Она молча подошла ко мне и снова поцеловала. Мы влетели в ее комнату как на крыльях, избавились от одежды и ласкали друг друга. Проникнув в нее, я чувствовал, как все жидкое становится летучим, словно я путешествую по райским кущам, которых прежде никогда не знал. Там были сады с плодовыми деревьями, цветы невиданных оттенков, диковинные, словно миниатюрные, звери, просторные поля, свободные от скал, а на полях этих резвились люди. Неповторимые запахи, источники, единороги, странные птицы, не ведающие опасности.Если в первый раз, когда я занимался любовью с Виолетой и Джейн, я лишь смутно различал этот позабытый пейзаж, то теперь погрузился в него целиком и ощущал босыми ступнями прикосновения травы. Мое наслаждение разделяли все существа, населявшие этот край. Виолета стонала так, как никогда не стонала ни одна из моих женщин. Но самое странное – время в том мире то ли застыло, то ли его вовсе не существовало, то ли оно не имело понятия о непрерывном падении песчинок, которое так нас отвлекает и подтачивает, тревожит и разрушает. Наше с Виолетой соитие было вполне телесным, но при том мы достигли вершин духовного единения, раньше совершенно неведомых мне. Я подумал, что нахожусь под воздействием наркотика, который подмешали мне в чай.– Рамон, все, что ты представляешь, видишь и чувствуешь, – правда. Ты стоишь у дверей нового для тебя мира, но я хочу, чтобы ты постигал его постепенно, осваивался в нем не спеша. Рано или поздно ты все поймешь. Я знаю, тебе необходимо путешествие-инициация; ты, как Фламель, хочешь пройти сперва Путем Сантьяго, а после добраться до Синтры, чтобы войти в Бадагас. Я знаю, тебе предстоит поездка в другие страны, где тебе нужно кое с кем встретиться и поговорить. Когда ты все это сделаешь, перед тобой распахнется немалая часть земного бытия, а потом тебя ждет путешествие в глубины собственной души. Когда же ты освободишься от всего пустого, всего ненужного, всего поверхностного, ты попадешь в место, куда так стремишься. «Книга еврея Авраама» существует. Отправляйся в свое путешествие. Совершить его можешь только ты один. Мы встретимся, когда ты вернешься.Я почувствовал, что умираю, что мне вспарывают грудь.Виолета просит, чтобы мы расстались.Я чувствовал такую тесную связь с ней, ощущал такое безраздельное слияние, что сама мысль о расставании немедленно повергла меня в жесточайшее уныние. Я как будто сделал большой шаг назад. Моя жизнь, моя душа уже достигли такой степени спокойствия и уравновешенности, что прощание с этим материнским лоном означало для меня прощание с мечтой, стремительно от меня ускользавшей. А раз Виолета сама отправляла меня в путь, значит, совершенство нашего любовного трио разрушалось. Треугольник с глазом посредине, висевший над дверью ее спальни, разлетался вдребезги.Внезапно мне стало неловко: я все еще лежал на постели совершенно голый. Застыдившись своей наготы, я бросился одеваться под сочувствующим взглядом Виолеты.У меня болела спина, затылок, большие пальцы, а еще меня слегка подташнивало и беспокоил желудок. Я не мог уяснить слова Виолеты.Она слегка подалась вперед – ее тело было само совершенство: великолепные округлости грудей, тонкая талия, нежная смугловатая кожа, блестящие черные глаза, полные губы, темные, длинные, вьющиеся волосы. Я любовался ею, как ангелом в женском обличье; она ослепляла и в то же время притягивала.Виолета подошла к стенному шкафчику возле изголовья кровати.Мысль о скорой разлуке с этой женщиной наполняла меня болью, отчаянием, растерянностью. А ведь так недавно я совсем ее не знал! Почему любовь превращает нас в тупых собственников? Куда исчезает вся наша щедрость? В тот миг я не хотел делиться Виолетой даже с Джейн. Это был такой большой шаг назад, что я ощутил признаки полного саморазрушения.Тем временем Виолета открыла стеклянную дверцу и достала из укромного хранилища большой кубок чеканного золота, украшенный множеством символов, главным из которых был треугольник с глазом посередине – такой же, что и над дверью в комнату. Кубок был покрыт кружевной салфеткой.– Ничего больше не говори, просто выпей, Рамон.– Я не хочу пить. Я люблю тебя и хочу одного – умереть ради тебя. Я не готов тебя покинуть.Огонь безумия бился в моих висках, глаза жег ад, который, я создал сам, в считаные секунды утратив веру. Я был близок к самоубийству.– Пожалуйста, выпей, Рамон. Пей.– Что это? Хочешь напоить меня наркотиком и выбросить из своей жизни?По лицу Виолеты промелькнула легкая тень беспокойства.– Пей!Она поднесла чашу к моему рту и даже слегка наклонила. Едва жидкость коснулась моих губ, я успокоился и принялся глотать (в детстве меня так поили слабительным). Напиток обжигал горло точно жидкое пламя.