их выдернули из постели ни свет ни заря, и парни были злы как собаки.
Даза среди них не было – не сказать, что я был до смерти разочарован.
Нас расставили в ряд, и в комнату, хромая, входит отец панкушки. Большой такой дядька, под глазом фингал, подарок от Владимира Ильича Ленина в сотрудничестве с Найджелом Даскингом.
Дядька – выжатый лимон, словно после пятнадцати раундов с самим Джо Багнером.[xvii]
Ну вот, и этот господин смотрит на шеренгу панков и, представьте, не находит среди них ночного хулигана. Похоже, я не смог себе организовать бурное прошлое, я спешно покидаю участок: я просто бегу со всех ног, потому что мне припомнилось, что сегодня очень важный день.
Сегодня тот самый день
О сверхъестественных способностях вообще речи быть не может: мистер Несбитт сомневался даже в том, что мой отец способен добраться до университета без посторонней помощи. И попросил меня проследить, чтобы Гарольд Смит был непременно доставлен на важную встречу.
После процедуры опознания прибегаю домой. Но отец уже уехал. Я быстро умываюсь, надеваю костюм и дую в университет.
И слава богу, что я помчался туда, потому что – как и пророчествовал мистер Несбитт, – мой отец действительно заблудился. Могу сказать в его оправдание: то был его первый и, вероятно, последний визит в университет – отец не виноват, что слегка запутался. Его главная и вполне понятная ошибка – он спутал физический факультет с факультетом физической культуры.
Ну и.
ПАВИЛЬОН: УНИВЕРСИТЕТ. ЗАЛ ФИЗКУЛЬТУРЫ – ДЕНЬ
Гарольд разговаривает с тремя черными громилами-баскетболистами. Ребята явно веселятся.
ГАРОЛЬД
Я же говорю, тесты. Сверхъестественные способности. Дом престарелых. Трое умерло. Полиция.
Ребята переглядываются, уверенные, ясное дело, что разговаривают с чокнутым.
ВИНС (за кадром)
ОТЕЦ!
Винс спешит к отцу на помощь.
Ну, потом мы исхитрились попасть куда надо и нашли приемную физического факультета. Я спросил доктора Питера Робинсона, отца Джоанны, и секретарша сказала:
– Мне очень жаль, но сегодня он задерживается, у него какие-то дела в полиции. – А я подумал: ага, не у него одного. А потом секретарша сказала: – А вот и он. – Я оглянулся и
в приемную, хромая, вошел отец Джоанны. Такой большой дядька, под глазом фингал, и выглядит, как выжатый лимон, словно после пятнадцати раундов с самим Джо Вагнером.
Минуточку.
Он подходит к нам, и мы перекидываемся парой фраз, которые я уже цитировал ранее в своей книге. Не буду повторяться, ничего интересного. Странно вообще, что припомнилась такая мелочь, потому что в голове моей бурлили престранные мысли. По-моему, я размышлял, разумно ли я мыслю, не повредился ли умом после ночного тюремного заточения.
Поскольку.
Отец Джоанны?
Отец панкушки?
Отец панкушки?
Отец Джоанны?
Хммммм…
Снова никогда больше
Питер был совсем не в настроении возиться с этим странным человечком.
Он полночи не спал: в больнице ему сделали рентген глаза – слава богу, просто синяк, хотя болит ужасно. Потом пришлось составлять заявление в полиции, потом – вставлять дома разбитые стекла, ликвидировать разгром, устроенный этим ущербным юношей (дочкиным бойфрендом!), затем последовали слезы Маргарет…
Но это все пустяки. Мантра доктора Робинсона волнами шока захлестывала все эти мини-травмы, вздымая их к небу, уволакивая от суши в потоке лавы:
Никогда
Никогда больше
Математика или физика?
В школе математика была не только предметом, в котором Питер достиг колоссальных успехов. Он любил играть в математику: математика – точно самый огромный, самый захватывающий паззл, какой только может попасть ребенку в руки.
