Взять, к примеру, статую епископа Марцелла, вонзающего посох в пасть крылатого дракона. Так вот, всякий алхимик скажет, что речь идет об уничтожении дракона Великого делания, а крылат он потому, что действительно улетучивается от прикосновения огня. Это изображение помещено на воротах Святой Анны. Большинство символов ты обнаружишь на большом центральном портике, например, женщину, чья голова в небесах, а ноги – на земле, она несет книги познания и лестницу мудрых. Во внутреннем углу одной из башен среди грифонов, драконов и прочих чудищ возникает рельефное изображение алхимика.И тут мне вспомнилось, как десять лет назад я был в служебной командировке в Париже. Однажды вечером я бродил неподалеку от собора и увидел много скульптур. Уже тогда они привлекли мое внимание, но в тот момент я посчитал, что эти барельефы – просто украшение, играющее чисто эстетическую роль. Я догадался осмотреть повнимательней лишь горгулий и приобрел в сувенирной лавке пару их миниатюрных копий, которые теперь валялись вместе с другими безделушками, привезенными мной из поездок. Какая жалость!– Жеан, я прочел уже много книг, но ничего не могу разобрать в них толком, ровным счетом ничего.Жеан улыбнулся, встал, вытащил сумку с ручками и протянул мне. Внутри оказался ящик, запертый на защелку, которая легко открылась. Я вытащил из ящика тетрадь, обернутую темно-бордовой бумагой, и не успел понять, что это такое, как Жеан поспешил объяснить:– Николас приготовил для тебя факсимильное издание «Книги еврея Авраама» со множеством пометок, выполненных его рукой. Никаких секретов, здесь есть все. Материалы и инструменты дожидаются тебя в лаборатории в Кинта-да-Регалейре. Там у тебя будет постель, еда и лаборатория. В садах по соседству ты найдешь нужные тебе природные компоненты, а все прочее, необходимое для работы, лежит в подвалах. Когда прибудешь на место, назовись собственным именем. Но потом ты ни с кем не должен общаться. Не спускайся в Бадагас, не заходи в синтрийские леса, сделайся невидимым для псевдоалхимиков, не открывай свой дом ни Рикардо Лансе, ни Адриао. Не заходи к своему другу Луишу Филипе Сарменту, это ты успеешь сделать после. Ты должен провести время в Синтре уединенно и плодотворно. Когда же процесс успешно завершится, пошли радостную весть своему другу Фернандо, только ему и следует доверять. Никаких звонков Виолете, забудь обо мне и о Николасе. Когда все закончится, возвращайся в Кордову, в этот дом. Располагайся здесь, устраивай лабораторию на верхнем этаже и жди приезда Виолеты.– А что будет после? – с любопытством спросил я.– С того момента ты посвятишь себя Великому деланию, примешься помогать бедным и исцелять недужных, не забывая при этом об осторожности.– И сколько мне тут жить?– Да сколько угодно; столько, сколько жизни отмерит тебе Господь. А потом ты сможешь стать Мастером Мудрости.– Кем?– Мастера Мудрости не живут среди нас, но некоторое время пребывают в нашем мире, исполняя конкретные поручения, помогая отдельным людям, нуждающимся в защите. Насколько я знаю, более полной формы бессмертия не существует. Но и для тебя наступит миг, когда ты станешь бессмертен духом, а чтобы обрести бессмертие плоти, тебе придется сделаться святым или кем-нибудь в этом роде. Так далеко я не заглядываю. Моисей, Дева Мария, сам Иисус – они были по-настоящему бессмертны. Когда достигаешь святости или божественности, приходит и абсолютное бессмертие, однако это слишком сложно и такой задачи перед тобой пока не стоит. А некоторым людям удалось изобрести иной вид бессмертия.– Как, есть и иной вид?– Конечно – виртуальное бессмертие.– Такое меня не интересует.– Полно, полно, не стоит недооценивать то, чего не знаешь. Бывают и более удивительные вещи.– Но почему мы не стремимся к бессмертию плоти?– К бессмертию плоти стремятся лишь атеисты, ведь они полагают, что плоть – единственное их достояние. Ты ведь веруешь в Бога?– Думаю, да.– Если ты даже не веришь в определенного бога или отправляешь иные религиозные культы, все равно: верить в Бога означает говорить с кем-то внутри себя, признавать, что у тебя есть душа и что ты можешь продлить свое существование до бесконечности.