– Чем занимаешься? – спрашивает она, входя в комнату с контейнером попкорна размером с небольшой мусорный бак – такого количества хватило бы для местного многозального кинотеатра.
– Думаю, – отвечаю я.
– Думаешь? – произносит она слегка саркастически. – А я-то думала – ты смотришь… – Она переводит взгляд на телевизор – повтор «Магнума».
Я улыбаюсь.
– Знаю, как это все выглядит со стороны, но я на самом деле думаю. Это все у меня в голове. У меня в голове – напряженная работа. Но только в голове.
Она пересекает комнату, ставит контейнер попкорна перед телевизором, садится рядом со мной и обнимает меня.
– Все будет нормально, ты же знаешь, – говорит она.
– Точно?
– Конечно.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что я так сказала.
84
– Э-э… слушай, Джинни, – я неуверенно начал говорить о том, о чем собирался сказать уже целых пять долгих дней. – Я… э-э… знаю, что это непросто, но нам надо поговорить.
Мы вдвоем сидели в «Баре Номер Один» в Бриндли, слегка страдая от похмелья, поедая завтрак и запивая его литрами апельсинового сока (как если бы витамин С был подходящим средством от вышеупомянутого похмелья), и я был решительно настроен поговорить о том, о чем мы до сих пор не говорили. Прокручивая эти шесть дней в своей голове, я так сам и не смог прийти ни к какому решению.
– Знаю, знаю, – сказала Джинни после довольно долгого размышления. – Ты прав. Я избегала этой темы, как заразы. Не то чтобы я не хочу об этом говорить, Мэтт, вовсе нет. Просто…
– Ты боишься, что если мы заговорим об этом, то все вдруг закончится?
– Точно. Но все равно, ты прав, нам нужно поговорить.
Пауза.
– Ты первый, – сказала она. – У тебя это намного лучше получается.
На мгновение мне захотелось, чтобы Элен услышала эти слова Джинни.
– Хорошо. Все дело в том, что…
Мой голос затих, и наступила пауза.
– Может, я попробую? – предложила Джинни.
– Конечно, не стесняйся, чувствуй себя как дома, – великодушно ответил я.
– Ну, все дело в том… – Долгая пауза. Потом вздох. Потом еще одна долгая пауза. – Этого не может быть, да?
Я глотнул сока, чтобы справиться с приступом похмельной головной боли.
– Чего – разговора или всей ситуации?
– И того и другого.
– Смотри, – сказал я. Похмельная головная боль все еще пыталась вытянуть из меня душу. – Я был бы согласен и на то, чтобы это был только временный кайф, ты знаешь. Я уже взрослый. Мне почти тридцать. Я не рассыплюсь, если все так…
– Нет, не так, – сказала Джинни. – Абсолютно не так. В каком-то смысле я бы даже хотела, чтобы все было так, потому что тогда нам было бы проще. Я понятия не имею, что происходит, Мэтт, в самом деле. Если ты спросишь о моих чувствах к Иэну, я, наверное, скажу, что люблю его – и это будет правда, – но я хорошо понимаю, что у нас с ним ничего не получится, и то, что у нас с ним сейчас, не имеет никакого смысла. Я устала от всей этой лжи и обмана. Я хочу, чтобы моя жизнь снова стала такой, как раньше. И даже если сейчас у нас с тобой все закончится и мы решим просто остаться друзьями, я не буду об этом сожалеть, потому что это… – она показала рукой на стол, который, должно быть, по ее понятиям символизировал «нас», – …поможет мне разорвать с ним. Наверное, я пытаюсь сказать: как это хорошо, когда тебе напоминают, что не все в жизни предопределено, что хорошее случается иногда просто так, когда его совсем не ждешь.
– То есть ты хочешь сказать, что не хочешь продолжения?
– Наоборот, – она придвинулась ближе и поцеловала меня. – Совсем наоборот. Я только хочу сказать, что, да, я хочу, чтобы это было что-то большее, чем просто кратковременный кайф, но если это невозможно, то я и на это согласна.
– Но я не согласен.
– На что?
– На то, чтобы это был просто кратковременный кайф.
Джинни посмотрела на меня и улыбнулась.
– И я не согласна.
– Но ты сказала…
– Главное – действия, а не на слова, Мэтт. Я солгала. Все эти разговоры о том, что я не буду ни о чем сожалеть, потому что это поможет мне разорвать с Иэном, – все это бред, выдумка, женское вранье на тот случай, если бы ты по-другому относился ко всему этому. Но я рада, что ты чувствуешь то же самое, потому что если бы это было не так, то меньше всего тебя накануне твоего тридцатилетия порадовало бы, что на тебя абсолютно запала твоя бывшая девушка – или не совсем девушка.
– Абсолютно?
– Окончательно и бесповоротно.
– Значит, по-твоему, нам стоит попробовать?
– Нам с тобой? – Последовала короткая, едва уловимая пауза. – Да, конечно.
– Ты это сказала без особого энтузиазма, – произнес я, реагируя на эту ее едва уловимую паузу.
