– Не надо ничего трогать. Не трогайте его рукопись, – посоветовала она подруге.Решив, что уже видели все, они захотели выйти на свежий воздух.– Что сказано, то сказано! Не уходи без подарка, малышка. Именно тебе я должна его отдать! – проворчала мамаша Крапот. – Ну-ка, иди, помоги мне.Старуха, опустившись на колени на каменные плиты, с трудом повернула с помощью деревянного бруса подставку под двумя погребальными урнами, на которых Зефирина с удивлением прочитала надпись: «Гуго и Гортензия Сен-Савен. Их тела и сердца были соединены в жизни. Они соединятся и в смерти. 1170–1190».– 1190. Третий крестовый поход. Это мои предки, Луиза. Им было по двадцать лет. Но почему они здесь?Более взволнованная, чем бы ей хотелось, Зефирина повернулась к своей подруге.– Ничего удивительного, Зефи. Это аббатство всегда принадлежало семье твоей матери.– Да, но почему их сердца погребены отдельно от остальных в часовне, а не находятся там, где лежат члены семьи Сен-Савен, в склепе аббатства? – спросила Зефирина.– Хи-хи, потому что они были наказаны, наказаны так же, как будет наказана злая монашка Генриетта, которая украла… украла… Это мамашу Крапот высекли вместо нее, высекли до крови. Аббата схватили, но он не сознался даже на дыбе… Дурной священник… Дурная монашка… Тем хуже для них, они будут гореть в аду, колдуны… колдунья… река не отдала ее…Крючковатыми пальцами старуха вытащила из дыры, скрытой позади урн, маленькую железную шкатулку и без труда открыла замок.– Вот, держи, малышка, оно принадлежит тебе… я знаю… бери… эта безделушка подойдет к твоим зеленым глазам!Старуха протянула Зефирине длинную цепь, разделенную на пластинки, усыпанные драгоценными камнями; на конце ее блестел изумруд величиной с орех, зажатый в когтях орла с человеческой головой.– Но я знаю это украшение! – прошептала пораженная Зефирина. – Луиза, посмотрите, это невероятно. У мамы был точно такой же медальон. Папа показал мне его перед отъездом на войну и сказал мне, что он будет принадлежать мне, когда я стану взрослой. Я была тогда маленькой, но я его никогда не забывала. Единственное отличие в том, что вместо орла была змея. С этим медальоном даже была какая-то история. Негодная служанка хотела украсть его у моей бедной матери в ту ночь, когда она умерла. Неужели возможно, что существуют два столь странных и почти одинаковых украшения?Зефирина повернулась к своей подруге Луизе, как будто бы у той был ключ к разгадке этой тайны.Насмешливый голос мамаши Крапот заставил девушек вздрогнуть.– Хи-хи-хи! Ты и вправду дочь прекрасной Коризанды. Ну ладно, бери и уходи… уходи…С этими словами мамаша Крапот положила пустую шкатулку в тайник.– Боже мой, мамаша Крапот, так вы знали мою маму! – воскликнула Зефирина, не двинувшись с места, а затем добавила:– Расскажите мне о моей тете Генриетте де Сен-Савен… об этой несчастной, что утонула во время разлива реки…– Замолчи… замолчи, скверная девчонка… Я не говорила этого, я ни в чем не призналась. Они не поймают мамашу Крапот… Ну, уходи… уходи же… Я не хочу тебя больше видеть никогда! Они опять будут бить меня. Уходите, я прогоняю вас, я прогоняю вас!Внезапно озлобившись, сумасшедшая старуха подняла свою дубину. Пришедшие в ужас Луиза и Зефирина выскочили из склепа.– Не возвращайтесь сюда, иначе вы будете иметь дело со мной, скверные девчонки!..Когда они бежали сквозь заросли орешника, голос мамаши Крапот продолжал их преследовать. Убегая так стремительно, – словно сам дьявол гнался за ней по пятам, Зефирина сжимала в руке медальон с изумрудом.