– Похитители тел?
Он кивнул.
– Некто с неведомой целью – мне не очень хочется знать, с какой именно, но боюсь, что придется это выяснить, – похитил тело Мелиссы Гээр из морга. А сожгли пустой или, скорее всего, утяжеленный чем-то гроб.
Это было просто смешно. Неужели Кенн Гиффорд, один из умнейших людей, которых я встречала в своей жизни, городит всю эту чушь всерьез?
– Но Мелисса не умирала в октябре две тысячи четвертого года, – сказала я. – Согласно заключению патологоанатомов, она умерла почти год спустя.
– Ее закопали в торфянике почти год спустя. А что, если в течение этого времени ее тело держали в морозильной камере?
Я задумалась. Но ненадолго.
– Наша жертва незадолго до смерти родила. Мертвая женщина, тело которой находится в морозильной камере, не может выносить ребенка.
– Согласен. Это слабое место моей теории. Остается только надеяться, что вы со Стивеном Ренни ошиблись.
– Мы не ошиблись, – тихо сказала я, думая о группе экспертов из Инвернесса. Что, они тоже ошиблись?
– Торф – очень странная субстанция. На самом деле мы очень мало о нем знаем. Возможно, он повлиял на процесс разложения сильнее, чем мы думаем.
– Эта женщина родила ребенка, – упрямо повторила я.
– Мелисса Гээр действительно была беременна.
– В самом деле?
– Я говорил с ее лечащим врачом. Около сорока минут назад. До того как его отвезли в участок.
– Другими словами, ты его предупредил.
– Тора, прекрати! Я знаю Питера Джоббса с десяти лет. Он добропорядочен до мозга костей.
Я решила не развивать эту тему и спросила:
– Так что он тебе рассказал?
– Мелисса пришла к нему на прием в сентябре две тысячи четвертого года. Ее беспокоило уплотнение в левой груди. Кроме того, она подозревала, что забеременела. Питер договорился о консультации со специалистом в Абердине, но две недели спустя – за три дня до назначенной консультации – ее привезли в больницу с сильными болями.
Гиффорд встал и направился в другой конец комнаты.
– Хочешь кофе? – спросил он.
Я кивнула.
Гиффорд подошел к кофеварке, очень похожей на ту, что стояла в моем кабинете, и налил кофе в две кружки. Протянув одну из них мне, он сел в соседнее кресло. Мне пришлось развернуться, чтобы видеть его. Но он смотрел прямо перед собой, избегая моего взгляда.
– Первый же рентген показал, что опухоль очень обширная. У нас в больнице нет высококвалифицированных специалистов-онкологов, поэтому ее решили перевести в другую клинику. Как только была достигнута договоренность с больницей в Абердине, Мелиссу сразу же отвезли туда. Тамошние хирурги разрезали ее, зашили и отправили обратно. Единственное, что могли сделать для нее наши врачи, – это держать на обезболивающих препаратах до тех пор, пока несколько дней спустя она не умерла.
Разрезали и зашили… Так всегда бывает, когда врачи обнаруживают, что рак находится в неоперабельной стадии. Значит, абердинский хирург разрезал Мелиссу, увидел, что рак слишком распространился, и снова зашил ее. Наверное, он стоял рядом с ней, когда она очнулась после наркоза. «Мне очень жаль, миссис Гээр, но, к сожалению, в вашем случае операция оказалась невозможной…» С тем же успехом он мог надеть черный плащ и взять в руки косу.
– Бедная Мелисса…
Гиффорд кивнул.
– Ей было всего тридцать два.
И в ней зарождалась новая жизнь. О чем она думала, что чувствовала?
Только…
– Да нет же, черт побери! – воскликнула я, вскакивая с кресла. Я не могла поверить, что чуть не купилась на эту туфту. – Мелисса не умирала от рака. Мелисса умерла оттого, что кто-то взял зубило, вогнал его в ее грудную клетку, открыл ее, методично перерезал пять основных артерий и несколько сосудов поменьше, после чего вырвал из груди сердце, которое, возможно, еще билось.
– Тора…
Гиффорд встал и подошел ко мне. Я дышала слишком часто, чувствуя, что начинает кружиться голова.
– Она умерла оттого, что так решил какой-то чертов маньяк. А теперь кучка идиотов громоздит вокруг этого горы лжи. И ты им помогаешь.
Гиффорд положил руки мне на плечи, и по моему телу тотчас же прокатилась мощная теплая волна. Мы посмотрели друг на друга. Синевато-серые… Его глаза были синевато-серого цвета. Он дышал медленно и глубоко, и я почувствовала, как мое собственное учащенное дыхание постепенно замедляется. Вскоре мы дышали в унисон. Головокружение прошло. И тут раздался стук в дверь.
– С вами все в порядке, мистер Гиффорд?
– Да, все нормально, – откликнулся он. – Вы можете зайти через несколько минут?
Шаги удалились по коридору.
– Как самочувствие? – спросил Гиффорд. – Лучше?
