После этого Сарина раздобыла себе трубку и держала ее наготове на прикроватном столике. Это только на случай, если вернутся кошмары, уговаривала она себя. Но так как ужасные сны все повторялись и повторялись, трубка вскоре стала для нее печальной необходимостью.
Сарина выкуривала полную трубку опиума каждое утро, перед тем как лечь в постель, – только тогда она могла быть уверена, что страшные сны не вернутся. И уже десять дней она действительно спала беспробудно.
В то утро, пытаясь доказать себе, что она может обойтись без помощи опиума, Сарина легла спать, не притронувшись к трубке. Она просыпалась несколько раз и, в конце концов сдавшись, встала с кровати около полудня. К своему удивлению, она обнаружила, что во рту пересохло, а нос покрыли мелкие бисеринки пота. Вскоре она начала отчаянно чихать. Весь день ее снедало беспокойство, и она не могла проглотить ни куска без того, чтобы не почувствовать тошноту. Вернувшись к себе, чтобы отдохнуть перед утомительным вечером, она внезапно согнулась пополам из-за страшной рези в желудке. Сарина упала на кровать и прижала колени к груди. Спазмы не утихали.
Через несколько минут раздался легкий стук в дверь, и в комнату медленно вошла мадам Блю.
– Ты плохо себя чувствуешь? – спросила она Сарину, которая в ответ с трудом удержалась от стона, так сильна была боль.
– Я немного устала, только и всего.
– Ты почти ничего не ела сегодня, и я заметила, что ты дрожишь.
– Мне кажется, у меня небольшая лихорадка.
– Это не лихорадка, – грустно сказала мадам. – Ты страдаешь потому, что больше не можешь без опиума.
– Но я пользовалась трубкой совсем недолго! – запротестовала Сарина.
– Десять дней не такой уж короткий срок, мой Цветок Дракона.
– Не может быть! – вскричала Сарина. – Я ведь не впервые курю трубку.
– И как часто ты ею пользовалась раньше?
– Всего несколько раз, – призналась Сарина, всхлипнув от нового спазма.
– Понятно. – Глаза мадам Блю смотрели холодно. – К сожалению, ты убедишься в моей правоте: все твои неприятные ощущения пройдут, если ты сделаешь несколько затяжек.
– Н-нет, – с трудом сквозь стучащие зубы выговорила Сарина.
Но боль была невыносима. Поднявшись на локте, она потянулась к прикроватному столику, где лежали ее маленькая трубка и стилет. Она чуть было не опрокинула лампу, торопясь как можно быстрее схватить одну из тоненьких пластинок опиума, которые она хранила в маленькой фарфоровой миске.
– Не надо, Сарина, – попросила мадам. – Положи его назад.
– Я-я н-не могу, – простонала Сарина, борясь со слезами. Она насадила пластинку опиума на стилет. – Он необходим мне, чтобы унять боль.
– Остановись, пока еще не поздно, – молила мадам Блю. – Если ты боишься боли, я останусь с тобой и помогу тебе справиться с ней. Пожалуйста, Сарина, послушайся меня.
– Простите меня, – прорыдала Сарина, поднося стилет к пламени лампы, – но я не могу выносить эту боль.
Горестно вздохнув, мадам Блю повернулась и вышла из комнаты, оставив Сарину с ее трубкой и ее грезами.
Прежде всего Сарина увидела зеленые глаза. Он шагал к ней в густеющем тумане, и она улыбалась ему и махала рукой. Он поднял руку, чтобы помахать в ответ, но затем, казалось, передумал и вместо этого разъяренно указал на нее пальцем. Он показал на облако, которое она по ошибке приняла за туман, клубящееся вокруг нее как накидка, а потом повернулся и пошел прочь.
Она позвала его и поспешила вслед, но облако окутало ее полностью, и его прозрачная легкость превратилась в тугой кокон шелковистых нитей, и теперь она не могла даже шевельнуться. И когда тяжелое белое марево сомкнуло щупальца вокруг ее горла, Сарина снова позвала его. Тут кокон закрыл ей глаза, и она проснулась, обнаружив, что лежит, зарывшись лицом в подушку, а в ушах все еще звенит его имя.
Сжимая в руке запечатанное письмо, Мэй села в наемный экипаж и приказала вознице отвезти ее на почту на Квинз-роуд. Руки тряслись, голова раскалывалась, но мысли были удивительно четкими. Как только письмо было отправлено, она вернулась в дом мадам Блю и медленно поднялась по лестнице к себе на второй этаж. Ее тело жаждало опиума, и так как она успешно завершила свое дело, она заслужила вознаграждение – трубка ждала ее.
За стеной послышались крики Сарины, затерянной в лабиринте наркотического сна, и на глаза у Мэй навернулись слезы.
– Скоро, Сарина, – пробормотала она, устраиваясь на кровати. – Очень скоро, сестра моя, когда ты позовешь его, он будет рядом.
Удовлетворенно кивнув, она потянулась к трубке.
Глава 21
Дженсон ударил кулаком по столу, испытав какое-то извращенное удовлетворение от пронзившей руку боли. Каждый раз, когда он перечитывал письмо Мэй, его охватывали гнев и тревога.