Оказавшись в месте, откуда уже были видны постройки монастыря, она спрятала его в рукав своего платья.– Пресвятая Дева, барышни, на кого вы похожи! – воскликнула мать Мария-София д'Анжелюс, задохнувшись от возмущения при виде съехавших набок чепцов и раскрасневшихся щек своих овечек. – Так-то вы воспользовались нашими наставлениями? Подите причешитесь и наденьте мирские платья. Оруженосец вашего отца ждет вас, мадемуазель де Багатель.В полдень обе пансионерки, полностью преобразившись в двух девушек из хорошего общества, распрощались со своими подругами и монахинями из аббатства Сен-Савен. Зефирина теперь была одета в короткий дамский жакет гранатового цвета и широкую юбку из серой тафты. Ее прекрасные волосы цвета червонного золота, причесанные на прямой пробор, виднелись из-под красной бархатной шляпки-ракушки. Грациозная девушка-подросток с лихо воткнутым в шляпку белым пером могла легко сойти за взрослую барышню шестнадцати-семнадцати лет. Луиза, в своем голубом шелковом наряде, тоже была очаровательна, хотя по характеру и по внешнему виду была менее яркой, чем ее подруга.– До свидания, матушка! До свидания, сестры!– Да благословит вас Господь, дети мои, – говорили монахини, целуя девушек в лоб.– До свидания, отец мой! Спасибо вам за все, чему вы меня научили! – учтиво сказала Зефирина, подойдя к брату Франсуа.– Прощайте, дитя мое, – сказал монах вкрадчиво. – Я ухожу на покой к благочестивым бенедиктинцам. Одиссея Книги Жизни заставляет меня думать, что наши с вами прихотливые дороги больше не пересекутся. Однако знайте, что подобно Софоклу, наставнику Алкивиада, я очень счастлив тем, что, испытывая к вам огромные отцовские чувства, дал вам амбру, мускус и горечь разума!Медленным движением брат Франсуа осенил крестом склоненную головку Зефирины. Лукавый дьявол как будто бы подтолкнул Зефирину, и она воспользовалась моментом, чтобы прошептать:– В любом случае, я надеюсь, что все это мне пригодится, когда однажды я буду читать «бесценную жизнь мессира Гаргантюа»!Внезапно округлившиеся глаза брата Франсуа Рабле поведали ей, что она сумела отомстить за всю греческую и латинскую премудрость, которыми пичкал ее добрый монах в течение долгих лет учебы…– Прощайте, брат Франсуа! Прощай монастырь Сен-Савен! Прощай, детство! Погоняй, Ла Дусер!Четыре мула, впряженных в повозку, весело стучали копытами по дорогам долины Луары. Да здравствует свобода!Радостными криками отвечали Луиза и Зефирина на приветствия крестьян, работавших в полях. Трясясь в открытой повозке, на свежем воздухе, укрывшись от весеннего солнца под установленным на повозке балдахином, они восхищались всем: деревнями, приютившимися под сенью лесов, стрелами колоколен, виноградниками и своенравной рекой, которая лениво текла меж своих серебристых берегов.– Воистину, барышни, это изумительно! Как у нас говорят: «Луара – это баба, обцелованная нашими королями…» О, простите…Очень гордый тем, что был произведен в чин пажа, Ла Дусер делился личными впечатлениями, указывая пальцем на королевские воды. Его обязанности ментора были легкими. Луиза и Зефирина восхищались всем, приходили в восторг от всего, смеялись и поминутно просили остановить мулов, чтобы лучше осмотреть окрестности.Солнце отражалось в водах реки. Ослепленная, захмелевшая от свежего воздуха, от света и от нового чувства свободы, Зефирина прикрыла глаза рукой. Лодочники ловко и уверенно вели свои суденышки меж покрытых зеленью островков и песчаных отмелей. Паром, на котором находилось около дюжины молодых всадников, пристал к берегу. С громкими криками и восклицаниями эти щеголи в охотничьих костюмах, вскочили на своих лошадей. Они галопом пронеслись мимо девушек в повозке, когда Луиза вскричала:– Гаэтан! Гаэтан!