Я отрицательно замотала головой, но скорее из упрямства. На самом деле я действительно чувствовала себя лучше, чем несколько минут назад.
Гиффорд поднял руку и погладил меня по затылку.
– И что мне теперь с тобой делать? – сказал он.
Я почувствовала тепло его руки на обнаженной шее, и мне в голову пришло несколько вариантов ответа на этот вопрос – несмотря ни на что, мне очень нравилось стоять рядом с ним в этом странном, необычно обставленном кабинете.
– Терпеть не могу длинноволосых мужчин, – вырвалось у меня.
Я не смогла бы объяснить, откуда взялись эти слова и почему я выбрала именно этот момент, чтобы их произнести.
Гиффорд улыбнулся. Эта искренняя, обезоруживающая улыбка почти до неузнаваемости изменила его лицо, и мне стало непонятно, как я могла считать этого мужчину некрасивым.
– Значит, придется подстричься, – сказал он.
Придвинувшись поближе, я потупилась и начала рассматривать ткань его рубашки, понимая, что ситуация выходит из-под контроля и необходимо как можно скорее стряхнуть с себя это наваждение.
– Тора, – сказал Гиффорд. – Боюсь, я должен сообщить неприятную новость. Она тебе наверняка не понравится.
Резко вскинув голову, я отстранилась от него и даже отступила назад. Неужели он считал, что новости, которые он сообщал мне до сих пор, были приятными?
– С завтрашнего дня ты на две недели отстранена от работы с сохранением заработной платы.
Я попятилась.
– Что это за дурацкие шутки?
Гиффорд молчал. Он не шутил.
– Ты не можешь так поступить со мной! Я не сделала ничего дурного.
Он рассмеялся и снова подошел к окну. Я смотрела на его широкую спину, и мне очень хотелось хорошенько пнуть его. Но я не сдвинулась с места.
– Если уж подходить к этому с формальной точки зрения, – сказал он моему отражению в оконном стекле, – то ты много чего сделала. Ты вмешивалась в полицейское расследование, ты ухитрилась нарушить почти все внутриведомственные правила, наконец, ты проигнорировала мои прямые указания. Ты нарушила право пациента на конфиденциальность и создала массу проблем как руководству больницы, так и членам городского совета. – Гиффорд повернулся ко мне, и я увидела, что он улыбается. – Но от работы я тебя отстраняю не из-за этого.
– А из-за чего?
Он начал загибать пальцы.
– Во-первых, если ты останешься в больнице, то будешь продолжать в том же духе, а я не могу защищать тебя вечно.
– Ничего я не буду продолжать. Пусть этим теперь занимается полиция.
Гиффорд покачал головой.
– Я тебе не верю. Во-вторых, как ты очень образно сказала в стоматологическом отделении, в ближайшие несколько дней дерьмо действительно полезет наружу и у многих сотрудников нашей больницы будут неприятности. Я не хочу, чтобы они видели в тебе средоточие или даже причину своих несчастий.
– Меня совершенно не волнует, что обо мне подумают.
– А должно волновать! Ведь тебе предстоит работать здесь и после того, как эта история закончится. Как ты собираешься это делать, если окружающие будут относиться к тебе с неприязнью?
– Если я уеду, то будет еще хуже. Они подумают, что я избегаю их. Черт возьми, если ты скажешь им, что меня временно отстранили, они могут подумать, что я имею отношение к этому убийству!
– Я скажу им, что ты переутомилась и очень расстроилась из-за последних событий. Это сделает тебя объектом сочувствия, а не раздражения. В-третьих, в ближайшие дни я буду очень занят. Мне предстоит свести к минимуму ущерб, нанесенный репутации больницы, не говоря уже о моей собственной репутации. Нет, Тора, я не желаю ничего слышать! – Заметив, что я собираюсь перебить его, Гиффорд предостерегающе поднял руку. – Я не полицейский. У меня свои приоритеты. Для меня превыше всего интересы больницы. А твое присутствие будет меня отвлекать.
Я не смогла бы с уверенностью сказать, какой подтекст он вложил в свои последние слова, но они вызвали во мне совершенно неуместное в данной ситуации чувство радости.
– В-четвертых, – сказал Гиффорд, и радостное чувство исчезло, уступив место тревоге. Значит, было еще и «в-четвертых»? – Я хочу, чтобы ты как можно скорее оказалась в таком месте, где ты будешь в безопасности.
В пылу безрассудных поисков улик и доказательств я совершенно забыла о том, что, говоря словами героев детективных сериалов, где-то поблизости бродит убийца. А я продолжала повсюду совать свой нос, несмотря на то что, судя по всему, кого-то это сильно раздражало. Причем вполне возможно, что этот кто-то работал рядом со мной в больнице.
Гиффорд подошел и положил руки мне на плечи.
– Тебе необходимо хорошенько отдохнуть, – сказал он. – Ты совершенно измучена. Посмотри на себя. В лице ни кровинки, руки дрожат, а зрачки крохотные, как у наркомана. Любая инфекция мгновенно свалит тебя с ног. Я просто не могу допустить, чтобы ты работала в больнице.