Корабль внезапно качнуло. Дженсон чуть не упал на пол и перенес свою ярость на капитана, корабль и даже на море, стуча кулаком по столу до тех пор, пока не выбился из сил. Потирая ушибленную руку, он поднял глаза на масляную лампу, бешено раскачивающуюся над его головой, и моргнул, прогоняя набежавшие на глаза слезы.
– Проклятие, проклятие, проклятие! – Он отшвырнул письмо в сторону и начал безостановочно ходить взад-вперед по маленькой каюте. – Ты сделала большую глупость, Сарина, когда позволила мне уплыть одному. Проклятие, Сарина, я убью его! Я убью его за то, что он сделал с тобой!
Его взгляд снова упал на листок бумаги. В нацарапанном детским почерком Мэй послании говорилось лишь о том, что Во решил сделать Сарину своей любимой наложницей и поэтому она сбежала в Гонконг, где теперь живет вместе с Мэй в доме мадам Блю. Его поразило, что Мэй оказалась в борделе, удивило то, что Сарина предпочла остаться в Гонконге, а не вернулась домой в Америку, но больше всего его ужаснуло одно-единственное слово – опиум.
– Я говорил, что позабочусь о тебе, – продолжал Дженсон, в волнении проводя рукой по волосам, – а ты все твердила, что не нуждаешься в моей защите. Ха! Что ты за упрямое и безрассудное дитя, Сарина Пейдж! Не надо было мне тебя слушать!
Дитя? Он хмыкнул. Сарину Пейдж едва ли можно назвать ребенком. Его память услужливо нарисовала ее образ: прелестное лицо с золотистыми глазами и развевающимися по ветру золотистыми волосами, лукавая улыбка и роскошная фигура, затянутая в струящийся белый шелк. Жар, что так безжалостно терзал его в мечтах, словно в насмешку над всеми попытками забыть Сарину, вновь охватил его своими огненными щупальцами, медленно пробуждая желание.
Дженсон с размаху бросился на койку и, проклиная себя за слабость, вдруг вспомнил своего брата Гаррета, чью проницательность он оценил только недавно. Гаррет, вечно перепуганный и крайне благоразумный человек, выслушал своего старшего брата – искателя приключений и игрока, а затем осмелился назвать его осторожным дураком. Возможно, именно слово «осторожный» и повлияло на Дженсона, как красная тряпка на быка. Осторожный! В течение года он расширил их торговую империю, теперь их филиалы были и в Гонконге, и в Колумбии, а Гаррет осмелился называть его осторожным! Но он знал, что имел в виду брат.
Дженсон притушил лампу, радуясь наступившей темноте. Он потер глаза, охлаждая пылающие веки. Внезапно ему почудилось, что рядом с ним, на кровати, кто-то есть. Он протянул руку, но нащупал лишь пустоту. Сарина. Хилари. И та и другая побывали в его каюте.
Хилари он взял тогда, пылая от обиды, в отместку за то, что Сарина бросила его, а потом вышвырнул из своей кровати и своей жизни навсегда.
– Сарина. – Он прошептал это имя, и память о другой женщине ушла в небытие. Сжав кулаки, он потряс ими перед собой, словно заклиная невидимого Бога.
– Пожалуйста, позволь мне успеть туда, – взмолился он. – Просто позволь мне успеть вовремя.
Коляска медленно катилась по Баньян-стрит, а потом завернула на Казуарина-роуд. Сарина уже второй раз за утро приказала вознице объехать квартал. Она натянула почти на глаза капюшон своей голубой накидки и наклонилась вперед, сосредоточенно выглядывая в окошко. За последнюю неделю, после того как она обнаружила, что серые ставни белого домика распахнуты настежь, она уже в третий раз возвращалась сюда.
Пронзительный октябрьский ветер бился в дверцу коляски, дребезжал оконным стеклом, запотевшим от дыхания Сарины. С силой сжав руки, она готовила себя еще к одному разочарованию, когда увидела то, что заставило ее резко выпрямиться.
– Помедленней! – окликнула она возницу, отчаянно стуча по разделяющей их стенке.
Сарина задержала дыхание. Сквозь набежавшие на глаза слезы она увидела детскую коляску, которую везла по боковой дорожке высокая худая женщина в длинной розовой шерстяной накидке с капюшоном. Сарина впилась зубами в ладонь, чувствуя, как слезы орошают щеки и стекают по рукам.
– Наконец, – прошептала она. – Как же долго я ждала!
Когда экипаж поравнялся с женщиной, Сарина повернулась на сиденье, чтобы получше ее рассмотреть. У Анны Дин было изможденное лицо хронически больного человека, несмотря на пронизывающий ветер, щеки ее оставались впалыми и бледными. Одетая в теплую накидку, она, казалось, дрожала от холода. Когда она наклонилась вперед, капюшон сполз назад, открывая тусклые рыжеватые волосы.
Сарина приказала вознице завернуть за угол и остановиться. Она вылезла из экипажа и медленно пошла назад. Через несколько минут из-за поворота показалась женщина с коляской. Она шла, спрятав от ветра лицо, и заметила Сарину, лишь когда они чуть было не столкнулись. Женщина подняла глаза, извинилась и попыталась повернуть коляску в сторону.
