– Меня попросили Виолета и Рикардо Ланса.– Ты знакома с Рикардо? – повернулся я к Виолете.– Нет, я же говорила, что только слышала о нем. Знаю, он твой друг и друг Смита, но мы с ним никогда не встречались. Говорят, он больше не интересуется подземными мирами, став убежденным рационалистом.– А я так не думаю. Впрочем, могу и ошибаться, – снова подал голос Смит. – Рамон, я хочу, чтобы ты понял: Регалейра – место, где все чувства обостряются, где красота обладает силой. Ею там пронизано все: деревья, каменные львы, изображения Гермеса, орла, драконов. Мы постарались сочетать готику с ренессансом и мануэлинским стилем. Мануэлинский стиль – португальская разновидность поздней готики в сочетании с элементами мавританской архитектуры, свое название получил в честь короля Мануэла I (1469–1521).

Чтобы добиться такого сочетания, Манини проделал гигантскую работу. Этот дворец слишком совершенен для двадцатого века. Достаточно увидеть его, чтобы понять, что он создан для философов, черпающих вдохновение в алхимии. Часовня Пресвятой Троицы – чудо скульптурного искусства, с ее башенок открываются головокружительные виды на уголки, где начинаешь тосковать по древним легендам. С террас Регалейры можно созерцать мир небесный. В Регалейре мы свершили наше тамплиерское деяние, воплотив в жизнь масонские каноны. Однако мир вокруг нас становился все более рациональным, лишенным идеалов и веры, жестоким, и в конце концов нам пришлось уйти. Об этом нас попросило правительство, и Карвальо Монтейро был вынужден умереть для этого мира в тысяча девятьсот двадцатом году. Его наследники пошли по иному пути, и Кинта превратилась в нечто вроде философского музея, сходного с амстердамским Музеем изумрудной скрижали, но ориентированного, скорее, на идеи тамплиеров и работающего на туристов. Наш труд стал теперь достоянием полных невежд. Тебе придется выслушать идиотские объяснения при спуске в колодец для посвящения; некоторые забираются туда и встают на магическую восьмиконечную звезду, даже не подозревая, что попирают ногами чрево матери-земли. Магия заключена и в пещерных лабиринтах – они создавались для того, чтобы проходить в Бадагас через озера, в которых лучи света отражают красоту мира и любви. Но всему этому нужно специально учиться. Все это сохранилось – скрытое, но ожидающее новых учеников. И один из учеников – ты. В Бадагасе ты встретишь великих и могучих философов, которые появляются в разных уголках мира и надолго останавливаются в потаенных местах, словно делая пересадки в своих бесконечных странствиях. Они творят добро, а потом прячутся, поскольку постичь их нелегко. Это Фулканелли, Парацельс, Фламель, Луллий и другие.– И я смогу побеседовать с ними, если застану там?В ответ на мой наивный вопрос Смит только расхохотался. Когда наш ужин подходил к концу, в дверь позвонили – пришла Джейн.– Простите, сегодня наш паб закрылся поздно. Возле музея было слишком много туристов, и нас долго не отпускали.Джейн нежно поцеловала меня, и я почувствовал полную умиротворенность, ее поцелуй принес мне покой.– Когда ты отправляешься в Лиссабон? – спросил Смит.– Мне нужно быть там двадцать третьего, но сначала я хочу пройти от Ронсеваля Путем Сантьяго, почтив таким образом святого апостола Иакова.– На этом пути ты натрудишь и ноги, и разум, – пошутил Смит, и я улыбнулся в ответ в знак своей готовности.– Мне это необходимо. Я хочу очиститься, избавиться от всех предрассудков.– Вот насмешил, – расхохотался Смит с набитым ртом. – У тебя впереди еще много жизней, много лет для очищения. Ты в самом начале пути.– Я к этому готов.Ричард Смит встал из-за стола, сославшись на поздний час, словно его миссия на этом завершилась.– В Амадоре ты должен разыскать Витора Мануэла Адриао, – сказал он на прощание. – Жаль, что ты уже не застал Энрике Жозе де Соузу. Но и Витор Мануэл научит тебя раскрывать двери в Бадагас. Боюсь, без его помощи у тебя ничего не получится, хотя никогда нельзя знать наверняка. Некоторые справлялись и в одиночку, с помощью веры, интуиции и силы. Желаю тебе хорошо провести время в Лиссабоне, и не забывай принимать свое снадобье. – Мистер Смит покосился на оттопыренный карман моего пиджака, куда я сунул флягу, полученную в подарок от Виолеты. – С его помощью ты все преодолеешь.Виолета посмотрела на Смита с упреком, а тот улыбнулся и поторопился распрощаться.Он ушел стремительно и навсегда – больше я никогда уже с ним не встречался. Тогда мне подумалось, что этот человек, будто вылезший из компьютерного монитора, напоминает графа Дракулу: ему нужно оказаться в определенный час в определенном месте, чтобы ненароком в кого-нибудь не превратиться. Я улыбнулся своим мыслям, и обе женщины тотчас рассмеялись, словно угадав, о чем я думаю. Теперь, оставшись без посторонних, мы сели рядом, обнялись и поцеловались.