И вот я пью универсальное снадобье и думаю об эффекте зависимости. Я уже не могу обходиться без этого зелья, оно превратилось в наркотик. Не могу сказать, что у меня случались ломки, какие бывают у пристрастившихся к героину. Но эликсир стал для меня чем-то светлым и хорошим, он был мне необходим, чтобы голова работала как надо, чтобы не болела спина, не напоминал о себе артроз пальцев… И еще для кое-каких интимных потребностей.Огонь растекся по телу, добравшись до моих нервных окончаний, блаженство вспыхнуло подобно электрическому разряду, глаза мои заблестели, я заулыбался. Джейн сказала:– Ну вот. Какой же ты аппетитный! Ням-ням… Так бы и съела!Она облизнула губы кончиком языка. Я почувствовал сладкий зуд под ширинкой джинсов, и мне стало как-то неловко – для этого здесь было не место. Поэтому я попытался перевести разговор на более подобающую тему:– Расскажи мне про Виолету…– Так бы и набросилась, – продолжала свое Джейн. – Внезапно, как волна, которая ударяет в лицо и заливает глаза соленой водой! – В этой красивой фразе чувствовалась ирония. – Подожди, дай только добраться до гостиницы.При слове «гостиница» я представил долгую бессонную ночь, полную наслаждений. Вся моя страсть сконцентрировалась в одной точке, тело отозвалось сладкой болью. Эта женщина настолько завораживала меня, что я бы не возражал, если бы рай оказался вечным совокуплением с Джейн Фламель. Но для этого мне следовало больше ей доверять и перестать думать, что весь мир вступил против меня в заговор.Потом мы замолчали, словно взяв передышку, поскольку самолет уже шел на посадку в Амстердаме и долгие серьезные разговоры стали неуместны. Мы просто улыбнулись друг другу, Джейн взяла меня за руку, и я ответил на пожатие, словно мы приближались к земле не в салоне самолета, а на одном парашюте. XIV Мы очутились на Хофстрат, улице роскошных магазинов и дорогих отелей, в квартале музеев. Очень приятное местечко.Некоторые здешние дома известны на весь мир: Рейкс-музеум, музей Ван-Гога, музей Стедилик. А наш музей располагался на канале Кайзерграхт – я имею в виду Музей изумрудной скрижали, который часто еще называют Алхимическим, поскольку там выставлены старинные плавильные котлы и гравюры с изображениями великих алхимиков и прославленных философов. Есть там и портрет Николаса Фламеля – с густой бородой, будто лишенного шеи; есть портреты, на которых якобы изображены Парацельс, святой Августин, брат Василий Валентин, Альберт Великий и многие другие. Нет недостатка и в скульптурных изваяниях бога Гермеса, и в перегонных кубах различных эпох.Помещения музея полны книг. Нельзя забывать, что с конца Средневековья и по XIX век алхимия была в большой моде, не только среди представителей знати, церковников, королей и пап, но и среди всяких неугомонных мечтателей. Искусство Гермеса породило множество исследований и книг. Лучшие из них были представлены в Музее изумрудной скрижали. Одним из самых ценных здешних экспонатов считалось «Соединение соединений» Альберта Великого, в котором утверждалось, что алхимия, «как и всякая наука и всякая мудрость, исходит от Бога». Был здесь и «Химический театр».В одном из залов музея мы увидели табличку: «Алхимическая спагирия». Спагирия – одна из ветвей алхимии, создание лечебных настоек из трав.