Питер рос, и математика уже не была просто детским увлечением: когда этот замечательный паззл сложился, обнаружилось, что он просто великолепен, и Питера ныне привлекала главным образом эстетика. Казалось, в мире нет ничего прекраснее математического уравнения. Разумеется, нет – ибо одна математика чиста.
Вероятно, Питер пошел бы по этому пути, стал бы математиком. Однако он уже ощущал себя частью не столь чистого окружающего мира. И, как всякий высокоморальный человек, думал: как ему, человеку высокоморальному, подступиться к этой задаче – придать миру, хотя бы отчасти, прекрасные и совершенные свойства математики. Явно не будучи математиком. Он изучил «Принципы математики» Рассела, всего Готлоба Фреге.[xviii] И понял, что попытка установить связь даже между математикой и логикой, не говоря о чем-то вещественном, обречена на провал. Но вот физика…
Похоже, физика дает решение. Конечно, кто хоть чуточку разбирается, тот знает, что, начиная с Эйнштейна, физика – по сути описание Вселенной языком математики – от кварков до космических туманностей. И здесь Питер нащупал связку между грацией чисел и неуклюжестью грубой реальности. Вот он, шанс: отточить, постичь структуру того, что прежде казалось бессмысленным и бессистемным хаосом. Если мир поддается систематизации, значит, имеет определенную структуру – и Питер укреплялся в вере, что и жизнь имеет структуру, а значит, и смысл.
Никогда.
Никогда больше.
Питер ошибся.
Вчера вечером бюст Ленина разбился вдребезги о его голову, раскололся на кусочки, оставив под глазом отвратительный синяк – преходящий плевок вечности.
Удачная метафора.
Система рухнула. Все до единой. Платформа, на которой он строил свою жизнь, оказалась воздушным эшафотом.
Старость, немощь, тьма, смерть, хаос, пустота.
Броня лопнула: защита, которую он построил вокруг себя, оказалась тонка. Не прочнее кожи его былого кумира Владимира Ильича. Что осталось от вождя? Лишь мумия в гробу на Красной площади: бледная, восковая, полая: такая хрупкая, что даже невесомая бабочка, опустившись на его щеку, способна разрушить кумира.
ПАВИЛЬОН: ЛАБОРАТОРИЯ – ДЕНЬ
Питер колдует над приборами. Напротив сидит Гарольд: к голове его прикреплены датчики, которые регистрируют мозговые импульсы (слегка напоминает сейсмограф).
ВИНС (голос за кадром)
Гарольда Смита отдали в руки науке. Чтобы ученые протестировали его на сложных приборах и дали заключение, что он – полная липа. Так думал мистер Несбитт. Неужто он ошибался?
Приборы регистрируют у Гарольда Смита крайне низкую мозговую активность. Затем Гарольд кидает взгляд на монитор и сосредоточивается. Стрелка дергается, потом замирает. И снова дергается и замирает. Такое впечатление, будто Гарольд мысленно разогревается – как бегун перед дистанцией. Теперь Питер – весь внимание.
ГАРОЛЬД
Ну что. Начнем?
МОНТАЖ – потрясенный Питер проводит над Гарольдом все новые и новые тесты.
ВРЕЗКА – монитор показывает резкий подъем мозговой активности.
ПЕРЕБИВКА
Перед Гарольдом разложены карты рубашкой вверх. Гарольд называет черви, бубны, трефы, пики – Питер переворачивает карты: Гарольд ни разу не ошибся.
ПЕРЕБИВКА
Гарольд пишет на листе бумаги число 1917. Питер переворачивает свою карточку – на ней написано то же самое число.
ПЕРЕБИВКА
Гарольд рисует на листе бумаги серп и молот – он отгадал задуманное Питером.
ПЕРЕБИВКА
ГАРОЛЬД
Роджер Бэннистер.[xix]
Питер вытаскивает из конверта фотографию… Роджера Бэннистера.
ПЕРЕБИВКА
Гарольд взглядом гнет ложки и вилки.