– Да, в это я верю. Верю в себя самого.– Значит, ты веруешь в Бога. И будешь бессмертным, пока того хочет Бог.Я покинул дом, унося книгу в сумке, удовлетворенный и задумчивый. На прощание Жеан обнял меня, пожелал большой удачи в Синтре и успокоил обещанием, что все пройдет отлично.– Еще один вопрос, Жеан: почему Николас Фламель выбрал именно меня?– Потому что ты человек добрый, чувствующий, разумный. Из тебя может получиться мудрец. Но в первую очередь тебя выбрали потому, что ты веришь в любовь. А еще потому, что через определенные промежутки времени мы должны выводить на путь алхимии новичков, чтобы эта божья наука продолжала жить в грядущих столетиях.– Спасибо, Жеан. Обними Николаса от меня и скажи, что по возвращении, когда я стану достоин его дружбы, я надеюсь на личную встречу.– Так и передам, не беспокойся. Ты уже достоин его дружбы и доверия.Мандевилль снова обнял меня, и я спустился по лестнице, унося с собой тайные формулы. Я уже ощущал бессмертие в своей крови, в своем теле, в своей душе. И был счастлив.Возле двери меня поджидал мажордом с насмешливой, скабрезной улыбочкой на лице.– Вот видишь, Рамон, я тоже использовал свой шанс и остался здесь навсегда, хотя по прошествии лет убедился, что ничего привлекательного в этом нет. Я давно уже перестал принимать эликсир. А раньше долго жил в возрасте сорока лет. Если б хотя бы двадцати! Но теперь мне хочется скинуть с себя это гнилье, эти лохмотья мерзопакостного старика. Я уверен, что без своего тела стану бессмертным. Кстати сказать, в июне, когда вернешься, этот дом станет твоим. От моей сестры, проживающей здесь, тебе будет толк: она сделается твоей экономкой. Не заставляй ее слишком много трудиться, она создание хрупкое, найми ей в помощницы доминиканку. На следующей неделе приезжают каменщики; мы заменим пол, стены, и, вернувшись, ты не заметишь никакой старой рухляди, никакого запаха нафталина. Мы с тобой больше не встретимся. Я собираюсь умереть весной (еще не решил, какой именно) – в общем, до наступления какого-нибудь лета. Хулио Аументе Мартинес-Рукер умер 29 июля 2006 г.

Будь счастлив и береги любовь, ведь это единственное, что может сделать тебя бессмертным и молодым. Как только лишишься любви – захочешь умереть, как хочу я, или же постареешь. Такова жизнь. Как погляжу, парень, ты решил здорово нагреть пенсионные фонды! В рубашке родился!Не прерывая монолога, мажордом протянул мне руку – я как будто прикоснулся к перчатке и почувствовал, что прощаюсь с мертвецом. Хлопнув калиткой во дворе, безумно довольный, я припустил домой бегом, как мальчишка, чтобы встретиться с Виолетой. XXXV Виолеты в доме не оказалось, она исчезла без следа.Я проверил комнаты, позвонил ей на мобильный – безрезультатно. Я решил, что она вышла прогуляться, уселся на диван и стал ждать. Потом, слегка встревожившись, принялся укладывать чемодан – огромный, самый большой из всех, что нашлись в моем доме. Меня не будет несколько месяцев.«Впрочем, – подумал я, – обширный гардероб мне не понадобится, ведь я проведу все это время затворником».Я тотчас подумал о грядущем воздержании, но слегка успокоился при мысли о том, что это цена за бессмертие на долгом пути к святости, к божественности.«Дело того стоит», – сказал я себе.И вспомнил глаза Виолеты, ее груди, ее обнаженные бедра. Я затосковал по ее ласковым губам, по сладкому вкусу ее поцелуев, по свежему аромату кожи. Мысль о расставании угнетала меня.Я настежь распахнул платяной шкаф… И словно провалился в безмолвную пустоту: вся одежда Виолеты исчезла. Я проверил еще раз, раздвинув вешалки, – из ее вещей ничего не осталось. Да что такое стряслось?!В отчаянии я беспорядочно заметался по комнате и наконец заметил на ночном столике рядом с телефоном листок бумаги. Пока я шел к столику, охваченный паническим страхом, каждый шаг отзывался болью в ногах, тоской и отчаянием.Это ее почерк. Никаких сомнений. Это ее подпись. «Дорогой Рамон!Случилось ужасное, самое страшное несчастье: авиакатастрофа. Джейн погибла. Я уезжаю в аэропорт Аликанте. Виолета».