Насчет наркотиков он был прав. Я действительно наглоталась какой-то дряни, хотя и не по собственной воле. Неужели это настолько очевидно? Или просто Кенн знает об этом гораздо больше, чем хочет показать? Я снова задумалась о том, как кто-то смог проникнуть в мой кабинет, несмотря на запертые двери. Накануне утром у Кенна это неплохо получилось. Правда, он сказал, что его впустила уборщица, но…
Дверь распахнулась, и в комнату ворвался поток прохладного воздуха. Кенн больше не смотрел на меня. Его взгляд был устремлен на человека, который стоял на пороге. Я повернулась, чтобы посмотреть, кто это. Вот теперь можно было считать, что день окончательно удался. В дверях стоял Дункан.
– Убери руки от моей жены, – спокойно сказал он, но я видела, что это спокойствие дается ему нелегко.
Еще какое-то мгновение руки Кенна оставались на моих плечах, но теплота ушла. Я отстранилась от него и направилась к мужу, который, судя по выражению его лица, был не особенно рад нашей встрече.
– Почему ты задержался? – спросил Гиффорд.
– Рейс отложили, – ответил Дункан, глядя на него злым, немигающим взглядом. Потом он зашел в кабинет, огляделся по сторонам и рассмеялся неприятным, недобрым смехом. – Ты что, вообразил себя гинекологом с Харли-стрит?
– Я рад, что тебе понравился мой кабинет, – спокойно парировал Гиффорд. – Но его обставлял мой предшественник.
Дункан вздрогнул, как будто его ударили.
– Я просто никак не могу изыскать средства на ремонт и новую мебель, – продолжал Кенн. – Неужели ты никогда тут не бывал? Он что, ни разу не приглашал тебя?
Я стояла, озадаченно переводя взгляд с мужа на Гиффорда. Дункан был в ярости. Я, естественно, подумала, что он злится на меня, но не могла понять, почему он принимает эту ситуацию так близко к сердцу. Допустим, мы с Гиффордом стояли в позе, которую можно было истолковать по-разному, и вполне объяснимо, что моему мужу это не понравилось, но, в конце концов, он же не застал нас кувыркающимися на диване!
– Может быть, вы объясните, что тут происходит? – спросила я и подумала, что в последнее время слишком часто повторяю эту фразу.
Гиффорд повернулся ко мне:
– Все дело в моем предшественнике. До ухода на пенсию он был главврачом этой больницы в течение пятнадцати лет. Мой наставник, можно сказать. Кстати, передавай ему привет.
Я перевела взгляд на мужа.
– Очнись, Тори, – раздраженно сказал Дункан. – Он говорит о моем отце.
Теперь я вообще ничего не понимала.
– Но ведь твой отец работал в Эдинбурге. Ты сам мне об этом говорил.
Вскоре после нашего знакомства Дункан сообщил мне, что его отец врач, анестезиолог, и я, естественно, заинтересовалась. Тогда Дункан рассказал, что отец работал далеко от дома и он видел его только по выходным. Я всегда думала, что именно этим объясняются специфические взаимоотношения в их семье.
– Он вернулся на острова, – объяснил Дункан. – Приблизительно в то время, когда я поступил в университет и уехал из дому. Где твоя машина?
– Понятия не имею, – ответила я. В последнее время произошло столько событий, и они развивались так быстро, что я за ними не успевала.
– Она припаркована у дома сержанта Таллок, – сказал Гиффорд. – Будем надеяться, что с ней ничего не случилось.
Я заснула почти сразу же после того как Дункан сел за руль и машина тронулась с места. Мне снился какой-то странный, бессвязный сон. Вроде бы я должна была делать операцию, но у меня не было ни моих записей, ни инструментов. На операционном столе лежал отец Дункана, а операционная сестра, которая пристально смотрела на меня поверх маски, оказалась его матерью, Элспет. Мы находились в одном из старых анатомических театров. Операционный стол находился в центре, все расположенные ярусами места были заняты, а аудитория состояла исключительно из людей, которых я знала. Там были Дана, Энди Данн, Стивен Ренни, мои родители, три моих брата, университетские друзья и даже руководительница моей дружины герл-гайдов, девочек-скаутов. Не нужно было быть Зигмундом Фрейдом, чтобы распознать классическое тревожное сновидение. Я проснулась от толчка, когда Дункан резко затормозил, чтобы избежать столкновения с отбившейся от стада овцой. Мы ехали не домой.
– Куда мы направляемся? – поинтересовалась я.
– В Уэстинг, – коротко ответил Дункан. В Уэстинге, на острове Анст, находился дом его родителей. Это было место, где он родился и вырос.
Я немного подумала.
– А кто присмотрит за лошадьми?
– Мери обещала заехать.
Я кивнула. Мери была местной девушкой, которая помогала кормить и выезживать лошадей, когда у меня было много работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61