ПЕРЕБИВКА
На столе перед Гарольдом прыгает мячик от пинг-понга. Гарольд внимательно смотрит на него. Мячик замирает в воздухе. Хлоп! Мячик взрывается.
ПЕРЕБИВКА
Гарольд смотрит на головки спичек, закрепленных на столе. Каждая вторая спичка загорается одна за другой. Потом разом вспыхивают остальные.
ПЕРЕБИВКА – стрелку монитора буквально зашкаливает.
Гарольд снимает с головы шлем из проводов – монитор продолжает регистрировать высокую мозговую активность, хотя Гарольд уже отсоединился.
Гарольд моргает – монитор пустеет.
Тесты закончены.
Питер подходит к Гарольду.
ПИТЕР
Невероятно. Просто невероятно.
Он начинает смеяться. Морщится. Дают о себе знать ссадины и синяки.
Гарольд подносит ладонь к щеке Питера. Питер испуганно вздрагивает… затем успокаивается: боль стихает. Он смотрит на Гарольда, словно спрашивая: как? как вы это делаете?
ГАРОЛЬД
Ваш любимый цвет – зеленый. Ваша мама была слепая. Вы не любите бананы.
(пауза)
Вы боитесь смерти…
По щекам Питера текут слезы. Он отнимает руку Гарольда от щеки и кладет ее в область паха, где порвано сухожилие…
НАТУРА: ТЕРРИТОРИЯ УНИВЕРСИТЕТА – ДЕНЬ
Питер делает пробежку: его болезнь явно улетучилась.
Он приближается к финишу, спринтует. Останавливает секундомер, смотрит на результаты.
Раскидывает руки.
ПИТЕР
Есссссссть!
Падает на колени и целует землю.
Поход в сортир, что так и не случился
Итак.
Отец Джоанны = отец панкушки.
Следовательно,
Джоанна = панкушка.
Такую логическую задачу способен решить даже я.
Следовательно, две девушки, в которых я поочередно был влюблен, оказались одним и тем же человеком.
Вопросы отвлекали меня, вы не поверите, от срочного задания на вечер – переподшивки документов по делу Маккласки. Вопросы, вопросы, вопросы. От самых земных – не пора ли покупать очки? – до самых абстрактных – теперь, когда две девушки свелись к одной, мои шансы удваиваются или наоборот?
Честно говоря, мне трудно было сосредоточиться.
И не только на деле Маккласки.
Я ни на чем не мог сосредоточиться.
Даже самые обычные бытовые вещи мне не давались. Типа сходить в туалет.
Потому что: я сходил в туалет, но не сходил.
С вами такое бывало?
А со мной вот как было: я встал из-за стола с твердым намерением посетить сортир и освободить мочевой пузырь. Я вышел из комнаты, прошел по коридору, зарулил в туалет: какие проблемы – сделал дело, и готово. Но я все время думал: Джоанна это панкушка, а панкушка это Джоанна.
Я вымыл руки, высушил, вышел из туалета, миновал коридор и сел за стол, чтобы приступить к подготовке дела Маккласки, а потом вдруг подумал.
Мне надо в туалет.
Минуточку.
Я ведь только что… Или…
С географической точки зрения я там был. С функциональной – нет. Я просто вошел в туалет, вымыл и высушил руки, неотступно думая про то, что Джоанна, это панкушка, и так далее, и не произвел действия, которого ожидаешь от человека„'зашедшего в туалет.
Итак.
У меня душа не на месте. Нужно поговорить с Джоанной. Начистоту. Ждать нельзя.
Классная прическа
Мы прогуливались в сторону автобусной остановки. Ну, это я только так говорю – мы.
Она-то прогуливалась, а я лишь пытался сделать вид, что прогуливаюсь. Как может человек прогуливаться, если сердце бьется в груди как колокол.
Бум. Бум. Бум.
Прогуливаться в обществе Джоанны у меня больше не получалось.