– Поехали со мной, – предложил я.– Это странствие ты должен совершить в одиночку, Рамон. Это твой путь, твой обряд инициации, начало твоей новой жизни.Слова Виолеты не нашли отклика в моей душе: надо мной словно решили посмеяться. Все это походило на заговор подпольщиков, на тайную секту, на попытку воздействовать на мой разум. Мне казалось, Виолета чего-то недоговаривает, не до конца раскрывает свои чувства. Особенно тяжело мне было выслушивать такие слова от женщины, которую я любил и считал верхом совершенства.– Ты должен раскрыть свое сердце и укрепиться в вере. Ты сам к нам пришел, мы тебя не искали. Ты сам нашел дорогу в этот дом, а теперь тебе предстоит обрести свой путь, – произнесла Джейн очень серьезно и взвешенно.Должно быть, по моим глазам она прочла, что я не доверяю субъекту в темном костюме, холодному и расчетливому на вид, пропитанному духом эгоизма и чопорности, как будто у Смита в груди не было сердца.– Больше ста восьмидесяти лет! Я этому не верю. Мне не хотелось бы жить, все время притворяясь. Предпочитаю умереть, когда придет мой срок, иначе сердце мое очерствеет.– Ты должен отыскать Николаса, тогда все поймешь. Жители Бадагаса сильно отличаются от остальных. Скажу больше: не слишком доверяй тамошним обитателям. Лично мне они не по душе. Я была в Бадагасе однажды и, уверяю, больше туда не вернусь. Для Николаса или Фулканелли Бадагас – просто остановка, место, где можно на некоторое время исчезнуть, не более того, но вновь посвященным нужно побывать рядом с Регалейрой. На полях Синтры выпадает лучшая роса в Европе. Избранным, сынам искусства Великого делания, тем, кто желает начать Путь, надо оказаться там весной, чтобы собрать благословенную влагу небес, важнейший элемент, без которого нет делания.– Виолета, когда ты так говоришь, ты меня пугаешь. Порой мне хочется, чтобы ты была обыкновенной, простой и спокойной девушкой.– Да разве я не такая? Не нужно меня идеализировать. Я живу просто, в одиночестве, словно отшельница, в этом большом городе.Джейн взглянула на сестру с нежностью и запечатала мне рот поцелуем, как только я собрался ответить. Мы втроем снова обнялись, подарив себе мгновение абсолютного спокойствия, гармонии и подобия счастья.– Рамон, – сказала Джейн, – меня ничуть не тревожит, что в мое отсутствие ты был с Виолетой. Больше того – я этому рада. Основа любви, счастья и дружбы – отсутствие ревности, грозящей перерасти в безудержное собственничество. Ревность мне неведома, и тебе нет нужды выбирать одну из нас. Чувства – суть порождения нашего разума, и мы наделены способностью изменять их, создавая для себя новые правила, новые каноны. Фрейд не слишком заблуждался, полагая, что в основе религии лежит способ избежать кровосмешения, столь вредоносного для гармонии внутри семьи или племени. Сейчас мы трое – семья. Мы с Виолетой были семьей еще раньше, чем познакомились с тобой, и, принимая в семью тебя, вовсе не думали о продолжении рода, ничего подобного. Все случилось так же просто, как вода пробивается сквозь камни в горах. И нам не следует искать ответа, почему так получилось, ведь любовь не спрашивает: «Почему?» Во имя любви мы будем совершать поступки, принимать решения, и этот мотор заставит вертеться нашу вселенную.– Мне бы хотелось, чтобы Николас открыл тебе многое из того, что ты начал постигать вместе с нами, – заговорила Виолета. – Но, думаю, будет лучше, если ты отправишься в путь подготовленным, имея хотя бы основные знания. Самое главное открытие ждет тебя впереди: тебе предстоит открыть двигатель своего существования, свою путеводную звезду, смысл своего бытия. Когда это произойдет, ты поймешь все и обретешь золото и драгоценности, изобилие и чудеса рая. Но чем выше ты поднимешься, тем больше тебе следует обращать внимание на бедность и нужду, на подвиг каждодневного труда, на голод, от которого страдают другие, на ненависть, порождаемую войнами, на лязг металла, натолкнувшегося на металл, на стук лошадиных подков, ломающих камни. Я знаю, Рамон, что сложно сразу переступить черту. Почти невозможно уловить знаки иных миров, отличающихся от диких Лондона, Нью-Йорка и Мадрида. Николас веками прятался от людей, но теперь он должен появиться в этом новом средневековье. Многое здесь пора остановить. Пускай мы и живем в худшем из миров, мы не можем допустить, чтобы он рухнул.– Ты хочешь сказать, Виолета, что я должен сыграть роль героя? Да я же самый настоящий антигерой! Неудачник, падший ангел, жалкий субъект, которому никогда и в голову не приходили мысли о борьбе и самопожертвовании.