Почерк был дрожащим, неверным. Виолета боялась. Она не смогла даже подождать несколько часов или позвонить мне, тогда мы поехали бы вместе.«Я люблю Джейн. Мне нужно быть там!» – сказал я себе.Не раздумывая, спустился в гараж, завел машину и вылетел на шоссе. Собрать что-то в дорогу мне и в голову не пришло. Только скорость могла помочь мне бороться со временем и хоть что-то делать.Через четыре часа впереди показался Аликанте. Я доехал до аэропорта, и меня направили в отдел информации о жертвах, где меня приняла блондинка-психолог, на которую я взглянул лишь мельком. Она спросила, кем я прихожусь жертве. Я назвался мужем Джейн Фламель. Служащая просмотрела список и ответила, что да, действительно, это имя в списке есть. Конечно, в числе пропавших без вести, поскольку «после взрыва тела выглядят совсем иначе».Мне разрешили пройти в ангар, где на скорую руку устроили приемник для останков, которые перекладывали там в гробы.Когда психолог подвела меня к ангару, возле него уже собрались сотни людей. Родственники, друзья, знакомые, невесть как просочившиеся любопытные. Плач, вопли матерей, братьев, жен и мужей врывались в ангар, нарушая приглушенную трагическую атмосферу, царившую внутри. Психолог подвела меня к высокому мужчине в белом халате, они о чем-то пошептались, а потом меня проводили в импровизированную комнатку, отгороженную пластиковыми переборками.Там, съежившись, сидела в кресле Виолета. Когда я с ней заговорил, она даже не подняла головы, устремив взгляд в одну точку. Я обнял девушку, но она не шелохнулась. Виолета явно не сознавала, где находится. Ее рассудок был парализован воспоминаниями и тоской, удерживавших ее в тех моментах прошлого и настоящего, которые порой накладываются друг на друга, мешая нам видеть будущее, – и тогда все мысли обрушиваются в самую глубокую пропасть души.Со мной все обстояло по-другому – я упорно отрицал случившееся, просто не в силах представить себе, что Джейн погибла. Поэтому я сказал Виолете:– Она жива. Она не умерла. Я уверен.Виолета посмотрела на меня воспаленными глазами, покрасневшими от скорби и плача.– Она умерла, Рамон. Джейн умерла. Смотри. Вот, видишь? Смотри, оптимист!Она протянула мне медальон с уроборосом из алхимического золота, который Джейн всегда носила на шее. Медальон был найден среди останков, и Виолета сразу его опознала.– Она могла его просто потерять. Она не могла погибнуть.Виолета презрительно посмотрела на меня и опустила голову, скорчившись, обхватив руками колени. Я попытался ее обнять, чтобы утешить, но девушка резким движением руки отстранила меня.– Что с тобой, Виолета? Я тоже ее люблю.– Ты лжешь! Ты не боролся за нее, когда она решила оставить нас вдвоем!– Я сделал это ради тебя. Я выбрал тебя.Но слова мои канули в пустоту. Виолета была глуха, слепа и нема. Я оставил ее в той комнате, безутешную и одинокую, понадеявшись, что через несколько минут или часов к ней вернется здравый смысл.Самолет упал на побережье перед самым приземлением. Подвело шасси, и машина проехалась по земле исполинским металлическим брюхом, не успев погасить скорость. Затем случилось неизбежное: взорвался один из моторов, и самолет разнесло на куски. Останки пассажиров и членов экипажа усыпали берег и прибрежье. Некоторые (совсем немногие) тела пострадали меньше – обгорели, но не были разорваны на части. Так нам удалось опознать Велько. Несомненно, это был он. А вот Джейн не нашли.Когда я вернулся в пластиковую комнату, Виолета безутешно рыдала на руках Клаудии, которая только что прилетела из Загреба. Обе женщины обливались слезами. Для Виолеты Джейн была и сестрой, и дочерью, и подругой. Долгое время, проведенное вдали от родителей, научило девушек по-особенному заботиться друг о друге. И потом, когда Джейн начала жить отдельно, их дружба еще больше окрепла.Мне не хватило смелости снова подойти к Виолете, и я вернулся на место опознания останков. Я рылся среди обломков багажа под бдительным присмотром нескольких полицейских, которые отделяли предметы один от другого, сортировали и раскладывали по ящикам. Взгляд мой упал на группу мужчин в строгих костюмах – они смахивали на дипломатов, но явно кого-то разыскивали. Когда я услышал фамилию Фламель, все мои незримые раны открылись, волосы встали дыбом – я вспомнил о книге, о миссии Джейн и о задании Барбьери, выступавшего в роли ее телохранителя.Подойдя ближе, я спросил, знакомы ли эти люди с кем-нибудь из Фламелей. На меня посмотрели с удивлением, и один из дипломатов ответил:– Мы представители правительства Хорватии и прибыли сюда из-за Велько Барбьери и госпожи Фламель.Однако в английском языке, на котором изъяснялись эти люди, не было ни намека на хорватский акцент. Мне часто доводилось слышать, как хорваты говорят по-английски – у них было совершенно другое произношение. Мои подозрения лишь укрепились… И вдруг я догадался, что передо мной израильтяне – те самые, которым Джейн и Велько должны были передать «Книгу каббалы».– Вы ищете что-то, что поможет опознать тело Барбьери?– Да, документы.И я пошел вместе с ними, стремясь раз и навсегда отделаться от этих малосимпатичных типов, и помог им в поисках книги. За нами наблюдали испанские полицейские, их начальник даже к нам подошел. Но мои спутники имели право находиться здесь как представители дружественного государства.– Вы ищете что-либо конкретное? – спросили у нас.– Да, – ответил я за всех. – Мой друг был антикваром, он вез с собой рукопись, семейную реликвию, и нам бы хотелось возвратить ее супруге покойного.Полицейские недоверчиво посмотрели на нас и спросили, где же эта супруга. Я отвечал, что ее зовут Клаудия и что она сейчас в соседней комнате вместе с сестрой моей жены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53