– Какой может быть энтузиазм, когда такое впечатление, что все против нас? Ты уезжаешь в Австралию, и есть еще Иэн…
– Ну, первая проблема легко решается. Я не еду в Австралию.
Джинни выглядела шокированной. Я не мог понять, был ли это положительный или отрицательный шок. Когда она начала свою следующую фразу со слов «Послушай, Мэтт…», я решил, что это все-таки отрицательный шок. Наверное, я начал чересчур резво.
– Ты не хочешь, чтобы я остался, – сказал я обиженно.
Она перегнулась ко мне через стол и взяла меня за руку.
– Конечно, я была бы рада, если бы ты остался…
– Тогда с этим все ясно, – сказал я, сразу беря быка за рога. – Мы за эти шесть дней достигли большего, чем за последние десять лет. По-моему, это правильное решение, Джинни.
– Я знаю, и я согласна с тобой. Но, Мэтт, шесть дней – это все-таки шесть дней. И это слишком малый срок для любых отношений.
– Этого было бы мало в обычной ситуации, Джинни. Но ведь у нас с тобой не обычная ситуация, да? – Я не был уверен, стоит ли произносить следующее предложение. – Помнишь наше соглашение на дне рождения Гершвина?
Джинни приоткрыла рот, и по выражению ее лица я мог догадаться, что она уже собирается сделать вид, что не понимает, о чем я.
– Я тогда слишком много выпила, – сказала она. – Но я помню. Мы тогда договорились, что если к тридцати годам все еще будем одиноки, то попробуем снова. – Она выглядела смущенной. – Но мы все это говорили, когда нам было по двадцать четыре, и сейчас кажется, что это было тысячу лет назад.
– Я не говорю, что нам с тобой стоит попробовать из-за того дурацкого соглашения, я говорю, что мы должны попробовать потому, что уже тогда мы точно знали то, что знаем сейчас и что, наверное, знали с того самого момента, как впервые увидели друг друга: мы должны быть вместе. Подумай – все это продолжается с тех пор, как нам было по семнадцать. Мы пытались сделать все, что только можно, чтобы не быть вместе: встречались с кем-то еще, переезжали в другие города, даже в другие страны, и посмотри, что из всего этого получилось: мы вернулись к тому, с чего начали. – Я поцеловал ее. – Нам не нужно торопить события. Мы можем все делать не спеша и посмотрим, что у нас получится. Но если ты думаешь, что я могу вернуться домой, запутавшись в своей жизни, а потом, после всего, что у нас с тобой сейчас произошло, просто взять и уйти, значит, ты меня совсем не знаешь.
– Ты и вправду так думаешь?
– Конечно. Я никогда и ни в чем не был так уверен. Если хочешь, могу сегодня позвонить на работу и сказать, что не еду в Австралию.
– Нет, подожди. По крайней мере до тех пор, пока я поговорю с Иэном. Когда у меня с ним все будет кончено, я снова смогу нормально размышлять. Я поговорю с ним завтра, – сказала она негромко. – Завтра – обязательно. А сейчас давай просто развлекаться.
– Как?
Она допила свой апельсиновый сок и встала.
– Пойдем по магазинам.
85
Два часа спустя мы уже были в том самом магазине мужской одежды, в который я зашел в свою первую неделю в Бирмингеме. Диджей с бородкой по-прежнему крутил свои диски в углу, и похожий на червяка продавец с гримасой на лице по-прежнему гримасничал, а я по-прежнему пытался сохранить верность черному и темно-синему цветам. Джинни, однако, вовсе не разделяла моих взглядов.
– Так ты хочешь мне сказать, – начала она, перебирая майки на вешалке, – что вся одежда, купленная тобой начиная с двадцати шести лет, была черного или темно-синего цвета?
– Абсолютно вся, – гордо сказал я.
– И носки?
– Да.
– И трусы?
– Всегда.
– И рубашки?
– У меня есть несколько белых рубашек, но я надеваю их только на встречи с крупными клиентами, а обычно я ношу…
– …темно-синие или черные.
По лицу Джинни можно было понять, что она не верит своим ушам. От вешалки с майками мы перешли к вешалке с «повседневными» брюками.
– Как тебе эти? – сказала она, показывая мне пару зеленых штанов милитари.
– Нет, они же зеленые.
Потом она перевела взгляд на бархатные брюки пурпурного цвета.
– А эти?
– Пурпурные? Ты что, шутишь?
Джинни все еще не могла поверить тому, что я ей рассказал. Она подошла к вешалке с костюмами и выбрала один – светло-серый, с тремя пуговицами.
– Давай, Мэтт. Этот не должен оскорбить твоих чувств. В нем ты бы выглядел просто обворожительно.
– Светло-серый? Я бы провел остаток своей жизни в походах в химчистку. Ни за что.
– Но ты ведь понимаешь, что это у тебя «пунктик», да?
– Я уже говорил тебе, что ничего не могу с собой поделать. Я знаю точно, что мне нравится. Если индийская кухня, то это куриная тикка масала. Если музыка, то это женский рок. Если одежда, то темно-синего или черного цвета. – Я повернулся к Джинни и заглянул ей в глаза. – А если женщины, то это ты.
