Когда Льюис Дин в изнеможении опустил голову на подушку и погрузился в сон, она закрыла дверь в его комнату, забрала его испачканное белье и одежду и сложила их в металлическую бочку, которую они использовали для мусора. Затем накипятила несколько котлов воды и наполнила ванну в своей комнате. Ступив в нее, она взяла кусок хозяйственного мыла, которое Бриджит обычно использовала для стирки, и отскребла свою кожу до красноты, а потом положила снятое платье в ту же металлическую бочку и подожгла содержимое.
На второй день болезни Льюис Дин пожаловался на сильную головную боль. Сарина обнаружила немного болеутоляющего среди многочисленных пилюль, оставшихся от его жены, и давала ему лекарство каждые три часа, чтобы облегчить боль. Когда же таблетки закончились и боль вернулась, она попыталась отвлечь его, читая из Библии.
– Анна! – кричал он в бреду каждый раз, когда Сарина обтирала его тело губкой или давала воды. – Анна, моя Анна, благослови тебя Господь за то, что ты помогаешь мне. – Затем он проваливался в беспамятство, но через несколько минут снова звал свою возлюбленную Анну.
Сбоку на шее и в подмышках образовались большие вздутия, и поэтому Дин мог лишь лежать на спине, раскинув руки в стороны. Когда Сарина незадолго до полуночи пришла обмыть его, она впервые заметила у него в паху карбункул и подумала, что, если он не прорвется, Льюису Дину осталось жить недолго.
К вечеру Сарина валилась с ног от усталости, тело ломило, кожа на руках потрескалась и покраснела от едкого мыла, а желудок сводило от голода. Они с Майклом Стивеном ели только «конги» и сухари, потому что другой еды в доме не было, а она не хотела рисковать и идти на рынок. Ворочаясь на кровати в духоте своей комнаты, она слышала, как хнычет ее сын в детской напротив. Она жаждала подбежать и успокоить его, но старалась держаться как можно дальше, боясь заразить.
Утром она с трудом поднялась с кровати и осторожно заглянула в комнату к Льюису Дину. Из полутьмы до нее донеслись слабые звуки дыхания. Легкие больного были заполнены слизью, и дышал он с трудом. В комнате было душно, и Сарина пошла открывать окно, чтобы впустить хоть немного воздуха, но, повернувшись к кровати, она с трудом удержалась от крика.
Кожа Льюиса Дина приобрела голубоватый оттенок. Он умирал. Сарина услышала, как он втянул немного воздуха, затем последовал долгий прерывистый выдох. Она ждала. Внезапно все стихло. Она прислушалась, но человек на кровати больше не дышал – его битва со смертью закончилась. Трясущимися руками Сарина закрыла смотрящие в никуда глаза и накинула покрывало на бледное лицо. Затем медленно вышла из комнаты.
Она открыла входную дверь и, как была в одной ночной рубашке, ступила через порог. Усталость и страх опустошили ее душу, и она даже не смогла заплакать по тому мягкому и доброму человеку, чье тело лежало наверху. Теперь Дженсону не придется разговаривать с Льюисом Дином: умерев, Льюис тем самым возвращал им сына. Сарина обхватила голову руками и тихонько застонала. Это не было выражение радости или отчаяния, а скорее короткий вздох полнейшего изнеможения.
Раздавшееся среди дьявольской тишины пустой улицы цоканье подков заставило Сарину обернуться. С трудом подняв руку, она слабо помахала двум мужчинам, катящим мимо в фургоне. Один из них резко натянул вожжи, заставив усталого серого конягу остановиться прямо перед домом. Оба они были одеты в мятые синие мундиры, а их лица прикрывали белые платки. Они спрыгнули на землю и пошли к ней.
Это были английские солдаты, посланные правительством острова собирать мертвецов и хоронить их в общих могилах под толстым слоем извести и земли. Не говоря ни слова, Сарина отвела их в комнату, где лежал Льюис Дин, и там тупо смотрела, как они поднимают его и уносят.
– Больше никого, мэм? – спросил один из солдат.
– Нет.
– Бог вас миловал, мадам, – заметил второй, и они ушли.
Сарина смотрела им вслед, и глаза ее были сухи, но, когда она увидела, как они швырнули тело Льюиса Дина в фургон, словно мешок картошки, из ее груди вырвался гневный крик и слезы наконец-то вырвались из заточения.
Чуть позже Сарина посадила Майкла Стивена в коляску и заперла входную дверь дома номер восемнадцать. Остаться здесь значило медленно умереть от голода, к тому же она опасалась жить в доме, где на ее глазах от чумы умерли уже двое. Она прокатила коляску по Казуарина-роуд мимо тихих, закрытых на все замки домов и зеленых лужаек с подстриженными газонами, мимо парка на Баньян-стрит, расцвеченного азалиями, розами и гвоздиками, и начала спускаться с холма.