Она зевнула. И я решил, что теперь могу вставить словечко. Хотя перед этим мы не произнесли ни слова.
Говори же, Винс. Давай!
– Э… Я видел твоего отца сегодня. У него такой синяк под глазом. Он что, подрался?
Джоанна не оценила мой тонкий юмор. Сегодня у нее туго было с юмором.
– Ох, господи. Сегодня ночью… Я поэтому такая…
И Джоанна снова зевнула. Снова повод вставить словечко. Дверь открыта, Винс. Подставляй ногу, а то закроется. Живо.
– Так что было ночью?
– Ой, ужас. Этот идиот, с которым я встречалась…
И знаете, только тут я осознал это. Пока Джоанна не сказала, до меня не доходило: если она – это панкушка, с Дазом встречалась не только панкушка (и неизвестно, до чего у них там дошло), но и сама Джоанна.
Джоанна и Даз. Господи боже мой.
Ох.
– Если он такой идиот, зачем же ты с ним встречалась?
Впереди на тротуаре зазвенела кем-то брошенная пустая консервная банка. На той стороне улицы, откинувшись на капот чужой машины, стоял идиот собственной персоной. Даз. Стоял и ждал, когда Джоанна подойдет. Джоанна перестала прогуливаться и остановилась. Посмотрела на Даза. Потом на меня.
– У него классная прическа.
Классная прическа? Ты хочешь знать правду про своего хахаля, дорогая? Хочешь, я расскажу тебе про маленького тощего мальчика по имени Найджел Даскинг?
Давай же, Винс, выложи ей всю правду.
– Почему я встречаюсь с идиотом? Наверное, потому что сама такая. Жалкая идиотка.
Это она о себе, если вы не поняли. Я хотел ответить, но слова застряли на полпути между серыми клетками и речевым аппаратом.
Очередная консервная банка запрыгала у нас под ногами.
И я ринулся с места в карьер.
– Ты совершенно не права. Ты никакая не она. То есть не идиотка. Может, кое-кто тебе внушает, чтобы ты с ними чувствовала себя идиоткой и что ты должна с ними встречаться. А ты вовсе не такая и не должна…
Черт возьми. Звучало неплохо. И откуда это во мне взялось? И другой вопрос: куда делись розовые трусы и бритый пах с предательски белеющим пластырем?
Думаю, речь моя подействовала на Джоанну. Она посмотрела как-то загадочно, внимательно, но удивленно, если такие взгляды вообще бывают, а я подумал, что у меня все получилось, она не пойдет к Дазу и останется со мной, и мы будем прогуливаться дальше, и я даже вдруг почувствовал, что, пожалуй, теперь и впрямь смогу прогуливаться.
Так бы все и было.
Как вдруг. В самый неподходящий момент.
Этим ослиным новомодным гудком сигналит машина.
И подъезжает Рой.
– Эй, Винс, привет. Иди сюда.
Прозвучало как приказ.
– Это мой брат.
Она посмотрела на Роя, потом на меня.
– Он не такой красавец. До завтра, Винс.
И пошла к Дазу.
Норвегия
Я бы мог наговорить Рою кучу гадостей. И если бы он не слышал, как Джоанна сказала, что я красивее его, я бы так и сделал. Хорошо, что не сделал, потому что Рой был в таком настроении, что мама не горюй.
Рой пребывал в паршивейшем настроении.
Я так понимаю, Норвегия, где он выступал, не упала к его ногам.
– Ну что, Рой, как там в Норвегии?
– Фигня. Залезай.
Позднее, связав воедино всю доступную мне информацию, я понял, в чем дело.
Как я уже говорил, Рой был не очень силен в географии. Мой придурочный брательник умудрился перепутать Норвегию с Марокко. А он-то обрадовался, представляете? Хотел уехать из холодного Южного Йоркшира туда, где тихо плещет тропическое море.
Рой побросал в чемодан футболки, шорты, солнечные очки, лосьон для загара, панамки и все такое и полетел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26