Сперва у меня возникло лишь ощущение пустоты, какое бывает, когда отказывают все чувства. У тебя как будто нет тела; ты осознаешь лишь, что существуешь, – и больше ничего. Капельки пота высохли у меня на лбу. Тоска, ненависть, ревность, подозрительность, пошлое необузданное вожделение – от всего этого не осталось и следа. А потом, подобно лучам, преодолевающим космические пространства, в самые потаенные глубины моего существа проникло спокойствие. Я почувствовал, как потоки света омывают мои нервы, мозг, вливаются в кровь. Сердце мое теперь билось ровно, дышалось мне легко, я видел перед собой ясные глаза Виолеты. Желание составляло неотъемлемую часть наших отношений, но сейчас оно было свободно от необузданности и торопливости; осталась лишь чистая гармония.Я взглянул в глаза девушке и улыбнулся. Она тоже улыбнулась в ответ, взяла мое лицо в ладони и поцеловала.Потом оделась, убрала кубок в шкафчик и, прежде чем закрыть тайник, достала оттуда металлическую флягу, инкрустированную разноцветными камушками, с крышкой на цепочке, и протянула сосуд мне.– Рамон, если у тебя заболит тело или душа, выпей несколько капель этого напитка.– А что это?– Называй его амброзией. Наше домашнее снадобье, оно всегда поддержит тебя.– Но ведь это не наркотик, правда?В ответ Виолета заливисто рассмеялась. Мы уже спускались по ступенькам.К моему удивлению, стол был накрыт к ужину на четверых. Значит, кроме Джейн приглашен кто-то еще. Извинившись, я зашел в ванную, чтобы умыться, а когда вернулся в столовую, там уже был новый посетитель – высокий элегантный мужчина в строгом костюме.– Ричард Смит, – представила его Виолета.– Очень приятно, Рамон. Виолета много о тебе говорила.Мистер Смит напомнил мне агента Смита из фильма «Матрица»: одетый в черное, неопределенного возраста, с костистым лицом, без единого грамма лишнего веса. Но в отличие от киношного Смита, одного из тысяч интерактивных клонов, этот Ричард Смит всегда улыбался; его улыбка была такой идеальной, что казалось, ему за нее платят. Мистер Смит почти не разговаривал с Виолетой (в ее взгляде читалась неприкрытая скука), зато буквально за несколько секунд успел сообщить мне, что он архитектор, строительный подрядчик и советник герцога Сассетского, великого магистра Великой объединенной английской ложи. Удивленный, я нахмурился и только кивал в ответ.В манере говорить мистера Смита чувствовалась нервозность, свойственная его беспокойной натуре. На одном дыхании он выпалил, что большую часть времени проводит в португальском городке Бадагасе. Я возразил, что Бадагас – химера, игра воображения, что его вовсе не существует. Если только это не какая-нибудь деревушка на севере страны, который я знал хуже, чем центр и юг, где побывал много раз и объездил там все города. Но мистер Смит автоматическим жестом сунул руку во внутренний карман пиджака, вытащил маленький план округа Синтра и показал мне, где находится Бадагас. Я улыбнулся, потому что он указал на сам город Синтра.– Да вот же, под Кинта-да-Регалейрой, – заявил мистер Смит, неожиданно заговорив с португальским акцентом.Увидев на моем лице изумление и сообразив, что я абсолютно не в курсе дела, он перевел взгляд на Виолету, словно упрекая, что та ничего мне не сообщила. Вероятно, они условились, что сегодня еще до прихода Смита Виолета подготовит меня и расскажет обо всем. Снова посмотрев на меня, мистер Смит спросил:– Что, и Ланса тоже ничего не говорил?– Сказал только, что мы должны увидеться двадцать третьего сентября в Лиссабоне.Я не сказал Смиту о нашем долгом разговоре с Рикардо, на то у меня имелись свои причины. Мне хотелось услышать историю целиком и убедиться, что Рикардо не забыл ничего важного.Смит обреченно вздохнул, пригладил волосы, поправил безупречный узел черного галстука, снял темные очки и положил на стол, рядом со столовыми приборами. В глазах архитектора блеснул недобрый огонек сатира, в его короткой усмешке я вдруг мимолетно увидел совершенно другую личность, сформировавшуюся при иных обстоятельствах, – нас как будто разделяли астрономические пространства, измеряемые в световых годах.