В районе Квинз-роуд улицы сузились, а синева неба поблекла, окрашиваясь в грязно-серый цвет. После тишины и запустения, царивших на Казуарина-роуд, Сарину поразили крики разносчиков фруктов, запахи свежей рыбы и жарящейся свинины, равно как и оборванные ребятишки, играющие посреди трупов, и умирающие, оставленные родными на подстилках из бамбуковых листьев, чтобы после смерти их души бродили по улицам, а не по дому.
Вынув Майкла Стивена из коляски, Сарина с ним на руках поднялась по ступеням и постучала в дверь знакомого дома на улице Цветка Дракона.
За дверью послышался стук трости, и на пороге появилась худенькая женщина с блистающими яркой синевой глазами на морщинистом бледном лице.
– Значит, ты вернулась домой, дочь моя, – только и сказала она, обнимая Сарину.
Глава 28
Мадам Блю застонала, и Сарина, отжав полоску ткани, положила ее на пылающий лоб страдалицы. Веки пожилой женщины легонько затрепетали, открывшись лишь на мгновение.
– Может быть, вас причесать? – спросила Сарина, зная, как это порадует и успокоит больную.
Мадам Блю слабо кивнула, и Сарина потянулась к прикроватному столику за расческой. Распущенные волосы легли на подушку – чистый эбонитовый поток, разделенный широкой полосой серебра, ставшей намного шире, чем во время их первой встречи год назад.
Осторожно расчесывая шелковистые черные волосы, Сарина не умолкала ни на минуту, лишь бы отвлечь мадам Блю от ужасной боли, сотрясающей ее худенькое тело. Она рассказывала ей о своем отце и своем детстве в Орегоне, о Дженсоне, Майкле Стивене и о своей жизни в поместье Во Шукэна. Между ними больше не было тайн. В тот день, когда Сарина вернулась на улицу Цветка Дракона, она рассказала мадам Блю всю правду о себе.
– У тебя такие ласковые руки, – прошептала мадам Блю сухими, потрескавшимися губами. – Они созданы для того, чтобы держать нежный цветок любви. – Она взглянула на Сарину своими удивительными голубыми глазами, свет которых не смогла погасить даже болезнь. – Я рада, что между нами теперь нет секретов, – заметила она. – Зная, что моя названая дочь нашла любовь, которую я ей всем сердцем желала обрести, я могу спокойно отойти к моим предкам.
Силы, отпущенные на разговор, истощились. Ее глаза снова закрылись, голова склонилась набок. Смахнув слезы, Сарина положила расческу на столик и подошла к закрытому окну. В эти дни она все время смотрела на мир сквозь густую вуаль слез. Дни и ночи давно смешались в одной сплошной синеве, смерть была ей знакома как свои пять пальцев, а ужас, казалось, навечно поселился в сердце Сарины. Шесть из живших здесь девушек умерли еще до ее прихода, двое скончались в течение следующих четырех дней, а остальные поспешно сбежали из зараженного дома. Мэй и оставшиеся две девушки собирались уехать в маленький коттедж в пригороде, который принадлежал мадам Блю. Самой же мадам было поздно куда-либо уезжать.
– Сарина…
Услышав прерывистый шепот, Сарина повернулась и поспешила к мадам.
Скрюченный указательный палец был направлен на шкаф у противоположной стены.
– Пожалуйста, принеси мне маленькую шкатулку сандалового дерева, которая лежит в верхнем ящике.
Сарина нашла шкатулку, украшенную прелестным узором из листьев и цветов, и положила ее на кровать.
– Открой ее, – приказала мадам, – и надень кольцо мне на палец.
Это было самое необычное кольцо из тех, что доводилось видеть Сарине, – изящно вырезанное из розового нефрита с улыбающимся, украшенным изумрудами драконом, который извивался среди цветков с бриллиантовыми сердцевинами. Без объяснений Сарина поняла, что это за кольцо, и, когда она взялась за него, ее собственные руки дрожали так же сильно, как руки мадам Блю.
– Боюсь, оно подойдет вам только на большой палец, – с сожалением сказала Сарина.
Мадам ответила ей слабой улыбкой.
– Пусть будет так. – Кольцо было надето на большой палец ее левой руки, и мадам с удовлетворенным вздохом сложила руки на груди. – Ты похоронишь меня с этим кольцом, моя милая Сарина, – сказала она и вновь закрыла глаза.
Борясь с подступающими слезами, Сарина еще задержалась, чтобы поменять ей компресс на лбу, а потом вышла из комнаты.
Прикрыв дверь, она прислонилась к ней и беззвучно зарыдала, вытирая слезы тыльной стороной ладони. Она с трудом сдерживалась, чтобы не закричать во весь голос и таким образом излить безумное напряжение последних дней.
– Сарина!
Сарина, вздрогнув, подняла глаза. Ее звала Мэй, которая поднялась, чтобы попрощаться. Сарина медленно прошла по коридору и, подойдя к лестнице, обняла Мэй. Через плечо девушки она видела Джанеллу и Ариадну с натянутыми на головы капюшонами синих накидок, которые молча стояли внизу в холле.
– Может быть, передумаешь? – спросила в очередной раз Мэй.