Один из всадников придержал свою лошадь.– Клянусь зеленым единорогом! Луиза… это вы! Господа, смилуйтесь! Остановитесь! Это моя младшая сестра!Как настоящий кавалер, юноша спрыгнул с лошади на каменистую дорогу. Изящным движением сняв украшенную султаном из перьев шляпу, он проворно взобрался на повозку.– О, Гаэтан!– Луиза! Родители уже известили меня о вашем приезде в Посонньер. Итак, вы возвращаетесь из монастыря. Ведь я по крайней мере три года совсем не видел вас… Дайте мне на вас полюбоваться, сестренка! Вы превратились в настоящую барышню!Пылко расцеловавшись с братом, обретенным после долгой разлуки, Луиза обернулась к подруге:– Зефи, дорогая, представляю вам моего брата Гаэтана!Внезапно оробев от присутствия мужчины, Зефирина сумела лишь только привстать, чтобы сделать реверанс, затем с чопорным видом склонила голову.– Ах, так вы та самая знаменитая Зефирина де Багатель, о которой нам всегда пишет в письмах Луиза! Ваш покорный слуга, мадемуазель!Гаэтан де Ронсар поклонился с изяществом и непринужденностью человека, постоянно бывающего в обществе.Еще безусый и безбородый, он был старше Луизы и Зефирины всего на два или три года. Он был высок ростом и хорошо сложен, его голова намного возвышалась над головами девушек. Тонкий, очаровательный, с каштановыми волосами и серыми глазами, в которых отражалось небо над Луарой, Гаэтан де Ронсар медлил, и было видно, что молчание Зефирины возбудило его любопытство.Его спутники уже окружили повозку. Они смеялись, наклонялись к шеям своих лошадей, надвигали на глаза шляпы и круглые береты, из-под которых спадали на плечи довольно длинные волосы, дерзко, в упор разглядывая девушек.– Клянусь Богоматерью, оруженосец, вы правите довольно красивой упряжкой!– Остерегитесь, как бы в дороге у вас не похитили эти прелестные создания! – любезничали молодые люди, делая вид, что обращаются к Ла Дусеру, но в то же время отвешивая глубокие поклоны девушкам.– Черт побери, Ронсар, вы что, о мулах так говорите? – воскликнул, смеясь, красивый щеголь, сидевший верхом на сером в яблоках жеребце.– Что это вы там несете, Буа-Леже, мои ослепленные глаза могут видеть только солнце!От взглядов молодых мужчин, от их двусмысленных слов Зефирина чувствовала себя все более и более неловкой, несчастной, глупой. Она вдруг рассердилась на брата Франсуа и на монахинь из Сен-Савена, ибо те совершенно не научили ее, как вести себя в подобных обстоятельствах.«У них такой вид, будто принимают нас за тупых гусынь. Какая наглость! Я должна сбить с них спесь и сказать что-нибудь умное!» – думала Зефирина, испытывая адские муки, но в голове у нее было совершенно пусто.Некоторые всадники уже выказывали нетерпение:– Довольно, Ронсар! Простите нас, барышни! Кабан ждать не будет!Призванный к порядку, Гаэтан раскланялся:– До свидания, сестрица! До очень скорого свидания! Мадемуазель де Багатель, мое почтение! Я надеюсь скоро вас увидеть!Гаэтан задержал дольше, чем положено, пальцы Зефирины в своей руке без перчатки.Зефирина, хотя очень неопытная, чувствовала, что юноша старается поймать ее взгляд. Странное томление охватило девушку. Стоя на внезапно ослабевших ногах, она хотела улыбнуться томной улыбкой, но тут же поняла, что не следует вести себя подобно одураченной индюшке. Внезапно на нее снизошло озарение, и она сухо бросила:– Ut fata trahunt! Как поведут нас судьбы, сударь!При этой реплике Гаэтан замер, и было видно, что он ошеломлен.