В этом зале пожилой господин весьма почтенного вида радостно заключил Джейн в объятия – как выяснилось, это был сам директор музея. Я рассматривал книги, а Джейн с директором, чуть отойдя, погрузились в беседу. Впрочем, стояли они недалеко, поэтому я все прекрасно слышал.– Он не приедет за книгой. Тебе придется самой везти ее в Макарску. Однако он сказал, что сначала вам нужно несколько дней подождать в Голландии, потому что он сам сейчас в Италии, в городе Фермо, и не вернется до следующей недели. А это, по всей вероятности, Рамон? Я Бенедейт, друг Джейн и директор этого скромного заведения.– Очень приятно, господин Бенедейт. Красиво звучит – я имею в виду название музея.– Да, он назван в честь труда Гермеса Трисмегиста. Пойдемте, я вас проведу… Джейн, у нас есть несколько новых экспонатов.– Здесь не отступают от заветов маэстро Фламеля, – с улыбкой сказала Джейн.– Что такое спагирия? – задал я наивный вопрос.– До весны тебе еще многому предстоит научиться, – сказал Бенедейт. – Я составлю тебе списочек основных трудов, которые ты должен изучить досконально, чтобы хотя бы разбираться в алхимической терминологии и не путать колбу с перегонным кубом.– Я готов учиться всему, чему угодно.– Вижу, совсем недавно ты принимал эликсир, – заметил директор.– Как вы догадались?– По твоей пылкости, жизнерадостности, по твоему пышущему здоровьем облику.– Что меня не устраивает – так это зависимость от эликсира.– Ну, пусть это тебя не волнует. Разве Джейн тебе не говорила?– Что именно?– Когда ты собственными руками добудешь философский камень, тебе не придется так часто принимать эликсир. Одного приема хватит на много месяцев. Сможешь выпивать по глоточку каждую весну, этого будет вполне достаточно.Я изумленно воззрился на Джейн, которая подтвердила слова директора милой улыбкой. Бенедейт казался человеком добродушным, полным мира и гармонии.– Мы остановились на спагирии, – тоже улыбнувшись, напомнил я.– Для греков это понятие означало высвобождение, разделение и новое соединение. Операции спагирии лежат в основе так называемой Великой генерации, которая позволяет извлечь из материи ее квинтэссенцию, облагородить ее до такой степени, что полученной субстанцией можно будет питать человека. С помощью алхимической спагирии можно выделить первичные компоненты: соль, серу и ртуть, а затем соединить их вновь в любовном союзе циркуляции. Однако великое таинство…– Пожалуйста, не продолжайте, я ничего не понимаю!– Все поймешь, когда наступит срок, – улыбаясь, заверил Бенедейт.Директор обстоятельнейшим образом знакомил меня с экспонатами музея, уже закрывшегося для посетителей, и вот мы добрались до главного зала, в центре которого на массивном резном подножии из черного дерева под стеклянным куполом лежала «Книга еврея Авраама». Это было культовым местом для всех алхимиков мира, для множества посвященных из числа иудеев, мусульман и христиан, а также для буддистов и представителей иных концессий. Все они отдали бы жизнь за обладание этой книгой, а тем более за умение ее расшифровать, однако лишь немногие знали, что рукопись по алхимии здесь никогда не хранилась, что здесь лежит «Книга каббалы», ее сестра-близнец, но и сей музейный экземпляр, возможно, является лишь искусно сделанной копией.Вообще-то у обеих книг – я имею в виду подлинники – не слишком много общего: одинаковы лишь переплеты и количество страниц, сами же записи и рисунки не идентичны. Но отличия сложно уловить с первого взгляда, поскольку первые, вступительные страницы совпадают почти слово в слово.Мне вспомнилась статья Эммануэля д'Оогуорста, которую я читал в Лондоне. Речь в ней шла о том, что в подобных книгах трудно отличить шарлатанство от подлинных знаний: то ли мошенники прикрывают свое невежество напыщенным наукообразным жаргоном, то ли мудрецы ревниво охраняют свои познания с помощью терний запутанного стиля, желая подвергнуть испытанию сметливость и упорство читателя? Что мне не понравилось в работе д'Оогуорста, так это его теория о господствующей роли церкви и о тесной связи Иисуса с алхимией. Эта евангелическая часть меня не убедила, хотя аргументация автора была достаточно интересна.Книгу Джейн всегда носила с собой, не доверив даже Бенедейту. Да он и сам не спрашивал про рукопись. Я, правда, не мог понять, почему, имея в своем распоряжении копию «Книги каббалы», директор позволял оригиналу оставаться в доме Рикардо: ведь он мог бы при первой возможности подложить амстердамскую копию в глобус-тайник и никто бы ничего не заметил. Тогда оригинал «Книги каббалы» оказался бы в музее, оригинал «Книги еврея Авраама» – в наших руках, а Рикардо досталась бы идеальная копия каббалистического трактата. У меня возникли подозрения, развеять которые не сумела и Джейн.– Ты кое в чем прав, Рамон, но, уверяю, ситуацию диктуют мотивы высшего порядка, – сказала она. – Мы узнаем об этом в Хорватии.Хорватия. Мне давно хотелось там побывать. Впрочем, раз уж я оказался в Голландии, было бы нелепо уехать сразу, не познакомившись со страной. XV Мы гуляли вдоль каналов, и это было похоже на медовый месяц. Бродили, держась за руки, по вечерам целовались под купами деревьев или рядом с прогулочными катерами, на которых туристов возят смотреть на старинные дома с раскрытыми окнами без занавесок, с такими элегантными интерьерами, что мы бы не отказались там пожить.