– Ты же знаешь, Мэй, я не могу покинуть мадам, – устало ответила Сарина. – Она нуждается во мне, и, пока она жива, я буду ухаживать за ней.
– Но ты рискуешь заболеть каждую секунду, что проводишь здесь, – возразила Мэй. – Она все равно умрет в обществе своих предков, будешь ты рядом, чтобы держать ее за руку, или нет.
– Она подарила мне дом, Мэй, – сказала Сарина, – и любовь, и дружбу. Неужели ты хочешь, чтобы я бросила ее сейчас, когда так нужна ей? Я любила ее как собственную мать, и, если ей суждено умереть, пусть она в этот момент не будет одинока.
Темные глаза Мэй наполнились слезами.
– Я тоже люблю ее, сестра моя, и все же как когда-то ты упрашивала меня жить, так сейчас я повторю эти слова тебе. Даже она умоляла тебя спасаться, потому что твоя жизнь еще впереди, а ее, мой дорогой друг, близится к концу. Пойдем с нами, Сарина, и там, вдали от неминуемой смерти, боги, возможно, смилуются над нами.
Сарина подумала о маленьком доме вдалеке от города, который описывала ей мадам Блю. Выстроенный из дерева, он стоит среди орхидей и камелий, а по обеим сторонам от входа растут большие сливы. Там есть даже маленький прудик с золотыми рыбками, около которого они с Майклом Стивеном могли бы гулять. Она почти почувствовала запах камелий, ощутила под ногами прохладу воды, а на языке медовую сладость солнца.
– Сарина! – Мэй заплакала.
Сарина схватила девушку за плечи и легонько встряхнула.
– Пожалуйста, не плачь, моя дорогая Мэй, это же не прощание. Когда-то мы уже прощались и все же снова нашли друг друга. – Она ласково обняла Мэй и почувствовала, как рыдания сотрясают ее худенькое тело. – Мы будем молиться, – сказала она, – и, когда все закончится, мы снова будем вместе, клянусь.
Мэй расцеловала Сарину в обе щеки.
– Да поможет тебе Бог, сестра моя, – прорыдала она, повернулась и не оглядываясь начала спускаться по лестнице.
Да поможет тебе Бог. Почти то же самое сказал ей английский солдат после смерти Льюиса Дина. Неужели ей придется увидеть, как умирают все вокруг, прежде чем она сама упадет замертво?
Входная дверь громко хлопнула, и Сарина чуть было не подпрыгнула от неожиданности. Внезапно дом показался ей слишком большим и тихим, а барьер между ней и смертью – слишком тонким. Прижав руку к пульсирующему виску, она поспешила к комнате, в которой жил Майкл Стивен в обществе лопоухой коричневой тряпичной собачки и нескольких деревянных кубиков.
У двери она остановилась. Боль из головы переместилась в горло. Она проглотила слюну, затем сглотнула снова и почувствовала сухость во рту, которую вот уже много дней пыталась не замечать. Ее пальцы нащупали небольшое уплотнение за ухом, и Сарина вздрогнула. За другим ухом было такое же вздутие. У нее подкосились ноги, и ей пришлось схватиться за стену, чтобы не упасть. Она заболела!
– Боже мой! – простонала Сарина, хватаясь за голову. – О, пожалуйста, Боже, не сейчас! Не сейчас!
Майкл Стивен! Она может заразить его! Но ведь не осталось ни одного человека, кто бы мог ухаживать за мальчиком! Все ушли.
Ужас заставил ее броситься сломя голову в одну из комнат, выходящих на улицу. Она открыла окно и распахнула ставни, молясь, чтобы не опоздать. Высунувшись как можно дальше, она выкрикнула имя Мэй.
Но она увидела только задние колеса наемного экипажа, сворачивающего за угол.
– Вернись! – кричала она в бесплодном отчаянии. – Мэй, пожалуйста, вернись! Мэй!
Зарыдав, она упала на колени и прижалась лбом к оконной раме. Почему она решила не отсылать Майкла Стивена с Мэй? Какой она была эгоисткой, подвергая риску его жизнь только потому, что не желала расставаться с ним! В отчаянии она била кулаком по деревянному подоконнику, пока весь столь долго сдерживаемый страх, горе и ярость не выплеснулись в одном очищающем потоке. Она плакала, пока не перехватило дыхание. И тогда, чувствуя, что глаза распухли и превратились в две щелочки, она приказала себе остановиться.
Сарина спустилась в свою комнату, где промыла руки и лицо щелоком и водой. Вспомнив о повязках, которые носили английские солдаты, чтобы защитить себя от болезненных испарений, она оторвала широкую полосу от одной из своих нижних юбок и повязала ее наподобие маски. Затем она снова поднялась по лестнице на третий этаж и зашла в комнату сына, тихо прикрыв за собой дверь.
Во Шукэн стоял на палубе корабля, сложив руки на груди и хмурясь от нетерпения. Наконец вдали показалась гавань Гонконга. Чтобы снять растущее возбуждение, он начал прохаживаться по палубе, и полы его длинного халата волочились по деревянному настилу, когда он гневно мерил шагами это небольшое пространство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44