Юная вздорная и чопорная девица, почувствовав в парусах дуновение ветра победы, решила еще более подчеркнуть свое превосходство.– Tranit sna quemque voluptus, что означает, как известно каждому: «о вкусах не спорят, и каждый получает свое удовольствие в том, в чем он его находит…» К вашим услугам, сударь! Господа, нас ждут! Вперед Ла Дусер! Tarde venientibus ossa, что означает: «тот, кто опаздывает к столу, получает лишь кости».И более не заботясь о совершенно ошеломленных такой образованностью молодых охотниках, Зефирина вновь уселась под балдахином повозки.– Ох, ну и люблю же я всякие такие штучки! О-ля-ля… какая же вы ученая барышня, Зефирина! – восторгался Ла Дусер, щелкая кнутом.Звук галопа возвестил Зефирине, что всадники удаляются.– Это правда, вы были удивительны, Зефи. Гаэтан все смотрел на вас, так смотрел… но он, бедняга, едва умеет читать, вы его повергли в совершенный ужас! Он никогда больше не осмелится заговорить с вами!Не отвечая на смех своей подруги, Зефирина обернулась, чтобы бросить взгляд на облачко пыли, постепенно исчезавшее у опушки леса.Мулы вновь весело застучали копытами. Луиза и Ла Дусер перебрасывались фразами, Зефирина же слышала лишь их голоса, не понимая смысла слов. Прохладный свежий воздух внезапно опьянил ее. Ветер трепал отливавшие медью пряди. Ее глаза, более зеленые, чем трава на лугах, сверкали.Очаровательным жестом Зефирина прижала обе руки к сильно бившемуся сердцу. ЧАСТЬ ВТОРАЯВРАГ ГЛАВА VIIIМАЧЕХА И ПАДЧЕРИЦА Была уже почти ночь, когда Зефирина, проводив свою подругу Луизу де Ронсар в Поссонньер, оказалась в поместье Багателей.Ей очень хотелось подняться к себе в комнату, открыть свой дорожный сундук, чтобы привести себя в порядок, но Пелажи, расцеловав ее в обе щеки, объявила, что «господин маркиз и госпожа маркиза ждут ее в розовой гостиной».– Будь с ней поласковее! – посоветовала Пелажи.Зефирина не могла больше отступать. Нужно было примириться с неизбежностью и отдать дань вежливости мачехе. Донья Гермина тотчас же поднялась с места, опередив мужа, как только вошла Зефирина:– Дорогая малютка, я так счастлива… Какой прекрасный день, день возвращения блудного чада. Подойдите скорей, дайте мне вас обнять!Шелестя шелком платья, «эта Сан-Сальвадор» приближалась, протягивая к ней руки.– Добрый вечер, суда… матушка! – вовремя спохватилась Зефирина, приседая в. глубоком реверансе.– Тс-тс-Tc! Чтобы этого не было между нами, дорогая!Донья Гермина подняла Зефирину, чтобы прижать к своей груди, затем удерживая ее на расстоянии вытянутой руки, посмотрела на нее проницательным взглядом.Зефирина ответила тем же. В течение секунды мачеха и падчерица следили друг за другом, оценивая и примериваясь друг к другу.В сущности, кроме того вечера, когда Зефирина ее оцарапала, они никогда не встречались с доньей Герминой. Она почти забыла, до какой степени «эта Сан-Сальвадор» красива, ласкова, элегантна, какой у нее низкий и мелодичный голос, удерживающий собеседника в плену его очарования. Зефирина вновь ощутила ее колдовской запах, увидела роскошные волосы цвета воронова крыла, заплетенные в толстые косы и перевитые тонкими нитями мелкого жемчуга.Что же касается доньи Гермины, если она и была удивлена прелестным личиком той, что подняла на нее глаза, его полусерьезным и шаловливым, задумчивым и волевым выражением, восхитительными глубокими зелеными глазами, столь же изменчивыми, как океан, взгляд которых будет очаровывать и волновать мужчин, – то ничем не выдала своих чувств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43