони широко улыбнулась и смахнула крупинки сахара со стола в ладонь, а потом высыпала их на блюдце.
– Меня это совершенно не заботит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44