– Ну что ж, довольно пустой болтовни, пора перейти к делу. Герцог Сассетский обнаружил этот город однажды осенним вечером, заблудившись в синтрийском лесу. Ночь выдалась холодной, на подмогу мелкому дождику явился туман, и герцог в поисках укрытия набрел на небольшой грот, где решил провести ночь. Но в глубине пещеры герцог услышал голоса, вроде бы человеческие, и пошел на звук, все дальше углубляясь в подземелье. У него был с собой фонарь, и спустя некоторое время герцог убедился, что пещера имеет геометрически правильную форму: то был прямоугольный туннель без ответвлений. Герцог решил пройти еще дальше, поскольку сырость проникала в пещеру. А потом, наверное, заснул… Лучше предположить, что он заснул, потому что иначе вся дальнейшая история выглядит несколько неправдоподобно. Герцог заметил, что в пещеру кто-то проскользнул, и почувствовал себя словно в ловушке. Сюда могли проникнуть гигантских размеров крыса, кабан или лиса. Как бы то ни было, испуганный герцог Сассет направил луч фонаря на неясный силуэт, и ослепленное существо застыло на месте. Свет словно притягивал к себе взгляд встревоженных желтоватых глаз, приковав создание к месту. Оказалось, это человечек очень маленького роста. Герцог принял его за гнома. Рука герцога дрогнула, луч света сместился, и дальнейшие попытки обнаружить загадочное существо ни к чему не привели. Зато голоса продолжали звучать всю ночь, и, скорее всего, герцог сумел уснуть только перед рассветом. На следующее утро я нашел его под деревом в лесу: совершенно закоченевший герцог дрожал всем телом и рассказывал фантастические истории о том, что с ним якобы случилось. Все это произошло в тысяча восемьсот двадцатом году. Я сообщаю дату не для того, чтобы возбудить любопытство, а чтобы подготовить тебя к продолжению этой истории.– Вы хотите сказать, что вам больше ста восьмидесяти лет?– Зачем ты обращаешься ко мне на «вы», раз уже понял, с каким стариканом тебе приходится общаться?– Послушай, Ричард Смит, тебе никак не дашь больше тридцати пяти. Так что спустись-ка на землю и оставь свои шуточки.– Ключ ко всему – Бадагас.– Бадагас – просто легенда? Или, может, это лечебница для душевнобольных? Или новейший тип тюрьмы?– Я один из граждан Бадагаса. Там время иное, его просто не существует. Ты что, никогда не слыхал о подземных мирах? Не такая уж это тайна, им посвящено множество книг. Атлантида, Бадагас, Семь Лун (что под Макарской), Шамбала, Сандуа и так далее. Повсюду в известном нам мире существуют скрытые города, миры, параллельные нашему, райские кущи, где жизнь течет по иным законам.– И мы можем их посетить?– Само собой, ты сможешь это сделать, если тебя будет сопровождать кто-нибудь из местных, в данном случае – один из граждан Бадагаса.– И что можно увидеть в этом городе, лежащем вне времени?– Ничего особенного. Там просто иной образ жизни, при котором не нужно денег, нет слов «твое» и «мое», а насилие – устаревшее понятие, сокрытое в памяти времен, как древний ужас.– А законы там есть?– Законы есть, но принуждения нет. В этом мире нет наказаний, нет тюрем, да и воровство там не имеет смысла.– А любовь?– Конечно, как без любви? Ведь это самое главное, ради любви и вращается Вселенная.– Я говорю о плотской любви, о страсти и сексе.– Да, там есть плотская любовь, есть совокупление и пульсация страсти, вот только любовь там свободна от лжи, обмана и ревности. Все происходит свободно, естественно, совершенно.– Совершенство недостижимо. Его не бывает даже в виртуальной реальности, даже во сне.– Бывает. Ведь Бадагас – обретенный рай; изначально предназначенное для человека место, в котором впоследствии ему было отказано. Если ты войдешь в Бадагас – а я приложу все усилия, чтобы так и случилось, – твое видение мира сразу изменится. Ты сможешь понять и Виолету, и Джейн, и меня, и себя самого.– Вы тоже родом из Бадагаса? – спросил я, глядя на Виолету.– Нет, дурачок, вовсе нет. Успокойся и не забегай вперед.Я глубоко вздохнул, как будто старался вобрать в грудь весь воздух в доме, и продолжил расспросы.– Ричард, ты упомянул о Регалейре.– Это и есть великая дверь. Кинта, что находится в самом центре Синтры, вдохновляла путешественников, художников и поэтов. Это место было недавно отстроено заново, не без нашего участия: Кинта-да-Регалейру создал в начале двадцатого века архитектор Антонио Аугусто Карвальо Монтейро с помощью славного итальянского мастера Луиджи Манини – он и архитектор, и ландшафтный дизайнер. Кстати говоря, очень интересный человек, и воображение у него богатейшее. Но вообще-то в сооружении этого дворца есть и наша с герцогом заслуга. Взгляни-ка!Мистер Смит показал мне фотографию спиралевидной сводчатой лестницы, которая как будто спускалась в глубокий колодец.– Видишь? Это один из входов в Бадагас. А эта часовня!Он протянул мне снимок маленькой готической церкви потрясающей красоты.– Там находится другая дверь. А в гроте с фонтаном – это место никого не оставляет равнодушным, – (впоследствии я сам смог в этом убедиться), – спрятана третья дверь.– Но почему ты открываешь мне эти секреты, Ричард?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53