– Ты – просто человек, мужчина, который влюбляется и трепещет, разговаривает с птицами и зеркалами, общается с ветром, воздухом, листьями на деревьях, ласково смотрит на зверей в лесу и печалится вместе с дождем, когда в окно его дома заглядывает осень.– Нет, Виолета, – ответил я, глядя ей в глаза, но обращаясь одновременно и к Джейн, – я недостоин такой перемены. Я не хочу меняться.– Ты боишься, и это хорошо. Если бы ты не ощущал ужаса, сковывающего твое тело и не дающего свободно вздохнуть, ты был бы самым обыкновенным долгожителем… Вроде того, с которым ты только что познакомился.Виолета говорила о мистере Смите.– Я ведь смотрел фильмы о бессмертных существах, Виолета. О колдуньях, о духах, об ангелах, сражающихся с демонами…– Нет, Рамон, все это кино, фантастика. В жизни все намного более зыбко, просто и близко. Преисподняя – она здесь, ее вечное пламя – война. В нашем мире возможны Нероны, Калигулы, Наполеоны, люди, подобные Гитлеру, Муссолини, Сталину и Франко; они-то и есть демоны, несчастные существа, не нашедшие себя, обезумевшие из-за недостатка человеческих чувств и одержимости словом «мое». Рамон, ты должен отыскать Николаса. Скажи, что вам надо поговорить, что он тебе нужен, что ты хочешь прочесть «Книгу еврея Авраама» и сумеешь ее понять. Скажи, что ее необходимо показать всем, что человечество нуждается в ней. Мудрые и самоотверженные философы веками ревностно оберегали секрет философского камня, опасаясь, что он станет достоянием тупых, невежественных, алчных людей. Древние хранители не понимали: как бы ни стремились обрести камень люди злокозненные, в их руках он работать не будет. Тайные записи просто останутся для них непонятными. И все же мудрецы скрывались, боясь, что их заставят использовать философский камень для блага преступников. Король Франции отправил своего человека, месье де Крамуази, выведать секреты Фламеля, но алхимик перекупил подосланного с помощью золотого порошка для трансмутации. Месье де Крамуази сообщил королю, что все это лишь шарлатанство, и таким образом спас философа от ареста. Впоследствии Фламель неоднократно попадал в подобные передряги, но всегда сохранял свободу благодаря своей осторожности и скромному образу жизни. Он никогда не кичился богатством, но вечно попадал под подозрение из-за своей щедрости и привлекавшей внимание благотворительной деятельности. Вот почему Фламелю раз за разом приходилось исчезать.– Пожалуйста, Виолета, Джейн, поедемте со мной! Я хочу, чтобы вы были рядом, мне необходимы ваша храбрость, ваш ум, ваша ласка.– Мы не можем отправиться в это путешествие, – отрезала Джейн. – Нам нельзя отлучаться из Лондона. Возможно, Николас вот-вот объявится, и тогда мы будем ему нужны.Я не собирался мириться со столь решительным отказом, но, как ни настаивал, ни одна из сестер не согласилась меня сопровождать. Тогда я решил отказаться от путешествия: в моей жизни только недавно появились сразу две женщины, и вот я снова падаю в пучину одиночества. Я посмотрел Виолете в глаза и вспомнил о зелье, которое она заставила меня принять. Не знаю почему, но мне стало как-то спокойнее. Джейн понимающе улыбнулась.– Ну что ж, подружки, – я решил притвориться, что мое поражение – это маленькая победа, – до моего отъезда остается всего несколько дней, давайте же повеселимся! Пусть Лондон станет нашим праздником!Обе сестры робко улыбнулись в ответ, удивленные и заинтересованные. VI По правде говоря, я сам себя не понимал, собственные слова казались мне чужими.Наступили дни бесконечных прогулок, походов по музеям и по сокровенным уголкам Лондона. Нашлось время и для упорного чтения, а ночи были полны любви и секса, пропитаны необыкновенным ощущением счастья.Когда я садился на самолет в лондонском аэропорту, я казался себе новым человеком, чем-то вроде просветленного философа, только еще не раскрывшегося. Во время перелета мне снова стало тоскливо от болтовни соседок, судачивших о мужском эгоизме и о соблазнах полигамии. Однако я мысленно услышал слова Джейн, и они заставили меня успокоиться: «Это мы тебя выбрали. Мы – три человеческих существа, а не две женщины и один мужчина». И эта мысль принесла мне покой.Я глубоко вздохнул, чувствуя полное удовлетворение и счастье, почти перестав ощущать свое тело. И вдруг ко мне обратилась молодая особа, сидевшая в соседнем кресле:– У вас такое лицо, будто вы собираетесь пройти по Пути.– Почему ты так думаешь?– Я ясновидящая.«Ну вот, опять сверхъестественное существо», – подумал я.– И что же, ты направляешься в Лиссабон?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53