Она засмеялась и поцеловала меня, несмотря на то что в магазине было довольно много народу.
– Поосторожнее, – сказал я.
– Плевать на осторожность. Это еще не все. Я уже давно не имела возможности прилюдно выказать свои чувства, так что извини меня за то, что я сейчас хочу получить от этого максимум кайфа. – И она снова поцеловала меня, а потом пристально посмотрела мне в глаза. – Почему мне это так нравится?
– Потому что ты пребывала в заблуждении, а я указал тебе дорогу, – сказал я, вдруг наполнившись уверенностью в себе. Мне нравилось быть здесь, на людях, с этой красивой женщиной. Мне нравилось, что любой мужчина в этом магазине, как бы понтово он ни был одет, понимал, что Джинни – моя девушка. – Ты знаешь, чего хочешь, и это тебя пугает, потому что ты привыкла думать, что жизнь – это какое-то рискованное предприятие, и надо все время делать одни и те же ошибки и никогда на них не учиться. Тебе это нравится. А мне нравится точно знать, что получится из того или этого, и быть уверенным, что когда оно у меня будет, то всегда будет приносить мне тот же самый кайф, что и в самом начале, если, конечно, прилагать для этого некоторые усилия. А иногда – чем дальше, тем лучше. Я не любитель нового. Новое нервирует меня. Я люблю все старое – опробованное и проверенное.
– М-м, – Джинни усмехнулась. – Получается, что я и есть это «старое» и «проверенное»? – Она засмеялась. – Очень привлекательно.
– Я и не ожидал, что ты поймешь, потому что я – это я, а ты – это ты. Но что касается того, что я люблю в жизни, мне это никогда не надоедает. Никогда. Потому что всякий раз, когда я вижу что-то из того, что я люблю, или как-то еще с этим сталкиваюсь, я ощущаю в этом что-то новое, какие-то детали, на которые раньше не обращал внимания и которые только прибавляют кайфа.
Джинни захохотала так громко, что несколько ребят лет двадцати посмотрели на нее. Один из них держал в руках ярко-оранжевую майку, и Джинни, показав на нее, шепнула: «Извращение моды» – и продолжала хохотать, как будто была пьяна или что-то в этом роде. Я уже начинал почувствовать себя очень неловко.
– Что с тобой?
– Я радуюсь. Не могу поверить, что я это говорю, но вся эта твоя теория насчет темно-синего и черного – думаю, ты меня убедил.
– Ты с ней согласна?
– Ну, не полностью, но кое в чем ты меня убедил.
– В чем?
– Что в тех бархатных штанах ты смотрелся бы жутко.
86
To: mattb@c-tech.national.com
From: crazedelaine@hotpr.com
Subject: Два твои последние сообщения
Мэтт!
Думаю, что мы достаточно хорошо знаем друг друга, чтобы быть «откровенными». Как ты совершенно верно заметил в своем последнем сообщении, «искренность – важнее всего», и так оно и есть на самом деле. Когда я вспоминаю тебя, вспоминаю все, что у нас с тобой было, больше всего я думаю именно об этом – мы могли говорить с тобой обо всем на свете… ну, может быть, не сразу, но рано или поздно. Я начала с этого, чтобы постепенно подойти к тому, как восприняла твою «новость» – я плакала. И хуже всего, что сейчас я плакала больше, чем когда ты уехал. Я пыталась понять почему. Я не спала всю ночь – думала про это. Не то чтобы я хочу, чтобы мы снова были вместе. Нет. И не то чтобы я ревновала – я искренне рада за тебя. В конце концов я поняла, что моя реакция как-то связана с тем, о чем ты писал в одном из своих прошлых сообщений, когда рассказывал про свои детские мечты. Ты написал, что оттого, что тебе скоро тридцать, ты вынужден смириться с тем, что какие-то из твоих мечтаний уже не сбудутся никогда. Думаю, что твой уход приблизил меня к моим тридцати годам. Знаю, что когда мы были вместе, я ни разу не дала тебе понять, что думаю о будущем – точнее, о нашем с тобой будущем. Но я о нем думала. Я любила представлять себе, что у нас будут дети (как минимум шесть – не слишком-то рационально, да?) и как они будут выглядеть и в кого они выйдут характером. Я мечтала, что мы переедем из Нью-Йорка в Филадельфию, в старый дом моих дедушки и бабушки. Я представляла себе, как мы вместе состаримся – ты станешь ворчливее, а я еще более «странной». Я даже думала про то, как мы вместе умрем (сначала я, потому что ненавижу одиночество, а потом ты, через неделю, потому что не сможешь без меня). Хоть я и знала, что между нами все кончено, я все еще не могла расстаться со всеми этими мечтами, а теперь твой роман с Джинни заставил меня взглянуть правде в глаза. Думаю, что если я по-настоящему искренна (и я надеюсь, что так оно и есть), то я должна сказать, что не расстроилась бы так сильно, если бы это была просто какая-нибудь случайная девушка – как тот мой случайный парень в баре. Какая-нибудь красивая, но одинокая Временная Девушка, которая была бы тебе вообще не пара. Но в этот раз, похоже, ты попал в десятку. Или это уже во второй раз?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32