– Какой отвратительный день! – воскликнула она в сердцах, сражаясь с тяжелой коляской.
– Ничего страшного, – поспешила успокоить ее Сарина. – Здесь всем хватит места.
– Спасибо, дорогая, – вздохнула женщина, явно исчерпав свои силы. – Боюсь, я слишком неуклюжа. Наша служанка справляется намного лучше.
Но Сарина уже не слышала ее. С пересохшими от волнения губами она смотрела на коляску.
– Можно? – спросила она.
– Да, да, конечно, – ответила женщина, отступая в сторону, чтобы дать Сарине возможность занять ее место.
Сарина заглянула внутрь, и ей показалось, что у нее сейчас остановится сердце. В окружении облачка мягких золотистых кудряшек она увидела лицо, которое все еще преследовало ее в ночных кошмарах, – лицо Дженсона Карлайла. Ее протяжный вздох потерялся в завывании ветра, когда пара темно-зеленых глаз открылась и с удивлением уставилась на незнакомого человека. Весь окружающий мир исчез. Она уже не сомневалась, чей это ребенок. Конечно, их – ее и Дженсона. Ли сказала правду.
– Кажется, мне пора возвращаться, – раздался чуть задыхающийся голос откуда-то сзади. – Пожалуйста, моя дорогая, сейчас ужасно холодно, и я боюсь, что он может заболеть.
– Прошу прощения, – извинилась Сарина, отступая в сторону на подгибающихся ногах.
Смотреть, как чужие костлявые пальцы поправляют одеяло, которым накрыт ее сын, было самой настоящей пыткой. Сарина боролась с невыносимым желанием оттолкнуть эту женщину, подхватить своего ребенка и убежать с ним так быстро и так далеко, как только можно.
– Вам плохо? – Тихий голос прозвучал с такой искренней заботой, а светло-карие глаза смотрели так мягко, что Сарину охватило чувство вины и сострадания.
– Я просто замерзла. – Она выдавила улыбку, украдкой бросив последний взгляд на сына. – Скажите мне… – Сарина на мгновение запнулась. – Вы здесь давно живете?
– Почти три года, – ответила та, с трудом переводя дыхание, так как только что повернула коляску.
– Я всего несколько дней назад прибыла сюда, – объяснила Сарина, – а муж сейчас в море, и он попросил меня поискать подходящий дом. Вы не знаете, в округе что-нибудь сдается?
Женщина покачала головой.
– Боюсь, что ничем не могу вам помочь. Понимаете, мы сами только что вернулись из Европы… А сейчас, если вы меня извините…
Сарина снова протянула руку и остановила ее.
– Вы не скажете, как зовут вашего сына?
– Майкл Стивен, – сорвался резкий ответ с посиневших губ.
– Майкл Стивен. – Сарина медленно повторила про себя. – Майкл Стивен. Больше она не будет называть его Томасом Джоном. – Очень красивый ребенок, – тихо произнесла она.
Бледное лицо женщины вдруг озарилось такой радостью, что показалось Сарине даже красивым.
– Да, – кивнула она. – На нас с мужем действительно сошло благословение небес, как это, не сомневаюсь, произойдет когда-нибудь и с вами. – Она рывком сдвинула коляску с места. – Если вы как-нибудь снова окажетесь в наших краях, заходите на чай. – Она обернулась уже на ходу. – Дом номер восемнадцать по Казуарина-роуд. Моя фамилия Дин. Анна Дин.
– Спасибо, – отозвалась Сарина с благодарностью, – возможно, я так и сделаю.
Она стояла на холодном ветру, глядя вслед удаляющейся коляске и ощущая ужасающую пустоту в душе, где должны были быть чувства, и в руках, которые должны были держать ребенка. Но по крайней мере теперь она уверена, что Майкл Стивен Дин – действительно ее сын. И теперь она не только имеет повод снова показаться в этом районе, но и получила приглашение на чай от женщины, ставшей ее сыну матерью.
Пока Сарина медленно брела к поджидавшему ее экипажу, она с удивлением обнаружила, что ветер теперь кажется ей не таким уж и пронизывающим, а воздух не столь холодным. К тому времени когда она устроилась на кожаном сиденье коляски, к ней начали возвращаться какие-то ощущения. По телу разлилось головокружительное, ликующее тепло. Она рассмеялась так громко, что ей пришлось зажать рот рукой, чтобы не привлечь ненужного внимания.
Ее сын жив! Его зовут Майкл Стивен, а не Томас Джон, и он живет в семье Динов, а не с ней, но он все равно остается ее ребенком, плотью от ее плоти. Теперь, когда она нашла его, ничто не помешает ей хоть изредка видеться с ним. Придется пока довольствоваться этим, лучше немного, чем ничего, а проклятое «ничего» постоянно сопутствовало ей в течение десяти одиноких месяцев. Конечно, Сарина понимала, что такое положение не может длиться вечно. Она найдет способ вернуть своего сына, это лишь вопрос времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44