Я был в восторге от прогулок по улицам между Центральным районом и Иорданом, особенно рядом с водой, вдоль изгибов реки Амстель – там удивительно хороши мосты. Иногда мы начинали прогулку с улицы Рокин, а потом шли на Муидерстрат или на Вееспер.Еще нам нравилось гулять по кварталу красных фонарей, разглядывая любопытных туристов. Туда приходят даже целыми семьями, и ребятишки восторженно машут проституткам сквозь стеклянные витрины, словно разглядывая манекенщиц в каком-нибудь магазине на нью-йоркской Пятой авеню. Да, контрасты этого города были поразительными. Во время одной из таких прогулок я заметил священника в сутане: он улыбался, тоже глазел на красоток – блондинок, брюнеток, мулаток, китаянок и латиночек, готовых за несколько евро удовлетворить самого требовательного мужчину, – и мимоходом их бранил. Я лишь пожал плечами, и мы решили покинуть этот квартал, утомленные долгой прогулкой.Мы с Джейн пешком вернулись в «Дом на канале» – гостиницу на улице Кайзерграхт, 148. То было уютное местечко со старинной меблировкой и красивым садиком; почти семейное предприятие со своим колоритом, одно из тех мест, в которых если и не растворяешься полностью, то, по крайней мере, приобщаешься к тамошней элегантности и комфорту, становясь почти неразличимым среди них.Мне повезло, я оказался в самой сердцевине этого города, где курить травку, колоться наркотиками и заниматься любовью было совершенно естественно. Мы с Джейн подумывали взять напрокат велосипеды, однако нас все время что-то отвлекало от исполнения этого намерения. * * * На следующий день мы очутились в Зеркальном квартале, неподалеку от Музеумплейн; там я начал рыскать по лавочкам в поисках фигурок единорога, но так и не нашел ни одной. Как и положено туристам, мы посетили Рейксмузеум, музей Стедилик и дом Рембрандта.Джейн собиралась позвонить друзьям, но мне очень хотелось побыть с нею наедине, пообщаться, получше ее узнать. Я начинал откровенно влюбляться в Джейн, без утайки, без комплексов, которые часто преследовали меня, наполняя мою душу неуверенностью. Я уже свыкся с мыслью, что буду любить обеих сестер, а теперь чаша весов начала склоняться в пользу Джейн. Я почти не тосковал по Виолете, хотя очень давно ее не видел. Но тем не менее мне до сих пор хотелось заняться любовью сразу с обеими.Джейн отозвалась:– Знаю, и мне это нравится. Мы позвоним ей и пригласим провести вместе с нами выходные.Я радостно улыбнулся, не проронив ни слова. Все казалось естественным, я уже привык, что Джейн непостижимым образом читает самые сокровенные мои мысли, как будто единорог вдруг обернулся женщиной… Прекрасный единорог, с которым хочется говорить. Сильный, властный, но нежный. Я тоже учился предупреждать желания Джейн и проникать в ее мысли, но пока подобное умение было скорее мечтой, чем действительностью.– Давай завтра съездим на экскурсию в Делфт. Это ближе к Роттердаму и Гааге, чем к Амстердаму.Этот город меня зачаровывал, в нем была магия. А еще – каналы с ровными рядами домиков по берегам; такую архитектуру не спутаешь ни с какой другой. Город был основан в одиннадцатом веке, хотя большая часть его старинных достопримечательностей относится к веку шестнадцатому. Отсюда родом Ян Вермеер – художник, почти непризнанный при жизни, зато теперь считающийся одним из величайших мастеров голландской школы.В укромном уголке на берегу одного из малых каналов я нашел лавочку, торговавшую странными товарами: магическими предметами, фигурками гномов, фей и других представителей лесного народца. И среди этих фигурок была фигурка его – гордого собой, крохотного и совершенного, с козлиной бородкой и львиным хвостом. Именно так выглядел единорог, которого я хотел всегда иметь при себе; это было изображение моего невидимого друга.В то время для меня не существовало ничего важнее моих фантазий, я питался ими, как дети питаются сказками про фей и плюшевых мишек. Это была сладкая спокойная терапия, не причинявшая никакого вреда.Чем лучше я узнавал Джейн, тем больше испарялись мои сомнения; я учился доверять ей и понимать, что уже достаточно продвинулся по своему пути инициации. Я знал, что самый главный опыт обрету весной, но рассчитывал на серьезный и решительный разговор с обеими сестрами, поскольку мне не терпелось развеять все сомнения и наконец-то встретиться лицом к лицу со своей новой жизнью. А еще я понимал, что встреча с неким человеком – а я не сомневался, что Николас Фламель жив, – может изменить мою жизнь навсегда.С другой стороны, я не хотел выглядеть простаком, который верит всему сказанному. В этих женщинах была тайна, которую они готовы были мне раскрыть, и мне хотелось стать достойным хранителем тайны и даже самому сделаться частью ее. Но стоило мне приблизиться к разгадке, алкая знаний, как всякий раз мне предлагались лишь отговорки.Я сознавал, что стою на пороге новой, совершенно невероятной истории, не похожей на все, которые я когда-либо слыхал. Но ведь все, что я до сих пор переживал, было основано на личном опыте или на рассказах других людей, а я жаждал прожить непережитое, рассказать о нерассказанном; однако сомнения в том, что подобное когда-нибудь мне удастся, мешали осуществить это желание. Да, разумеется, я понимал, что все мои проблемы (или, по крайней мере, большая их часть) коренятся во мне самом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53